Человек-Олень

Даже дети переставали плакать при упоминании о нем. И вот как-то, когда начались смутные времена, Маметек объявил всем, что поедет искать землю обетованную — Жеруйык, где нет различия между зимой и летом. Взял Маметек пятьдесят нукеров с собою и отправился в далекий путь. Тогда ни дорог, отмеченных на карте, ни самих бумажных карт не было. Определяли направление по солнцу и ехали напрямик куда глаза глядят. Ну, наш пращур Маметек был большой учености человек, много знал такого, что не знают другие. Вывел он своих нукеров из Аршалы и прямиком привел их в далекую страну Таиланд. Увидели жигиты диковинную землю, где и впрямь круглый год стояло дивное лето. Сказка, да и только! Чем тебе не Жеруйык? Конечно, слава тем казахам, которые верхом на лошадях добрались до таинственной страны Таиланд. А теперь даже на самолетах смогли бы вы добраться туда? То-то же… Через три года вернулись они живыми-здоровыми домой. Рассказали: растет там что-то вроде пшеницы, вызревает круглый год, и сеять не надо, само собою растет, и очень много. И вот на следующий год собрался Маметек перекочевать в этот Таиланд со своим родом Каратай, с нашим родом то есть, но не успел, умер вскоре (старик Асан на этом месте расчувствовался и заплакал, вытер глаза рукавом старой рубахи). Если бы не умер он, то хоть один род казахов жил бы сейчас на сказочной земле Таиланд, сыночки».

Рассказ этот до сих пор волнует Актана. В иные, самые тоскливые свои дни он доходит до умоисступления: «Неужели, думает Человек-Олень, это было на самом деле и мой прадед побывал в Таиланде? Так, значит, и я мог бы жить там, где никогда не бывает зима? А что бы я делал, чем бы занимался?..» И так далее и тому подобное — странные мысли возникают в его голове.

Но потомки Маметека, хотя и не перебрались в Таиланд, все же покинули Аршалы и вот уже пять лет живут в Орели. А старый Асан, хоть и упирался, тоже переехал туда. Сын его был учителем, и сказал он отцу: «Кого мне учить в пустом ауле? Разве тебя — больше некого будет». Пришлось сдаться старику. Но не прожил и года он на новом месте, умер. По его посмертной воле тело перевезли в Аршалы и похоронили вблизи заброшенного аула.

* * *

Актан согрелся возле огня; мокрая одежда, высыхая на нем, задымилась паром. Холодок еще держался на спине, между лопатками, и он сел спиною к огню… Непонятно было, сколько прошло времени и что снаружи — зима или осень, туман ли по-прежнему властвует над землею или давно уже покрыл горную страну белый снег. Тихо. Не слышно ни фырканья, ни топота привязанного у входа коня. Надо бы выйти и посмотреть его, но… Актан лишь вновь обернулся к костру и поправил горевшие дрова. Он увлеченно прислушивался к странному разговору, который уже давно шел как бы не в нем, а где-то в стороне. Говорили, споря меж собою, какой-то умный, праведный Актан и диковатый, строптивый Человек-Олень.

А к т а н. Эй, ты! Не успел состариться, а уже так опустился. Чего ты добился в жизни, ну-ка? А что дал людям, миру? Чего здесь зря сидишь?

О л е н ь. Сам знаю, что без толку сижу… как был один, так и останусь. Но одиноким можно быть и среди людей. Говорят ведь: если создатель захочет, то и днем с огнем заблудишься… Да, я ничего не добился и ничего не дал миру. И правда опустился, одичал без людей. Но я до сих пор помню все сказки старика Асана. А они забыли. И теперь я один ношу их в своей душе.

А к т а н. И что ты все цепляешься за эти выдумки? По-твоему, кроме них, нет в жизни ничего стоящего? Разве мало сбывается из того, о чем когда-то люди только мечтали? Да сейчас бывает так, что человеку приснится что-нибудь ночью, а днем он это уже видит по телевизору. Цена твоим сказкам теперь пятак, они даже детям не нужны.

О л е н ь. Знаю. Ты думал, я не знаю об этом? Давно уже догадался, что сказки любили только старик Асан и я. Мы последние, кому они дороги. И хоть ты лопни, но не докажешь мне, что это плохо. Чем тебе не нравится предание о Маметеке, который хотел переселить свое племя в страну, где нет зимы и растет чудесный вечный хлеб на непаханой земле? Неужели ты посмеешь назвать это глупой выдумкой?

А к т а н. Кое-какая придурь была у старика… А этот Маметек — он мог погубить свое племя, если бы увел его с Алтая, где лютая зима свирепствует полгода. В жарком климате люди умерли бы от болезней. Вот что значит предаваться пустой гибельной мечте! Вместо того чтобы перебирать в памяти бредни мертвого старика, спустился бы ты в долину и занялся полезным делом, пока и в самом деле не пришла старость…

О л е н ь. Полезным, говоришь… А что такое полезное дело? Я думаю, полезнее всего было бы научиться не убивать доверия другого человека, который точно так же, как и ты, живет всего один раз и умрет навечно. А этому можно научиться не в Орели. Ведь здесь мне не перед кем хитрить, ни у кого я не вызываю ни зависти, ни злобы… Пусть я не очень счастливо живу здесь, но совесть моя чиста.

А к т а н. Не кичись, наивный. Кому нужен такой святоша, как ты? Этакий ангел перед самим собой. Озабоченный своей чистотой, ты и не заметил, как постепенно стал одиноким Зверем. Все в ауле, да что там в ауле — во всем районе смеются над тобой! Некоторые завидуют тому, что ты добываешь и сдаешь ценные меха, но пусть мне выколют глаза, если хоть один позавидует твоей жизни. Ведь что о тебе говорят? Актан, мол, совсем одичал, как только не боится жить с ним старая мать, как еще с ума не сошла? Уже за тридцать ему, а до сих пор не женат. Может, он и не мужик вовсе, а так себе… лишь наполовину? Куда это он исчезает порой, словно под землю проваливается? Знать, недаром рассказывают о нем всякую чертовщину…

О л е н ь. Я охотник. Надолго ухожу в лес, это же так просто… Но пусть обо мне говорят что угодно и называют Зверем. По мне лучше быть Человеком-Оленем, чем Человеком-Машиной. Там, в Орели, я знаю, некому уже сочинять сказки. Разве что обо мне начнут рассказывать небылицы, пугать непослушных детей.

А к т а н. А зачем современному человеку сказки? Он стал взрослым и умным, кончилось его детство и отрочество, забыл он о своем первородном робком смирении, и разве это плохо? Значит, мы подошли наконец к свободе, которую приносит прогресс.

О л е н ь. Эй, не спеши радоваться, Актан! А не станет ли человек слишком наглым и самоуверенным, утратив и благородство сердца, лучшее из своих человеческих качеств?

А к т а н. А ты сам… почему сам-то закрыл сердце на замок? Что же ты прячешь так глубоко свое благородство? Или боишься кого?..

О л е н ь. Некого мне бояться. У меня нет врагов.

А к т а н. Значит, и друзей у тебя нет…

И в это мгновение, когда спор между Актаном-Разумным и Человеком-Оленем приковал все внимание Актана-Охотника, одиноко сидящего в пещере у костра, что-то похожее на длинную змею вылетело из тьмы, со свистом рассекая воздух, и мокрый волосяной аркан крепко обвился вокруг шеи человека. Затянутая с неимоверной силой бешенства, петля аркана была твердой, как из стального каната. Сопротивляться невидимому противнику было бессмысленно, и Актан замер, откинувшись назад, стараясь обеими руками расслабить петлю. С огромным усилием удалось ему чуть оттянуть веревку и судорожно передохнуть. Стараясь сдержать себя и не метаться в ужасе, которым было охвачено все его полузадушенное существо, Человек-Олень старался показать неизвестному противнику, что не намерен сопротивляться. Но веревка начала сдавливать горло все крепче, и он захрипел, зашатался, и в ту же секунду удавка чуть ослабла. Придя в себя, Актан услышал позади шаги, близкое дыхание и понял, что за спиною стоит человек. Оленю хотелось резким движением повернуться к нему, но тот, опережая его, уперся ногою в спину и снова потянул аркан… Мучительнее боли была та беспомощность, с которой он распростерся у ног беспощадного неведомого врага. Все внутри Человека-Оленя рвалось, ревело от бессильной ярости, он хотел бы или немедленно умереть, или добраться до того ублюдка, что жестоко издевается над ним, — шлепнуть его о каменную стену пещеры… чтобы только ноги болтнулись в воздухе.