Колымский котлован. Из записок гидростроителя

— Ну, так что? — намекнул Ложкин.

— Бегу, бегу…

Егоров возвратился к Ложкину с двуногой стойкой, тракторным краном КП-25, прозванным «кочергой».

— Куда ты эту холеру, — возмущался Ложкин, но, увидев за «кочергой» тягач с бревном на тросу, подошел вплотную к Егорову.

— Хочешь базу поднять этой загогулиной? Да, ты знаешь, Егоров, сколько весит основание экскаватора?

— Знаю, сорок шесть тонн.

— Ну, вот. «Кочерга» твоя только на двадцать пять тонн рассчитана. Так что от колес только ошметки полетят.

— Разговорился. А мы не будем давить на колеса. — Егоров велел бревно подтянуть поближе к «кочерге».

— Поглядим, поглядим, — отошел Ложкин.

— Глядеть потом будем, несите пилу, распускайте хлыст…

— Понятно. Вместо колес чурки, ловкач ты, Егоров.

— Ну что ты, Ложкин. Ставь вот сюда «кочергу»,— Егоров рукавицей промел землю. Потом замахал, приглашая кран.

Поставили «кочергу», подмостили под балку чурки, подбили клинья. Ложкин еще поползал под краном, попинал чурки.

— Так, — сказал он, вылезая из-под крана, — в ажуре, — и подозвал крановщика.

— Оцени-ка, Витюха.

Крановщик поприседал, позаглядывал под кран.

— Грободелы, первый раз так вижу…

— Опускай так, — насупился Егоров. — Разговорчивый шибко…

Крановщик опустил стропы, Ложкин уложил их как следует в зев на гак, закрыл замок и подложил дощечки, чтобы не порезало трос.

— Ну вот и хорошо, — одобрил Егоров. — Вот и ладно. Корову на баню потащим. Прибавь-ка обороты, — крикнул он крановщику. А когда тросы натянулись, дал отмашку рукой.

— Стоп!

«Кочерга» задрожала от напряжения. Опорная балка вошла до упора пером в чурки.

— Ага, «закусила», — радовался Егоров.

— Насухо-то, Егоров, горло драть будет…

— Размочим, Ложкин, обязательно. — Егоров и забыл, зачем он приехал к Ложкину. — Ты следи за трактором, Витюха, и смотри прямо на меня, больше никуда!

— А куда еще, — высовывается крановщик, — начальству в рот.

Егоров скрестил над головой руки. Казалось, стало слышно, как работает вечная мерзлота. Будто сквозь землю стального ежа протаскивают, а земля вздрагивает.

— Вира!

Запели шестерни, под нажимом стропов хрустнуло дерево. Загудел металл. Егоров впился в «кочергу» глазами. Похожая на огромного жука, база поползла, отделилась от земли.

— Трейлер давай! — закричал Егоров. — Ну, что же ты, — подскочил он к трактористу.

— Оседает.

— Ах, ты! Пропал замах. «Закуски», Ложкин. — И Егоров бросился подставлять под базу чурбаки. Еще добавили нарезанные доски.

— Давай еще рывок, — сказал крановщику Егоров. — А ты не лови мух, — предупредил он тракториста…

И тут подрулил газик, вышел начальник парка тяжелых машин.

— Ну-ка, ну-ка, похвастай, Ложкин, чем ты тут занимаешься? А ты чего здесь, Егоров? Помогаешь. Молодец!

— Вира! — подал команду Егоров.

Начальник замахал было руками, но осекся на полуслове. Теперь, как только увеличился просвет между землей и грузом, трактористы тут же подсунули под базу трейлер.

— Оппа! — вырвалось у Егорова.

— Мудро, — сказал начальник парка, осматривая «кочергу». — Чья это работа?

Ложкин с Егоровым переглянулись.

— Оба, значит. На первый раз лишаю премиальных, чтоб не насиловали технику.

— А тебе, — погрозил он крановщику, — месяц крутить гайки. — Сел в машину и укатил.

Ложкин засмеялся:

— Заработал Егоров.

Засмеялся и Егоров:

— Подсунуло его не раньше, не позже, будто за углом подглядывал…

— Ну а когда ты свой начнешь собирать? — спросил Ложкин. — Когда обмывать будем?

Егоров сник.

— Когда? Но знаю когда. Что-то у меня душа не лежит.

— Во как! Мы за него лбы расшибали…

— Как лбы?..

— Да так. Сегодня утром Игнатьев машинистов собирал. Не было, кажись, только Зуева-старшего, зато младший горло драл…

— Решили, что ли?

— Семь — «за», «против» — один.

Егоров сразу приободрился.

— Ну ладно, я побежал…

— Зачем приходил-то, скажи хоть…

— На пельмени позвать, приходи вечерком.

— И ты приходи, — обернулся Егоров к крановщику. — С бабами приходите…

— Придем, — понимающе кивнул Ложкин. — не подведем…

А когда Егоров скрылся за поворотом, Ложкин сказал:

— Хороший мужик Егоров, настоящий.

— Ничего, — согласился крановщик, — крутой только…

Вечером сидели на берегу со Славкой и жевали сочный полевой лук. Вода схлынула, и меж камней на песке проклюнулся зелеными тонкими перьями дикий лук — терпкая приятная приправа.

— Хорошо бы его, в окрошку с квасом.

— Ого-го, сколько же надо этих ниток надергать, — сказал Славка и потянул носом. — Чуешь, дед, какой воздух — не надышишься, не напьешься!

Да, кругом леса, подернутые дымкой. Вчера брызнула из лиственниц хвоя, а сегодня уже распустилась по склонам зелень, только березки на косогоре клейкой листвой тяжелеют и вот-вот лопнут истомившиеся набухшие почки. И воздух дрожит, и затихает тайга, будто погружается в дрему. Засмирели птицы и уже не порхают с ветки на ветку. Только на полянах трясогузки, расхохлившишь, паруются, и уже без посвиста, не стрекочут крыльями, а тихонько поиграют в догоняшки и скроются в перепутанных травой кустарниках. И снова тишина.

— Люблю зеленый цвет. Весна. Жизнь, — расчувствовался я, — и еще люблю сине-голубое.

— Э-э, дед, нельзя любить краски, камни, реку, лес в эту пору по отдельности. Все надо вместе, нераздельно. Вот давай поднимемся повыше!

Оживают камни под ногами, бухтят. Когда из-под ног вывертывается булыжина. Славка балансирует руками, точно собирается взлететь. Я делаю так же. Мы добираемся до второго уступа, дальше ходу нет: вся гора запечатана снегом, прикрыта блестящим ледяным панцирем.

— Слушай, дед, — приваливается Славка к камню, — мне больше нравится, когда небо не пустое, когда смотришь в пустоту, то вроде отключили тебя от мира. Глянь-ка, какой гриб из-за горы вылупляется.

— Туча это, но до чего похожа на гриб боровик.

— Я как-то в березовой роще встретил одинокую сосенку. Как свечка стоит, даже светится. Обрадовался — спасу нет, а потом и думаю: а как она одна сюда попала? И стало мне грустно. А в другой раз в сосняке березку увидел, стоит в своем ситчике, изошлась нежностью. — Славка с трудом поднялся с камня. — Радик разыгрался, каких-то радиков повыдумывали, крылами пошевелить не могу другой раз.

Я киваю, но не слушаю Славку. Внизу квадратики-вагончики, Колыма дрожит темно-серыми бликами. С небес стекает туман, и мутнеет на донышке распадка. Выбросила листву и карликовая березка. Вечернее солнце превратило снег из розового в синий, а потом он зазеленел весь и стал чернеть…

Спустились мы в сумерках и, отужинав, сразу легли спать, а утром снова кувалда, лом, ключ, метра три вороток, на ворот трубу — тянем гайки, шпильки, аж спина трещит. «Ложку» уже набросили. Славка регулирует маслосистему, и надо видеть его в этот момент. Он и тот и не тот. Как-то сразу высветился. Инструмент под рукой, в петельке под подбородком щуп поблескивает.

— Вскрывать будем, — скажет и замрет. Это значит, дело до клапанов, до шестерен дошло. Две-три затяжки сделает, папиросу за борт. Тут Славка, всегда терпимый к людям, совершенно не выносит, чтобы рядом суетились.

— Встань сюда, — скажет. — Вот здесь стой или пойди погуляй. Соринка под клапаном. Значит, что произойдет? — философствует Славка. — Давление упадет. Масло — та же кровь. А что значит упавшее давление? — Славка вскинет глаза. — С инфарктом люди живут, еще и выпивают, а тут мало смазки — рассыпался подшипник.

Все это Славка объясняет, пока крышку насоса вскрывает, а вскроет — замолчит. Достанет перепускной шарик. На нем заводская смазка. Опустит его в подогретую солярку, пополощет, обдует. И в шарике Славкина физиономия. Хоть ресницы пересчитывай. Шарик этот Славка пока отложит в сторонку на чистую тряпочку. А дальше подберется к самому гнезду. Тут уж хоть сыпьтесь с неба камни — Славка не обратит внимания. Ловит на глаз зазор. Поймает, зафиксирует, обязательно вытащит из петлицы щуп, раздвинет металлические пластины. С заданным размером проверит зазор. Без этого нельзя. Но если не идет зазор, скажем, на заводе не довели, Славка не возмущается. У него на этот случай в баночке и паста зеленая «Гойя». Если ее в пальцах растирать, вроде шелк перебираешь — такое в пасте шлифовочное зерно. На масле замесит пасту. Перед тем же как смазать шарик пастой. Славка дыхнет на него и — в гнездо. Плотно прилегает на шарике зайчик — хорошо, если же нет — Славка будет его притирать.