Белая тишина

— Зверей мало, — сказал Пиапон.

— Снег большой, потому спят, — ответил Богдан.

За всю дорогу охотникам встретились несколько следов белок, соболей, горностаев, но ни одного следа крупных зверей. Подкрепившись чаем, охотники пошли дальше. Не прошли и двести шагов, как наткнулись на след лося; таежный великан медленно шагал в этом месте, вся его длинная нога тонула в снегу. Пиапон пошел по следу. Лось временами останавливался, потом так же медленно шагал дальше. Но вот он сделал прыжок и поскакал. Пиапон припустился за ним, оставив племянника далеко позади. Богдан бежал по следу лыж, сзади него неслись собаки, часто зарываясь в снегу по грудь. Следы лося и лыж Пиапона вели на вершину сопки, умный зверь знал, что на вершинах сопки, на гребнях между ними он найдет спасение, потому что там всегда мало бывает снега: ветры сносят его.

Лось бежал с вершины на вершину сопок, неотступно преследуемый охотником, но вдруг за одной сопкой перед ним распахнулась низина, и он вынужден был спуститься вниз, в распадок, где снегу было ему почти по грудь. Но лось был старый, испытанный боец, он ушел не от одного охотника, победил не одного противника в осенних сражениях за самок. Он и сейчас уйдет от преследователя, ему только перейти эту широкую низину, добраться до следующей гряды сопок, и там его не догонят самые быстроногие охотники. Лось спустился в низину и тяжело побежал к возвышавшейся сопке. Бежал недолго, как почувствовал за собой охотника. Он оглянулся — охотник настигал его, тогда он круто повернулся к преследователю и приготовился к бою: нет у него рогов, но зато есть сильные ноги, острые копыта. Он будет драться. Охотник тоже остановился. Снег глубокий, чтобы драться, надо притоптать, примять его. Лось, не сводя глаз с Пиапона, мял снег.

Когда Богдан догнал Пиапона, он стоял перед лосем в нескольких шагах с ножом в руке, а лось продолжал мять снег: он уже очистил довольно большое место для боя. Собаки сразу бросились на зверя, с лаем, ловко увертываясь от его грозных копыт. Теперь лось, позабыв об охотниках, следил за назойливыми собаками. Пиапон срезал две длинных березки, очистил от веток, на конце одной из них прикрепил нож Богдана.

— Обойди с той стороны, — сказал он Богдану. — Будь осторожен, издали маши на него палкой, зови собак, чтобы они нападали с твоей стороны. Будь осторожен, — еще раз предупредил он.

Богдан обошел вытоптанную лосем площадку, подошел с противоположной стороны и начал с криком размахивать палкой. Собаки подбежали к нему, подняли оглушительный лай. Лось повернулся к Богдану, смотрел на него большими испуганными глазами: глаза его, казалось, просили: «Оставь меня, я бесконечно устал. Убери собак».

Пиапон сзади подкрадывался к зверю, подошел шагов на десять, но лось заметил его, круто угрожающе повернулся к нему. Пиапон метнул в бок лося нож и отбежал в сторону, Лесной великан, будто чему-то удивившись, застыл на месте, растопырив ноги: на черном его боку торчало самодельное копье. Собаки бросились на него, одна вцепилась зубами в заднюю ногу и старалась перегрызть сухожилие, но лось легко отбросил ее в глубокий снег, другую слегка задел острым копытцем, и она свалилась с проломленным позвонком. Лось еще раз ударил ее, и она перестала визжать и замерла.

Богдан бледный подошел к Пиапону и пробормотал:

— Дедушка, он убил твою любимую собаку.

— Вижу, не слепой, — жестко ответил Пиапон.

Лось наклонил голову, будто у него были ветвистые тяжелые рога, и начал бодать комолой головой мертвую собаку.

— Он защищает свою жизнь, — немного помолчав, сказал Пиапон. — Собери дров, разожги костер рядом.

Богдан быстро собрал хворост, разжег костер и начал в кружке таять снег. Подошел Пиапон, сел возле костра и закурил. Когда подошла собака, он прикрикнул на нее, приказал, чтобы караулила зверя. А раненый великан стоял на четырех широко расставленных ногах и смотрел на костер, на охотников. В глазах его полыхало пламя охотничьего костра, в боку торчала рукоятка ножа. Богдан смотрел на лося и не чувствовал ни угрызения совести, ни жалости: он хотел есть.

— Сколько он может стоять? — спросил он.

— Всю ночь и еще день, — ответил Пиапон.

— Мы будем у костра ждать?

— Зачем? У нас есть еще один нож.

Вода в обеих кружках закипела. Богдан заварил чай. Охотники, обжигаясь, наслаждались густым крепким чаем. А лось все стоял. В глазах его не было ни злости, ни жестокости, была только беспредельная тоска умирающего.

Пиапон закурил трубку. В тайге, между высокими деревьями всегда раньше времени наступают сумерки. Богдан смотрел на лося, на сторожившую собаку — они явственнее, чем днем, чернели на белом девственном снегу, даже кровь выступала ярче. Так бывает, когда только что наступают сумерки.

— Темнеет, — сказал Богдан и подумал, что надо собрать хворост, пока совсем не стемнело: все равно придется ночевать здесь, ждать смерти лося.

Пиапон выкурил трубку, выбил пепел и засунул за пазуху.

— Надо кончать… — промолвил он, вставая.

Богдан дошел до своего утоптанного лыжами места, взял шест, посмотрел на Пиапона, как он протаптывает тропинку к лосю.

Собака, увидев приготовления хозяев, опять начала беспокоить лося: зверь по-прежнему стоял на месте и смотрел на костер, на Пиапона, он будто чувствовал в нем главного своего врага. Собака подбежала сзади, схватилась за ногу, и тогда только великан, пошатываясь, обернулся к Богдану. Богдан начал швырять палками в него, махать шестом. И вдруг Богдан с ужасом увидел подходившего к лосю Пиапона с ножом в руке.

— Аа-а! Аа-а! — кричал Богдан, и его крик будил приготовившуюся ко сну тайгу. «А-а-а! А-а-а!» — неслось от сопки к сопке, от распадка к распадку.

Богдан, сам не замечая того, шаг за шагом тоже приближался к лосю, кричал от страха и махал шестом.

Пиапон вплотную подходил к лосю, шаг, еще шаг.

— Дедушка!!! Дедушка!! — закричал Богдан.

Пиапон вдруг рысью вскочил на лося и начал бить ножом в бок.

Лось прыгнул, Пиапон чудом удержался на нем, и, когда зверь поднял в прыжке голову, он всадил нож в горло. Таежный великан рухнул на снег в конце прыжка. Богдан не видел ни зверя, ни Пиапона. Он плакал.

— Ты чего! Разве в тайге охотники плачут?

Перед ним стоял Пиапон и вычищал снегом кровь с ножа.

— Собирай побольше дров, — строго сказал он.

Богдан только сейчас понял, что он плачет. Он вытер слезы и пошел собирать хворост.

Непроглядная черная ночь опустилась на тайгу, но дрова были уже заготовлены, Пиапон закончил разделывать лося. Оба охотника сели возле жаркого костра и начали есть сырую печень, почки, костный мозг. На вертеле поджаривалось мясо, в кружках заваривался чай.

— Так мы и живем, — сказал Пиапон. Он чувствовал, как Богдан стыдится своих слез. — Такова наша жизнь охотничья, — повторил он.

Богдан смотрел на пламя костра, переворачивал мясо на вертеле.

— Дедушка, я испугался, — сказал он.

— Лось уже умирал, и нечего было его бояться.

— Я смотрел на тебя, на лося, потом все исчезло, и я увидел большого деда в проруби…

Пиапон удивленно взглянул на племянника.

— От испуга это. Большой дед твой однажды во время наста так же заколол лося. Мы тогда голодали.

Слова Пиапона немного успокоили Богдана.

Ночь охотники переночевали возле костра, на следующий день вместе с зятем Пиапона, который добыл одного кабана, перевозили мясо. Погода в эти дни улучшилась, снег затвердел, соболи протаптывали распадки, ключи, и охотники выставили самострелы, капканы. Началась охота, потянулись однообразные дни, похожие один на другой. Редко выдавались счастливые дни, когда в самострелы попадался соболь, кто-нибудь подстреливал кабана или кабарожку с ее драгоценной струей.

Однажды в конце месяца агдима, [57] вернувшись в зимник, Пиапон встретил незнакомца, он лежал возле остывшего камина и стонал. В зимнике было темно, Пиапон зажег жирник. Незнакомец не проснулся. Пиапон подошел к нему, разглядел обувь, одежду и сразу догадался, что пришелец — житель морского побережья, он или нивх, или ороч. Скорее всего, это был ороч, потому что скупые узоры на его унтах из облезлой нерпичьей шкуры походили на нанайские, халат был почти нанайский. Орочи женятся часто на нанайках, и нанайские женщины шьют мужьям нанайские халаты, унты, украшают их своими амурскими узорами. Пиапон вышел из зимника, осмотрел лыжи пришельца и совсем убедился, что гость его — ороч.