Дорога на простор. Роман. На горах — свобода. Жизнь и путешествия Александра Гумбольдта. Маленькие п

А пустой Кашлык занял Али, сын Кучума. Но Кучумово царство, рухнув от удара, нанесенного Ермаком, больше не могло подняться. Сейдяк выгнал Али, убил семь сыновей Кучума и стал княжить в Кашлыке. Тайбугин род в последний раз завладел своим древним улусом и восторжествовал над «шибанским царевичем».

2

Шаткое ханство Сейдяка скоро рассыпалось под ударами, стрельцов, которых рать за ратью посылала Москва. Татары оставили Кашлык. Этот город так и стоял с тех пор пустым, медленно превращаясь в развалины, и окрестные жители забыли его название и Звали только Искером — старым городищем.

Но жил еще полуслепой Кучум. В 1590 году он снова вышел из степей на берег Иртыша, убил и ограбил многих татар: он по–прежнему мстил им за Ермака, за то, что они передались ему. Через год новому тобольскому воеводе Владимиру Кольцову–Масальскому удалось нагнать воинов Кучума в степях Ишима. В воеводской рати шло много сибирских татар: не с ханом, а с русскими связывали свою судьбу иртышские аулы.

Хан, разбитый, бежал.

В эти годы построены города Пелым, Березов, Сургут и Тара. А в 1595 году у самого Полярного круга, недалеко от впадения Оби в губу Северного моря, русские выстроили Обдорск, который называли также Носовом, кан и остяцкий город, стоявший на этом месте до того.

Кучум скитался в дальних степях. Уже во всем прежнем его ханстве не осталось места, где бы он мог спокойно раскинуть свои шатры. Но, ускользая от воевод, его шайка лихих головорезов налетала на татарские городки и селения, жгла, убивала, грабила, что попадалось, и снова скакала в степи на косматых конях.

В 1595 году Кучум стоял в Черном городке у реки Оми. Голова Борис Доможиров нагнал его. Татары снова были разбиты. Но и на этот раз хан ушел невредимым.

Барабинская степь стала русской. Воеводы слали Кучуму зазывные письма. Но он, бездомный бродяга, по–прежнему называл себя ханом и царем. В 1597 году он ответил воеводам:

«Бог богат! От вольного человека, от царя, боярам поклон, а слово то: что еСте хотели со мной говорить?..»

И в своей грамоте перемешивал угрозы с мольбами.

В 1598 году в Тобольске и Таре спешно вооружили семьсот русских и триста татар и отправили их в поход против неукротимого слепого хана. Больше трех месяцев воевода Воейков искал его. Битва произошла двадцатого августа на Оби, в двух днях пути от озера Ика. Она длилась с солнечного восхода до полудня. Пали шесть татарских князей, десять мурз, пять аталыков, брат и двое внуков хана. Пять оставшихся в живых царевичей, восемь царевен и восемь цариц, ханских жен, попали в плен.

Но еще не наступил конец. Без семьи, с малой шайкой Кучум бежал на верхний Иртыш. Там он кочевал около озера Зайсан–Нор, воруя лошадей у калмыков. Они нагнали его у озера Каргальчина. И снова Кучум спасся. Крепкий конь унес его на простор степей.

Он скрылся у ногаев, над которыми властвовал некогда его отец Муртаза. Но ненавистную память Муртаза оставил о себе на ногайской земле. Ногаи схватили людей Кучума. Близкие границы Бухары, которой хан боялся всю жизнь, дали последнее прибежище Кучуму. Так он сам явился сюда — будто что–то привело и втолкнуло его, отрезав все другие пути. И в бухарских пределах нож неведомого убийцы пресек жизнь развенчанного сибирского властителя.

3

Все дальше на восток шли русские по Сибири.

В 1596 году на Оби выросли стены Нарыма.

В 1604 году было указано набрать пятьдесят молодцов добрых, умеющих стрелять. Им дали по четверти муки, по пол–осьмине круп и толокна да по два рубля с полтиной. Они поплыли вверх по Оби, вышли на реку Томь и построили Томск.

В 1618 году русские заложили Кузнецк.

Были живы еще старые казаки, ходившие с Ермаком. Их рассказы казались чудесными служилым людям, заселявшим сибирские города. Однажды казаки собрались и чинно, по ряду, стали вспоминать старое. Но не во всем они соглашались друг с другом. Гаврила Ильин рассказывал о том, как удвоилось казачье войско перед Акцибаркалла, о победе хворостяного полка у Караульного яра, о трубах, невредимо проведших струги мимо Долгого яра, о дерзкой хитрости атамана под Бабасанскими юртами.

Оп вспоминал о страшной ночи на Вагае, о другой, тихой ночи в Тюмени–городе и как на жалейке играл тархану, о ласке атамана Кутугаю, о княжьей дочери из Тебенды, о поимке Савра. Ничего не сказал о смутной ночи в Кашлыке, обложенном карачей… И что оп говорил, оспаривал старый казак Селиверст.

— Не было этого, как жа! — возражал он.

Теперь Селиверст, кажется, даже меньше шепелявил, расчесанная бородка аккуратно обрамляла снизу его маленькое, морщинистое лицо. Он объяснял толково и солидно, как действительно происходила та или иная битва и как одерживались победы.

— Царство целое сбили — шутка! — повторял он веско и как–то поддергивал при этом кверху свою тощую грудь. — По истине надо, как жа. Сами ведь шли, кому и рассказать окромя — постыдимся пустяков, в гроб смотрим!

Родион Смыря сидел сутуло, курил и, вынув изо рта трубочку–долбленку, коротко бухал — так или не так. С ним не спорили — как скажет, так и оставалось.

Он велел написать о буйном круге в городке Атике и те смирившие круг слова, какие сказал атаман.

Вспоминали и другие казаки.

И грамотей записал то, что сообща порешили. Бумага берегла теперь от шаткости людской памяти предание о том, как был «сбит с куреня царь Кучум».

В 1621 году приехал в Тобольск первый сибирский архиепископ — Киприан. Он позвал к себе казаков Ермака. Немногие старики пришли к нему и принесли с собой написание.

Тогда Киприан внес в поминальный синодик имена атаманов и казаков, погибших в сибирском походе, чтобы петь им в тобольском соборе вечную память; летописцы по казачьему написанию составили свои истории «покорения Сибири».

А Гаврила Ильин послал челобитную царю Михаилу Федоровичу. Он бил челом, чтоб царь не оставил его в нужде, голоде и великих долгах. Но он не молил униженно, а говорил о себе, что двадцать лет полевал с Ермаком, до ухода с Волги на Каму, выставляя это перед царем как свою гордость. Гулял он на Волге всего десять лет, по был там с Ермаком. И он прибавил вдвое себе то, что раньше сочлось бы смертной виной, а теперь стало великой заслугой.

4

Во многих сибирских деревнях жили одни пашенные мужики, без баб. Они слезно молили прислать им баб, чтобы было на ком жениться, потому что без бабы в хозяйстве никак нельзя.

Томский казак Василий Ананьин поехал к монгольскому Алтыну–царю — Золотому царю — и проведал «про Китайское и про Катанское государство, и про Желтова, и про Одрия, и про Змея–царя».

Но Ананьина «на дороге черных колмаков Кучегунского тайши карагулины люди (караульные люди) ограбили, а живота взяли самопал с лядунками и зельем, да зипун лазоревой настрафильной новой, да рубаху полотняную, да однорядку лазоревую настрафильную».

На отмелях великого моря, возле устьев реки Анадыри служилые люди увидали множество черно–рыжих скользких туш. Они лежали на версту по берегу и саженей на сорок в гору. Тот, кто первым увидел их, принял их за сказочную баранту с золотым руном. Это были моржи, и на отмелях–каргах начался промысел ценного рыбьего зуба.

Кругом на «новых землицах» росли городки.

Из воеводских городов рассылали людей в дальние службы, в отъезжие караулы и проезжие станицы.

Шли охотники; промышленники промышляли в лесах зверя. В степях, на таежных раскорчевках, у рек заводились пашни.

Покрученникам, крепостным, невольникам редко выпадала дорога на волю; закабалялись вольные. В иных глухих дебрях воеводы объявляли:

— Я тебе царь и тебе бог.

И семь шкур драли с объясаченных, семь шкур спускали со своих русских. Челобитной идти оттуда до Москвы не месяцы — годы; и еще годы, пока отзовется далекий дьячий приказ, нарядит дознание, пришлет управу.

А то и вовсе не будет отзыва. Лютый воевода сменялся, умирал или отчаяние вкладывало в руки замученных людей оружие. И следовало усмирение, «погром» бунтовщиков.