Откровенные тетради

— Подожду?

— Подожди, я быстро.

— А тебя отпустят?

— Отпрошусь.

Щелчок замка. Минут через пятнадцать опять щелчок. Она выскочила из квартиры с криком:

— …не беспокойтесь, не беспокойтесь!

На ней короткая клетчатая юбка, зеленая кофточка. Волосы струятся чуть не до пояса. С ума можно сойти!

Два человека живут на противоположных концах земного шара. Случайная встреча потрясает их. Предопределение? Судьба? Незапланированное столкновение атомов? Не знаю.

Йоги верят во множественность жизней. Может, мы встречались уже в предыдущей жизни? Не знаю, не хочу знать!

Мои приятели оглядывали, обмеривали взглядами наших одноклассниц. Но ни одной серьезной школьной любви! Увлечений — тьма. Поцелуи, клятвы, слезы, обещания — непременное школьное многоборье. Я чемпион по многоборью. Я в отличной спортивной форме.

Катя, Ка-тя…

Визг тормозов. Таксист вопит:

— Ослепли! Жить надоело!

А в ее глазах зеленые огоньки: путь открыт.

— Почему ты пошел за мной?

— Это мое хобби. Я преследую всех красивых девушек.

— Ах, всех!

— Всех преследую, но заговорил только с тобой.

— Я подумала, что ты какой-то хулиган.

— А я сразу понял, что ты марсианка. На Земле таких не бывает.

— Вруша и льстец!

— Я чемпион по многоборью.

— Какому такому еще многоборью?

— Вздохи, пожатия рук, нежные слова, клятвы. Знаешь, что это такое? Ничего не будет!

— А что будет?

— Правда. Только правда.

— «Вы обязаны говорить правду, только правду». Так?

— Да, я приведу тебя под присягу. Вот на этой скамейке.

— Она покрашена.

— Тогда на этой. Сядьте! Положите руку на мою ладонь, как на библию. Поклянитесь!

— Обещаю говорить правду и только правду.

— Итак, ваше имя?

— Катя. То есть Екатерина.

— Фамилия?

— Наумова.

— Возраст?

— Семнадцать и еще немножечко.

— Вы не замужем, Катерина Наумова?

Она прыснула.

— Отвечайте! — потребовал я.

— Нет, не замужем.

— Не помолвлены?

— Нет.

— Под судом были?

— Никогда!

— Родственники за границей? Это пропустим… Любите читать, Катерина Наумова?

— Да, очень!

— Ваш любимый писатель?

— Ох, это трудно! Из классиков я люблю Голсуорси, а из современных… пожалуй, Паустовского.

— Достоевский? Михаил Булгаков? Леонов? Фолкнер? Стерн? Эти имена вам о чем-нибудь говорят?

— Да… я читала, но не всех.

— Ваши увлечения?

— Шитье и вязание. И еще… шахматы.

— Как вы относитесь к фильму «Андрей Рублев»?

— Мне понравилось…

— Только-то? Гениальный фильм. Читали Марио Варгаса Льосу?

— Что? Нет, не читала.

— Большой пробел. Бываете на Таганке?

— О, еще бы! Недавно смотрела «Гамлета». Девчонкам не понравилось, а мне очень.

— Лем? Брэдбери? Стругацкие?

— Ничего не читала. Не люблю фантастики.

— Печально. Ну ладно! Я удовлетворен. В каких отношениях вы находитесь с неким Сергеем?

Она рассмеялась, закинув голову.

— Мы знакомы.

— Давно?

— Не очень… А мне кажется, очень давно.

Я положил ладонь поверх ее руки.

— Теперь поменяемся ролями. Клянусь говорить правду и только правду!

Она закусила губу, словно решая трудную задачу.

— Ну-ка отвечайте, как ваша фамилия?

— Кротов, ваша честь.

— Кротов… Кротов… Это такой слепошарый зверек, да?

— Так точно, ваша честь.

— Мне не нравится эта фамилия. Нет, не нравится!

— Ваша честь, я сменю ее ради вас!

— Ну-ка отвечайте, Сережа Кротов, сколько у вас троек в аттестате?

— Ни одной.

— А пятерок?

— Русский язык и литература.

— Ой, самые трудные предметы! А скажите-ка, сколько раз вы сидели с девушками на скамейке?

— Несчетное число, ваша честь.

— Так я и знала. Вы ловелас?

— А как же!

— Ну-ка отпустите мою руку!

— Ни за что.

— Ладно уж. Это ведь не рука, а библия. Скажите-ка лучше; кто ваши мама и папа?

— Родители.

— Да нет же! Какой вы глупый! Кем они работают?

— Отец — строитель, мать — домашняя хозяйка.

Мы прикусили языки: мимо скамейки двигалась, глядя в упор на нас, подозрительная старуха с клюкой. А едва она прошла…

— Катя…

— Что?

— Пойдем куда-нибудь.

— Куда?

— Где нет ни одной живой души.

— Что ты! Таких мест в Москве нет.

— Есть. Я знаю одно».

6

Кротов отсутствовал две недели. На пятый день он позвонил из Улэкита. Слышимость была отвратительная: эфир трещал, словно в небесных сферах шла пулеметная стрельба. Мне удалось понять, что он выезжает в оленеводческую бригаду на озеро Харпичи.

После телефонного разговора я зашел в фонотеку, где Катя наводила порядок в пленках, и передал ей привет от мужа. Весь этот день оттуда доносилось негромкое Катино пение.

Затем Кротов надолго замолчал, словно пропал, сгинул в ягельных пустошах. Катя перестала выходить из глухой прохладной комнатушки, заставленной полками с коробочками пленок. Целыми днями она в полном одиночестве печатала карточки. «П. И. Чайковский. Первый концерт», — выстукивала она двумя пальцами. Чтобы успокоить ее, я опять наведался в фонотеку и объяснил, что все бригады находятся очень далеко от населенных пунктов, в глухой тайге.

— А рация? — проявила она неожиданные познания.

Пришлось выдумать, что рация могла испортиться или нет проходимости для волн — это часто бывает на наших широтах. Но, кажется, я не убедил ее.

В эти дни вместе с редакционной почтой пришло письмо из Москвы на имя Наумовой. Я не сразу сообразил, что оно адресовано Кате. Взяв конверт, я отправился в фонотеку и застал Катю за обычным занятием — перепечатыванием карточек. Я предложил ей на несколько минут прекратить работу и немедленно, сейчас же станцевать. Она стиснула руки на груди.

— Письмо?

Я помахал в воздухе конвертом.

Катя так и взлетела со стула.

— От Сережи?

— По-моему, от вашей мамы.

— А-а! — протянула она, словно вместо шоколадной конфеты получила пустой фантик.

Я по-настоящему разозлился на Кротова. Он мог, конечно, дать о себе знать. В это время года рации в оленеводческих бригадах работают надежно, туда нередко летают вертолеты. Не случилось ли в самом деле что-нибудь с этим шалопаем? Он позвонил на двенадцатый день из Улэкита. На этот раз слышимость была неплохой. Бодрым, напористым голосом Кротов сообщил, что съездил очень удачно, исписал восемь кассет пленки, встречался с оленеводами и первым самолетом вылетает.

— Меня здесь торопят, очередь большая. До свидания, Борис Антонович!

— До свидания, — сказал я и шмякнул трубку на рычаг.

В обеденный перерыв я заглянул в комнату Кротовых. Катя стояла в фартуке перед плиткой и вяло помешивала что-то ложкой в кастрюльке.

— Ну, Катерина Алексеевна, — заговорил я с порога, — перестаньте хандрить. Только что звонил Сергей. Он жив-здоров, вернулся из тайги и передает вам пламенный привет и поцелуй.

Она даже подпрыгнула;

— Правда?

— Послезавтра будет здесь, если не помешает погода.

— Как хорошо! Я так рада! Спасибо, что сказали.

— Это мой редакторский долг — поднимать дух своих подчиненных. Но мои вам совет, Катя, на будущее… кажется, я его уже давал… Постарайтесь сделать так, чтобы в отъездах он скучал больше, чем вы. Понимаете?

— Не-ет… Вы думаете, он не скучает?

— Не сомневаюсь, что скучает. Но не теряет ни бодрости духа, ни вкуса к жизни. Теперь понимаете?

— Кажется, да… Я постараюсь. Конечно, вам противно смотреть на мою кислую физиономию. Уже все смеются. Я случайно услышала разговор в аппаратной. Говорят, что я по Сереже сохну. Это, конечно, правда, но я не понимаю, что тут смешного? Даже в греческих трагедиях жены всегда волновались, когда их мужья уезжали куда-нибудь. Вот Пенелопа всю жизнь Одиссея ждала. Удивляюсь только, как она не умерла от горя.