Собрание сочинений. Т.1. Фарт. Товарищ Анна

— Километров тридцать — и все тропой.

— Обязательно в сапогах?

— Да. Иначе вы сотрете ноги. А ходить по тайге в туфлях невозможно.

— Я сказала, что у меня есть… Валентина быстро опустилась перед своим самодельным диваном, вытащила из-под него пару маленьких, связанных ушками сапог. — Вот! Я купила их, когда поехала сюда.

Ветлугин взял сапоги, развязал бечевку.

— Они вам будут великоваты, — сказал он, шаря в сапоге, не торчат ли гвозди, но гвоздей не было. Он снова взглянул на Валентину, и сердце его сжалось от неизъяснимо смутной догадки. — У вас есть портянки?

— Нет, но я могу сделать. — Валентина вынула из чемодана кусок полотна, надрезала и оторвала от него широкую полосу. — Вы мне покажите, как нужно навертывать.

Она села, сняла туфлю и начала неумело пеленать ногу поверх чулка.

— Так и так… А теперь куда?

— Дайте я покажу, как нужно, — предложил Ветлугин и, опустясь на колени, деловито перепеленал ногу Валентины. Лицо его при этом было серьезно, даже угрюмо.

Когда он хотел подняться, Валентина положила руку на его плечо. Ветлугин вздрогнул, но овладел собой и посмотрел на нее почти холодно.

— Что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать, что вы самый хороший, самый славный человек из тех, кого я встречала! Я чувствую, мы станем друзьями.

Ветлугин вспыхнул, словно мальчик. Его недобрая догадка превращалась в уверенность. «Вот и я стал хорошим, потому что… потому что…» Он не посмел закончить свою мысль и молча отстранился от кокетки.

Лошадь оказалась очень высокой, и оттого, что она быстро переступала ногами, вся ее длинная спина до кончиков навостренных ушей и круглые бока подергивались, шевелились, и сидеть на ней, особенно в начале пути, было страшно и неудобно. Валентина то и дело теряла стремена, смущалась, сердито ворчала, отыскивая ногой ускользавшую опору.

«Наверное, я очень смешная сейчас!» — думала она и старалась держаться как можно прямее.

Ей казалось, что она скачет во весь опор, но смирная ее лошадь только трусила добросовестно, без понуканий, по выбитой корытом лесной дорожке, размытой на спусках дождями. Вернее, лошадь торопилась просто из боязни отстать в тайге от своего черного соседа по конюшне, на котором ехал Андрей. Не все ли равно, что побуждало ее торопиться? Важно то, что через некоторое время она стала как будто ниже ростом, и спина ее оказалась надежно широкой.

Осмелев, Валентина начала посматривать по сторонам — на зеленый полумрак леса, на болотце, заросшее пухлыми моховыми кочками и желтыми звездочками чистотела. Когда лошадь немного отстала, замявшись в нерешительности перед размешанной на тропинке грязью, Валентина крепко торкнула ее каблуками сапог и, перескочив рытвину, снова почувствовала себя счастливой. Ей уже досадно стало, что Андрей был впереди и не заметил проявленной ею ловкости.

— Я нарочно еду тихо и все жду, что вы окликнете меня, — ответил он на ее упрек в невнимательности.

— Мне никогда не приходилось ездить верхом, — оправдываясь, сказала Валентина и, недовольная собой за это, добавила с хвастливой небрежностью: — Зато теперь я могу как угодно.

— Даже рысью?

— Почему бы нет!

— Попробуем, пока позволяет дорога. — И Андрей слегка подстегнул свою лошадь.

Валентина сразу же потеряла стремя и съехала набок, но не слетела, не выпустила поводьев, а крепко, точно испуганная кошка, вцепилась в седло. Она бы расплакалась от досады, но то, что ей удалось удержаться, ободрило ее. Она сумела поправиться в седле, и Андрей ничего не заметил, когда остановил коня и, улыбаясь, обернулся.

— Вы молодец! — крикнул он ей, как Маринке, не разглядев выражения ее обиженно изогнутых губ.

— Я устала, — сказала она, когда они проехали в молчании еще километров пять. — Я устала и хочу пить, — повторила она, и в голосе ее прозвенел уже не задор, а слезы.

— Скоро мы доберемся до воды. Там можно будет напиться и отдохнуть, — снова, как маленькую, утешил он.

— Поезжайте со мной рядом, — потребовала Валентина. — Моя лошадь все время спотыкается. Она не кривая?

— Нет, это отличная верховая лошадь, — спокойно ответил Андрей и поехал совсем близко, но не рядом, а по-прежнему впереди: дорожка была узкая.

«Ничем не проймешь! — думала Валентина, почти ненавидя его шляпу с откинутой на поля сеткой и крепкую, бурую от загара шею. „Нет, отличная верховая…“ — передразнила она с ожесточением. — Но могло же мне показаться…»

Мягкая дорожка кончилась, подковы лошадей начали постукивать о камни, и вскоре сосновый бор, пронизанный дождем солнечных лучей, светло распахнулся вокруг Он был громаден со своими бронзовыми под блеклой зеленью стволами-колоннами, с грудами разрушенных скал-останцев, покрытых розово цветущей богородской травой. В нем пахло теплой хвоей, смолою.

Пи-ить… пи-ить, — стонал в вышине голос невидимого ястребка.

Изредка в пустоте высоких просветов перелетали красногрудые клесты. Внизу, над тонкой желто-бурой вязью сухих иголок, между редкими кустами шиповника и темнолистой рябины, суетились у своих стожков муравьи.

Валентина стащила с головы сетку вместе со шляпой и осмотрелась.

Пи-ить, пи-ить! — кричала птица, и казалось — сейчас за соснами распахнется в шуршании камышей, в белой кайме песка сказочный, прозрачно-голубой простор озера.

Вбежать бы в светлую воду, вдохнуть запахи озерной свежести, ощутить всей кожей дыхание ветра, еле качающего в тусклой оправе далеких берегов солнечный блеск.

Но сосны не расступались, а все новые и новые поднимали над дорожкой высокую крышу бора.

— Где же ваше ружье? — неожиданно напомнила Валентина, взглянув на Андрея.

— Я не взял его с собою, — сказал он, посматривая по сторонам. — Зачем вам понадобилось ружье?

— А если медведь?

— Здешние медведи редко нападают.

— Редко нападают, — повторила Валентина. — Но все-таки нападают!..

«Хорош, нечего сказать, — подумала она. — Правду говорил Ветлугин: он совсем не чуткий, в нем нет даже простого человеческого отношения к окружающим. И что, собственно, хорошего может находить Анна в своей жизни с таким человеком!»

У русла речки, под редкими соснами, громоздились развалы рыжеватых скал; в замшелых расселинах их белели пушистые, на тонких стебельках звезды эдельвейсов; внизу, в камнях, чернела вода.

— Здесь, — сказал Андрей и, привязав свою лошадь за ольховый куст, хотел спуститься к берегу.

— А я? — спросила Валентина, все еще сидевшая в седле.

— Что — вы?

— Помогите мне слезть отсюда.

Андрей неловко усмехнулся:

— Простите, я совсем не привык ухаживать. Наши женщины-геологи проявляют в таких случаях полную самостоятельность. — С этими словами он протянул к ней руки и принял ее с седла, как ребенка.

На одно мгновение она прижалась к его груди и встала перед ним, прямо и смело глядя на него блестящими глазами.

— Вы… легкая, — сказал он, немножко смущенный; всем своим видом она как бы говорила: «Я вам нравлюсь. Не правда ли?»

Вода в омуте, под нависшей скалой, черно-зеленая, плотная, была неподвижна, а выше по руслу звенела так, словно лилась на камни из узкого горла кувшина.

Валентина спустилась по крутому обрыву, бросила шляпу на береговой камень, зачерпнула пригоршней ледяную воду. У нее сразу, после первых глотков, заныли зубы. Она провела захолодевшими ладонями по горячему, потному лицу и снова начала пить.

— Вы заболеете, — предупредил Андрей, вытираясь носовым платком; намокшие волосы его смешно топорщились.

— Неужели? Я сама врач.

— Верно, я про это забыл.

— Забывать не следовало бы!

Ей захотелось шаловливо обрызгать его, но в это время что-то большое зашевелилось в глубине.

Валентина вздрогнула, опираясь ладонями в край камня, заглянула в воду.

— Вы обрушитесь туда, — снова предостерег Андрей.

— Ничего, вы меня вытащите…