Вершины не спят (Книга 1)
Вершины не спят (Книга 1) читать книгу онлайн
Вероятно, человек этот уже много лет не садился на коня, не держал в руке молнию клинка. И все-таки, когда думаешь об Алиме Кешокове, народном поэте Кабардино-Балкарии, образ всадника неотступно преследует тебя. И не потому только, что этот образ присутствует едва ли не в каждом произведении писателя, будь то поэма, коротенькое стихотворение, пьеса или большое прозаическое полотно. Это можно было бы отнести на счет сыновней дани горца традиционным мотивам. Но в творчестве Кешокова образ всадника надобно понимать и глубже и шире: это вечное, и притом стремительное, как бег скакуна, движение, без которого ни сам поэт, ни его герои, которым автор доверительно сообщает самые сокровенные думы свои, попросту немыслимы.
До Октября, как известно, кабардинцы не имели своей письменности. Она пришла к подножию древнего Эльбруса с выстрелом „Авроры". И не чудо ли, что в столь короткий срок в Кабардино-Балкарии возникла своя литература, столь яркая и самобытная, что голоса лучших ее представителей слышны не только во всех уголках нашего социалистического Отечества, но и далеко за его пределами. И среди этих голосов — неповторимо самобытный голос Алима Кешокова, в прошлом сына безземельного крестьянина из селения Шалушка, а ныне — известного писателя и общественного деятеля. Он умел учиться, Алим Кешоков. И умел хорошо выбирать себе учителей. Из его соплеменников — то был основоположник кабардинской советской поэзии Али Шогенцуков, а что касается других учителей, то послушаем самого Кешокова.
“Мой брат бывалый командир. Не взвод у брата под началом. И по плечу ему мундир, тот, что положен генералам". Далее следует многозначительное признание, что поэт мог бы, вероятно, не отстать от брата, но другое его занимает превыше всего. И Алим Кешоков восклицает: “Поручик Лермонтов, у Вас готов быть в званье рядового!"
Давно уже и притом напрочно стоит среди правофланговых в боевом строю советской литературы Алим Кешоков. Теперь у него самого уже немало учеников. Однако, исполненный чувства долга перед старшими своими товарищами, он не упустит ни малейшей возможности, чтобы не принести им свою благодарность. "Наездники — в седла мы прыгаем ныне, и каждый под облако гонит коня. Там Тихонов ждет нас на снежной вершине, седоголовый держатель огня!"
В послевоенные годы вышло около двадцати книг Алима Кешокова — то были сборники стихотворений, поэм и таких поэтических миниатюр, как стихи-стрелы. Все новыми гранями своего редкого дарования поворачивался к нам поэт. И вот теперь он явился пред многочисленными своими читателями в качестве прозаика, автора романа „Вершины не спят".
Заранее оговорюсь: чтобы не обкрадывать читателя, не лишать его счастливейшей и сладчайшей возможности все узнать из первых рук, я даже вкратце не буду пересказывать содержание книги.
Становление Советской власти в национальных окраинах России — такими обычно бесстрастными словами говорится в иных учебниках истории о событиях столь сложных, столь драматических по накалу борьбы, что лишь большой художник способен дать нам их почувствовать не только разумом, но и сердцем — сердцем прежде всего. Думается, что это в значительной степени удалось Алиму Кешокову в его романе „Вершины не спят".
Не скрою, что, полюбив этого улыбчивого, остроумного в жизни и в своих стихах поэта, поначалу, раскрывая его первую прозаическую книгу, испытываешь некоторую тревогу: а не растворится ли сочная, отливающая всеми красками, переливающаяся многоцветьем поэзия Кешокова в „презренной" и „суровой" прозе, к которой, видать, и его, нашего жизнелюба Алима, потянули года. Трудно, невозможно представить Алима Кешокова без его улыбки, без его незлой иронической усмешки, которая тонкою прошвой проходит через все его стихотворные строки.
Тревоги, однако, исчезают, как только углубишься в чтение. "Лю окончил школу в родном ауле у отца, а теперь учился в новой школе в Бурунах", — сказано о мальчике в романе. Но так мог написать любой автор. Читаем дальше: „а его старший брат, Тембот, — второе лезвие одного и того же кинжала, — тот теперь учился в Москве, в военной школе". А вот так сказать мог один лишь Алим Кешоков и никто другой. „Река жизни не знает покоя, — заметил Астемир". И это Алим Кешоков — и никто другой. „Добрый утренний гость — это луч утреннего солнца", — это уж, конечно, Алим Кешоков, умеющий дружить и знающий цену настоящей дружбы.
Не вдруг, не сразу открываются перед читателем герои романа. Не сразу распознаешь, кому из них отдано сердце автора, — тут, видимо, сказался большой литературный опыт Алима Кешокова. Он как бы приглашает нас: „Давайте-ка сначала посмотрим, что говорят, что делают эти люди, не будем торопиться со своими выводами, у нас есть время терпеливо разобраться во всем". Автор не боится дать персонажам высказаться возможно пространнее, не перебивает их репликами даже там, где они не очень-то лестно говорят о вещах, дорогих нам до чрезвычайности. В борьбе, в крови, в страшных муках рождается самая большая правда, о которой поэт Алим Кешоков сказал:
На свете нет выше наших идей,Так будем же лучшими из людей!Во имя этой правды и написал свою суровую и мужественную книгу Алим Пшемахович Кешоков.
МИХАИЛ АЛЕКСЕЕВ
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Недоумевающий Аральпов, козырнув, удалился. Астемир прикрыл дверь.
— Подойди сюда.
Астемир сделал вперед несколько шагов, удивленный не меньше Аральпова и слегка испуганный, — ничего подобного не могло ему даже присниться. Клишбиев, что-то обдумывая, взял со стола бронзовую фигурку. Играя ею, осмотрел кабардинца с ног до головы.
— Слышал о тебе от князя Шарданова, что ты толковый и довольно начитанный человек, и я решил сделать тебя заместителем полкового кадия. Для этого и вызвал. Что скажешь?
Плохо понимая, о чем идет речь, Астемир молчал.
— На днях в полк пойдет пополнение. Этим занимается помощник командира полка князь Шарданов. Князь тебя знает, ты знаешь князя. Я ему доложу. Согласен? Ну, понимаю, что застаю тебя врасплох. Подумай и завтра рано утром приходи. Ответ должен быть только «да». Понятно? Тебе делают честь! — опять закричал полковник. — Я знаю, что говорят по аулам. Но Максидов погиб по глупости… Нам дураков не нужно. Не такое время. «Аллах велит не жалеть живота для победы и славы отечества» — вот первая заповедь наших дней; а тот дурак… Ну ладно! Все, что нужно сказать, я еще скажу тебе. Иди. Сейчас мне некогда. Завтра приходи. А не примешь чести — заставим! Пошлю рядовым! — заорал Клишбиев. — Ступай!
Решение начальника края, на первый взгляд странное, объяснялось довольно просто. Донос пристава Аральпова о неблагонадежности объездчика Баташева был не первым в своем роде. Не раз недовольство им высказывали состоятельные и почтеннейшие его односельчане; плохо отзывался о Баташеве и владетельный князь Шарданов, помощник командира Кабардинского полка, чье поместье было рядом с Шхальмивоко; но при этом неизменно отмечали, что Баташев человек ученый, за словом в карман не лезет, знает язык, то есть говорит по-русски, а текст Корана умеет так истолковать, что выходит победителем в любом споре. С другой стороны, большинство в народе уважало Баташева, как будто он не простой объездчик, а джегуако [9].Клишбиев решил убить двух зайцев. В полку погиб второй кадий. Погиб по своей глупости. Кадию идти в атаку не полагается, но он внушал солдатам веру в божественную неуязвимость какого-то амулета… Тогда солдаты потребовали, чтобы кадий доказал правоту своих слов, и кадий Али Максидов был убит пулей, как только вышел из-за прикрытия.
Подкрепление, отправляемое в полк, должен сопровождать кадий или его заместитель. Лучшего кандидата на эту должность, чем Баташев, полковник и не искал: он освобождался от беспокойного человека, вполне пригодного для роли кадия в походной и боевой обстановке.
Астемир понял, что решается его судьба, а может быть, и судьба его детей. Он не испытывал прежнего замешательства и, чувствуя себя как на краю пропасти, отступил на шаг.
— Я не гожусь для этой должности, господин полковник.
— Как это так «не гожусь»? Я-то ведь подумал, годишься ты или не годишься?
— Я недостоин этой чести, и у меня дети. Позвольте, господин полковник, не согласиться с вашим предложением.
— Если не нравится тебе предложение, ты получишь приказание. Что скажешь?
— Видит аллах, мне больше нечего сказать, господин полковник, я все сказал.
— Все скажу я, не ты, вдовий сын! Я буду кончать разговор, а не ты. И в самом деле — бунтовщик… Подумайте, не нравится мое предложение! Срок — до завтра. Ступай и подумай. Ему не нравится… А? Что скажете?
Уже совсем стемнело, когда Астемир сел в седло. Нелегкая задача встала перед ним, но он ни словом не обмолвился об этом перед гостеприимными хозяевами, у которых оставлял коня, и, как ни уговаривали его, поспешил домой.
Он немного успокоился, только когда вместе с конем, поводящим ушами и раздувающим ноздри, почуял знакомые запахи аула.
Спустилась ночь. В дымку уходил на западе молодой месяц, приближались тени знакомых акаций и первых строений аула. Лениво лаяли собаки, и трудно было Астемиру поверить, что ни с того ни с сего он вдруг может навеки расстаться с аулом, с семьей… «Нет, — твердо решил он. — Пусть будет что будет, но сам я не оставлю их. Зачем? Во имя чего? Если уходить, то не на войну».
А утром Астемир уехал из родного дома.
СТРАШНЫЙ ДЕНЬ
Весь жемат [10] взволновался редким зрелищем: шарабан лавочника Рагима, прогремев, остановился у дома вдовы Дисы, открылись ворота, и экипаж въехал во двор. Отпадали всякие сомнения: если празднично одетый мужчина въезжает на чужой двор в шарабане, крытом ковром, то это может иметь только одно значение… А что прикрывает ковер? Какой калым привез жених?
Стук шарабана и возбужденные голоса соседок услыхали и в доме Баташевых. Кстати или некстати, как раз в это время Эльдар с мальчиками копались на огороде.
Мальчики видели, как побледнел и потупился Эльдар, как дрогнули его губы. Из-за плетня слышалось радостное визжание маленькой Рум, донеслись и слова Рагима, по-видимому угощавшего девочку: «И здесь что-то есть. Полезай за бешмет…»
— Как ты добр! — говорила Диса. — За чем тратишься? Слава аллаху, твоими забота ми дети теперь сыты.
— Ничего, ничего, — бормотал Рагим, — это все от чистого сердца… А где же твоя красавица? Тут и для нее кое-что есть.
— Сарыма! — звонко крикнула маленькая Рум. — Выходи, Сарыма, смотри, вон сколько у меня пряников и конфет.
— Сарыма, иди, красавица, сюда! Принимай гостя. — В первый раз Сарыма услыхала от матери такое обращение: «красавица». — Ну, скоро ли ты? — более властно позвала свою дочь Диса.
Эльдар приостановил работу и напряженно прислушивался. Скрипнула в доме входная дверь, и Сарыма сказала: «Иду, нана». Эльдар снова взялся за тяпку. Тембот и Лю угрюмо молчали, чувствуя душевное состояние своего взрослого друга и понимая, что в доме Сарымы начинаются серьезнейшие дела. Было жалко Эльдара, и очень интересно, и немножко тревожно.
Послышался крик Дисы:
— Одумайся, негодная! Дети твои будут есть белый хлеб с медом. Разве я для того родила тебя, чтобы ты не слушалась меня? Всю свою жизнь я недоедала, чтобы теперь, когда счастье стоит на пороге, ты пренебрегла волей матери?.. Откуда ты такая спесивая? Ты пыли его сапог недостойна! Не вводи меня в грех! О, если бы твой отец был жив!
— Она будет бить ее, — предположил Лю. Тембот взглянул на Эльдара, ожидая его заключения, но тот, сжав зубы, ожесточенно работал тяпкой.
На крыльце показалась старая нана, за нею Думасара. Ребятишки из ближайших домов — и мальчуганы и девочки — в длинных грязных рубахах выставили свои лохматые, нечесаные головы из-за плетней.
— Идите ужинать… Эльдар! Иди в дом, ужинать пора. Вон уже Рыжая пришла.
Корова и в самом деле тихо мычала у ворот.
По другую сторону плетня пустовал дом умершего хаджи Инуса. Четвертый год здесь царила тишина — дом стоял заколоченным.
Казалось, все успокоилось — Эльдар, Тембот и Лю чинно ели густо сваренную пшенную кашу, запивая ее кислым молоком. Женщины, согласно правилам домашнего уклада, в присутствии мужчин не садились за стол, а только прислуживали. Но Эльдар сидел угрюмый, а в глазах женщин была озабоченность.
Старая нана вышла доить корову.
Вдруг раздался ее крик и женские голоса.
Думасара встревожено бросилась во двор, к ней бежала бледная, дрожащая Сарыма:
— Спаси меня, биба! Мать убьет меня!
— Что случилось? Что случилось? — спрашивала Думасара, прижимая девушку к себе.
Старая нана с ведром в руке стояла посреди двора и не сводила глаз с дыры в плетне, через которую только что пролезла Сарыма, а теперь с тяжелым, длинным вертелом в руке старалась протиснуться Диса, растрепанная, но в праздничном платке.
— Я ее убью! — кричала обезумевшая от ярости женщина. — О, зачем я не удушила ее подушкой при рождении! Пусть мои глаза не увидят больше света, если я не сломлю ее упорство, пусть аллах станет моим врагом!.. О блудница! Всю жизнь сидеть на моей шее… Ее мало убить! Пустите меня!
