Метелица

Но это ее не успокоило. Ксюша знала, что разговор о Скорубе тут ни при чем. Самой себе не соврешь. Сразу же после их знакомства Ксюша заметила, что Демид преследует ее дерзким, самоуверенным взглядом, но не придала этому значения — мало ли какие нахалы на нее заглядывались. Однако вскоре это постоянное, изо дня в день, внимание начало тревожить, потом пугать, выводя из равновесия. Последнее же время она просто избегала его, а доводилось встречаться — напускала на себя излишнюю строгость, которая со стороны могла показаться неприязнью. Такое обращение, конечно, заедало Демида, но он не отступался, обхаживая Ксюшу и так, и эдак. Она же прикрывалась внешним равнодушием, а на самом деле была в растерянности и не знала, как поступить.

— Заяц! — выдохнул неожиданно Демид, заставив Ксюшу испуганно встрепенуться.

— Где? — всполошился Артемка.

— Вон, от железки чешет.

Он резко затормозил и выпрыгнул из машины, Артемка юркнул следом. И тут Ксюша увидела зайца. Серый, крупный, прижав к спине длинные уши, он саженными прыжками перемахивал шлях от железной дороги к лесу.

— Ату его! — крикнул Демид и, вложив пальцы в рот, оглушительно засвистел. — Держи косого! Держи, давай!..

Вторя ему, Артемка визжал и кричал что-то бессвязное, притопывая на месте.

В три маха заяц пересек шлях и скрылся в сосняке.

— Эх, душа из тебя вон! Хорро-ош! — Демид весело захохотал и повернул к машине — румяный весь, с блестящими глазами.

«Ну точно дите малое», — подумала Ксюша восхищенно и помимо воли рассмеялась. Напряжение как рукой сняло, и ей снова стало легко и беззаботно.

— Видела, мам? Видела? Вот это зайчище! — восторгался Артемка, усаживаясь на прежнее место.

— Видела, а как же.

— Жалко, стре́льбы нет, а то б… А, дядька Демид?

— О чем разговор? Был бы наш!

— А то не? Перед самым носом же…

— Да с первого заряда! — вторил ему Демид вполне серьезно и лукаво поглядывал на Ксюшу.

— А как он шуганул, когда вы засвистели! Вот бы мне так мирово́ свистеть, — вздохнул он мечтательно. — Я бы всех пересвистел.

— Так это ж запросто.

— Да ну?

— Раз плюнуть. Погляди, делаешь пальцы колечком, закладываешь в рот вот так…

Он приложил пальцы к губам, и Ксюша, решив, что Демид сейчас в самом деле засвистит, ненатурально перепуганно замахала руками:

— Ой, оглушишь, Демид! Перепонки лопнут.

— Ладно, так и быть, в другой раз, — согласился он и принялся рассказывать о зайцах, как они ночью, попадая на свет машины, бегут в лучах фар, не сворачивая. Тогда их бей, как по мишени на стрельбище.

С Демидовыми рассказами, веселые, возбужденные, они и въехали в Метелицу.

10

Машины в Метелице появлялись нечасто. Каждое такое появление вызывало у сельчан любопытство: к кому, по какой причине? Заслышав гудение мотора, взрослые высовывались из окон, открывали калитки и пристально вглядывались в лица приезжих, детвора вприпрыжку, с криком преследовала машину по улице, собаки с остервенелым лаем кидались к колесам.

Став центром внимания целой деревни, Ксюша смущенно улыбалась и усиленно кивала головой — раскланивалась через стекло со знакомыми. А знакомыми были все от мала до велика. Артемка важно глядел перед собой, никого не замечая. Вернее, он всех замечал и все видел, но головы не поворачивал, держа ее необычно ровно, будто аршин проглотил. Еще бы — появился в родной Метелице не пёхом со станции, а в кабине ЗИСа! Хлопцы, бегущие за машиной, видать, лопаются от зависти.

Встретил их Максимка. Он стоял у палисадника и улыбался.

— Тетка дома? — спросила у него Ксюша, выбравшись из кабины.

— Ага, дома, — усердно закивал Максимка. — Сичас она…

— Демид, развернись, заедем во двор, чтоб не тягать на улицу.

Она открыла калитку и столкнулась к Просей.

— Приехали? Вот и слава богу, — заулыбалась Прося. — Максимка с утра на улице крутится — поджидает. А то кто ж его знает, может, машины не достала или еще что. Сичас ворота открою.

Машина во дворе не поместилась, передок торчал из ворот — тешил любопытных. Демид заглушил мотор. Прося уже приглашала всех в хату, к столу.

— День большой, — повторяла она, — успеется. Какая у вас там еда на скорую руку, а я приготовилась.

Ксюше есть не хотелось, Артемку она тоже покормила, а вот насчет Демида не была уверена — поел ли. Да и когда ему было готовить в своем бараке? К тому же и вправду торопиться некуда.

Еда в голодном сорок шестом была главной заботой в каждом доме, и Прося, по всему видно, гордилась своим угощением. Особых деликатесов в Метелице и до войны не знали, но простой крестьянский продукт здесь не переводился, даже в тридцать третьем и в оккупацию сельчане не испытывали всего того, что выпало на долю горожан. И сейчас упревшая в печи картошка, румяные оладьи, помазанные сметаной, внушительный кусок белого, в розовых прожилках, сала, разные соленья были истинным благом, а для Проси — вдвойне, потому как выкручивалась она сама с двумя детьми, без мужа.

У Ксюши взыграл аппетит. Они закусывали, перебирая метелицкие и заводские новости, шутили, смеялись, беззаботно, как до войны. Даже обычно сдержанная Прося пробовала балагурить. Ей тоже требовалась разрядка от постоянных забот о детях, от тревог и тоски по Тимофею.

Демид утратил сдержанность и усиленно заигрывал с Ксюшей, выражая ей свое расположение. Она пыталась обернуть все в шутку, однако не могла скрыть смущения и оттого начинала сердиться. Ей было неловко перед Просей. Нашел время для ухаживаний, лешак толстолобый, пошевелил бы мозгами! Ладно уж где-нибудь в другом месте, только не здесь, в Метелице, да еще в присутствии Проси.

Только она подумала так — в памяти всколыхнулось все, связанное с этим трехстеном, где они сейчас сидят, с отцовской хатой, с местом этим, этой землей — все близкое, родное до боли. Веселость ее мигом прошла.

— Засиделись мы, пора шевелиться.

— Да где ж там пора? — Прося обернулась к старым, отцовским еще ходикам с тяжелой гирей на цепочке. — Вон и одиннадцать не пробило.

— Останется время — потом…

Демид, видно, понял свою бестактность и шумно, заскрипев табуреткой, встал из-за стола.

— Я пойду курну пока.

Когда он вышел, Прося поинтересовалась:

— Это заместо старого шофера? Прошлый раз, помнится, другой приезжал.

— Сейчас на заводе их двое. Демид недавно у нас, Левенкова знакомый. Воевали они вместе, в лагере добрушском вместе были.

— Ага-а, вот оно как. А мужик он хорош, любота! Заметила, как он глазками-то стриг? Неравнодушный.

— Тоже скажешь… — нахмурилась Ксюша. — Просто дурь девать некуда.

— И то верно: на гулянку не попал, теперь вокруг пальца не обмотает, — хохотнула Прося. — А все-таки, может, есть чего меж вами?

— Ну что ты несешь? Опамятуй! Тут дохну́ть некогда, а она… Тебя прямо не узнать.

— Эх, Ксюшенька, не все ж кукситься да слезами исходить. Вот ты приехала — и радость мне, душу хоть отведу. — И она опять принялась за свое, весело улыбаясь и поблескивая глазами: — Я к тому, что одной дохну́ть некогда, а с хозяином совсем наоборот. И вправду, чего хоронить себя загодя? Девка ты в соку, да и за Артемкой строгий глаз нужен. По нынешним временам мужики в большой цене, особо не раскидывайся.

Все это Ксюша отлично понимала и знала, что у нее будет новая жизнь. Может, потому и уехала из Метелицы. Но сознаться себе в том, а тем более сказать вслух другому человеку еще не могла. Не пришло время.

— Оставим, Прося. Оставим, — не потребовала, а как-то жалобно попросила Ксюша. — Давай о деле.

— Ну, как знаешь. Только мы уже не девочки-подлетки, отстыдились в свое время, надо рассуждать трезво. Сичас я…

Она прошла в горницу и вскоре вернулась с тугим свертком в руке. Сдвинув тарелки с края стола, развернула ситцевую косынку.

— Продала вот излишки, собрала кой-чего, думаю, на корову тебе хватит.

Прося аккуратно пересчитала деньги, свернула их трубочкой и передала Ксюше.