Человек-Олень

— Эй, чего стоишь как столб? — крикнул Бух, выходя из дальней комнаты. — Раздевайся, вешай одежду вон у двери. Уйдешь теперь не раньше, чем чаю напьемся. Ночевать не предлагаю — места не найдешь…

Жена Буха неторопливо налаживала самовар — эта приземистая с рыжими волосами женщина была знаменита в ауле тем, что никогда не спешила, и хоть тресни земля, и тогда не заторопилась бы, а по-прежнему валко, покачиваясь с боку на бок, словно утка, ходила по дому, неспешно занимаясь своими делами. Так же не спеша, спокойно и без лишних слов она из года в год зачинала, носила и рожала детей, одних мальчиков, растила их и заботливо ухаживала за супругом.

Пока эта достойная женщина готовила чай, Актан с хозяином сыграли несколько партий в шашки. Десять сыновей Буха сгрудились вокруг, внимательно следя за игрой, и хватали из-под рук освободившиеся фигурки. Порою из-за этих шашек завязывалась свирепая драка, кулаки так и мелькали в воздухе, но никто дерущихся не разнимал, а родители словно ничего не замечали.

Со скрипом открылась дверь, и в дом вошла Айгуль. Она сдержанно, словно с незнакомым, поздоровалась с Актаном. Десять сыновей Буха бросились к девушке:

— Тетя Айгуль! Тетя Айгуль! Купила конфет?

Закопошились возле ее сумки, как щенята вокруг миски, и опять замелькали кулаки, раздались шлепки поднялся крик, плач, но, как и прежде, взрослые не делали замечаний детям. Казалось, они росли сами по себе, без родительского надзора, как отделенные ягнята.

Актан оглянулся на девушку — она раздевалась у вешалки, — и словно ощутил он ароматное тепло ее дыхания у себя на лице… Неизведанное это тепло всколыхнуло в его душе волнение беспричинной радости и вызвало призрачный образ неведомого счастья. Человек-Олень замер, ощущая во всем своем огромном теле слабость, невесомость, жар. И, словно понимая состояние жигита, девушка сразу потупилась и прошла в другую комнату, обходя его как можно дальше. Человек-Олень не смел и предполагать, что девушка может испытывать по отношению к нему такое же волнение, как у него…

— Эй, будешь ты ходить или нет?!

Сердитое восклицание Буха вернуло Актана к действительности. Радость улетучилась мгновенно и безвозвратно, ибо не властна испуганная душа над призрачным прекрасным мгновением.

— Я проиграл, ага. Сдаюсь, — ответил он.

— Что же, это меня устраивает, — удовлетворенно произнес Бух. — Еще очко в мою пользу!

После в молчании пили чай, расположившись вокруг самовара, и рыжеватая, похожая на степного идола, медлительная супруга хозяина разливала по чашкам. Видимо, здесь принято было совать ей под нос пустую пиалу, чтобы она налила, иначе полусонная хозяйка не замечала, что у гостя нет чаю… Актан не знал этого правила дома и после первой пиалы ничего не получил. Он тихонько отставил чашечку на край стола, и она осталась там стоять, забытая. Сидеть просто так за столом было неудобно, и Актан отодвинулся вместе со своим стулом. Айгуль не вышла из дальней комнаты…

Когда Актан засобирался уходить, Бух поднялся из-за стола и сказал, зевая:

— Эх… темно, должно быть, сейчас на улице. Ты, батыр, давай-ка ночуй у меня. Как-нибудь пристроишься.

— Ничего, поеду. Я люблю ночью ездить, — ответил Актан.

— Да уж знаю, — говорил Бух, — кто у нас не знает, что ты парень с причудами… Вот и темноты не боишься, как всякий нормальный человек. Только скажи мне, будь другом: не надоело тебе бродить по ночам, когда остальные спят, а? Не пора ли призадуматься, семью завести? Ведь, слава создателю, ты у нас славный жигит и человек умный, первым бы среди всех мог стать. Я не шучу! Почему в этой жизни все перепуталось и поменялось местами, а? Там, где должны быть умные, сидят пустоголовые, и наоборот… Ну что ты сидишь один в Аршалы? Хочешь в чем-то усовестить всех остальных, что ли? Пустое, парень. Пустое! Никого ты ничем не усовестишь, а сам пропадешь, сгниешь в Аршалы. Ты вот реши и скажи мне: лучше становятся с годами люди или хуже?

— Ладно, ага, я подумаю об этом.

— Вот-вот! Только не очень долго думай. С думами там или вовсе с пустой башкой, а живем мы на земле каких-нибудь полсотни лет, и все дела. И ты мне голову не морочь, как моя Айгуль, которая только и знает, что обещает: «Ладно, ага. Я подумаю, ага». Какие-то у вас, молодых, нынче бесконечные думы. И оставь свою волчью жизнь, оставь! — сердито завершил он.

Актан улыбнулся. Уже нагнувшись в дверях, он оглянулся и заметил в полумраке соседней комнаты внимательные, с тревогой провожавшие его беспокойные глаза Айгуль.

Было темно на улице и мрачно, как после похорон; дальние огоньки едва прокалывали мокрую толщу тьмы. Актан еле отыскал привязанного к забору Белоглазого. Он сел на него и хотел уже ехать домой, как вдруг вспомнил Кана, пробиравшегося по грязной улице… Неужели и в самом деле к Вдове направлялся? Мысль эта неприятно царапнула его. Вмиг позабылось грустное, из мглы выступавшее лицо Айгуль, и воображением Человека-Оленя овладела ядреная, краснощекая Вдова, вспомнились ее вольные выходки… Неужели она осквернила постель мужа, пустив туда этого прощелыгу Кана? Всадник в темноте повернул коня, круто выворачивая ему поводом голову, и поскакал вдоль длинной улицы, сопровождаемый звучным шлепаньем разлетающейся от копыт грязи.

— Уходи, собака! Я тебе сказала, уходи! — услышал Актан, как только притронулся к двери дома, где жила Вдова.

Он вздрогнул: крик прозвучал так неожиданно, яростно — показалось, что именно на него крикнула женщина. Не зная все же, что бы это могло значить, он растерянно замер перед дверью. Однако растерянность его могла смахивать на подслушивание у чужих дверей. Человек-Олень хотел уже плюнуть на все, повернуться и уйти, как был остановлен визгливым криком ненавистного ему человека:

— Дрянь какая! Убудет тебя, что ли, если разочек согласишься? Это же тебе как воды из речки черпнуть. Ну! Чего ломаешься? Небось сама с голоду подыхаешь, на стенку готова лезть, а? Или ждешь, когда прибежит к тебе этот дикий Человек-Олень? Да ему Айгуль нужна, а не ты, дура! Он приехал сегодня и сразу к ней отправился вместе с ее братом, на одной лошади с Бухом поехал…

Актан с такой силой рванул дверь, что отскочила ручка и осталась в сжатом его кулаке. Вдова и Кан обернулись к нему и на минуту оцепенели от неожиданности и страха. Мокрый, забрызганный грязью, в лохматой шапке, Человек-Олень был страшен. Подпирая головою потолок, стоял он у двери, молча, гневно уставясь на Кана. А тот, оправившись от испуга, заюлил глазами, в которых вспыхнул наглый блеск. Женщина растерянно переводила взгляд с одного на другого.

Первый заговорил завклубом:

— Что ж, бей! Сил у тебя больше, где уж мне устоять против тебя. Ты сейчас можешь меня одолеть, но будущее покажет, чей жребий перетянет. Что ж ты стоишь? Бей! Не хочешь? Что-то даже не похоже на тебя! Нет, не узнаю я тебя, Зверь-Актан. Раньше ты всегда шел открыто, напролом, а сейчас стал действовать исподтишка. Чего ты выслеживаешь, скажи? Разве этот дом — сарай или конюшня, чтоб пинком открывать дверь? А эта женщина — разве кобылица она, на которой может скакать каждый, кому вздумается? Воду пьют, дружок, испросив разрешения у хозяев. Зачем пришел сюда среди ночи, чего тебе надо?

Человек-Олень не знал, что отвечать ему на этот визгливый поток слов. Мелькнуло в голове: «И вправду, зачем я пришел?» Он знал, что не сумеет ответить прямо и честно, а не умея хитрить, проиграет в споре. Скосив глаза и глядя в пол, он угрюмо пробормотал:

— Я… пришел только затем, чтобы спросить: зачем ты явился сюда?

— Интересно, какие права у тебя, чтобы так спрашивать? Может, у меня этих прав больше, хотя бы на два процента больше, чем у тебя? Давай-ка лучше у нее спросим, у самой хозяйки, кому из нас больше дает прав…

— А я для начала вам скажу, — сердито закричала Вдова, — чтобы каждый из вас не был как тот бедняк, который завидовал байской еде, — все равно она не про него! Я покамест не умираю без вас… А если чего мне понадобится, то я уж лучше выберу того, кто тянет ко мне руки, готов поджарить меня и сожрать, чем жигита, которому вовсе не нужна и от которого, как от плохого петуха, не будет мне ни прибыли и ни убытка. Вот так-то!