Тайна Сорни-най

— Почему?

— Огонь спрячет свой танец. Глаза радость потеряют. И загадки, может, не захочется загадывать. Без огня стояла бы ночь.

В углу дремучего леса стоит чаша со строганиной из нельмы, со строганиной из осетра.

— А это дрова для чувала. Вот они валяются у чувала, эти стружки. Сытым будет чувал.

На черный лук натянута острая костяная стрела.

— Костяная стрела, наверно, клюв. А какой птицы — не знаю.

Дядька в черном кувсе за ночь облазит верховья семи речек лесных, все камушки собирая.

— А, глухарь! Это в его зобу бывает много камушков. Мне папа сделал шар из зоба глухаря. Как настоящий мяч этот шар! И камушки внутри шара. Подкинешь его — и камушки внутри глухо позванивают.

А вот еще одна лесная загадка.

В глубокой яме, в глухом лесу лежит бревно. Поросло бревно черным мохом. Что это?

— Любой манси знает такую загадку. Это медведь.

— Тс-с! Нельзя называть хозяина по имени!..

И мы с Кириллом играем, загадывая друг другу загадки.

Мы плыли на лодке по реке. Река была извилистой. Один плес не походил на другой.

У каждого плеса, острова, обрыва — свое имя, своя легенда. Мы проезжаем по протоке мимо двух островов. И у них есть своя легенда.

ДВА ОСТРОВА

В этой заводи жил Виткась.

О, это волшебное и таинственное водяное существо!

Рассердится на людей или на духов, населяющих землю и воду, — начинает рыть берег. И крутой берег реки сползает в реку, валятся даже вековые деревья… Вы о нем еще много услышите. А сейчас расскажу о том, что случилось однажды.

Плыли по реке два Мэнква. Посреди реки плыли. Не боялись, наверно, Виткася. А люди его боялись. Обходили это место. Лодки и вещи тащили волоком. Мэнквы людских обычаев не придерживаются. Вот и поплатились. Лодку великанов закрутило в заводи, как щепку. И на широком плесе, где, пенясь и шипя, крутились струи, раздался плач людоедов. О, сколько было слез!

И неспроста плакали. Великий Виткась всплыл на поверхность. В момент, когда Виткась всплывал, переломились греби великанов и лодка села на мель, а великаны тут же превратились в два песчаных острова. До сих пор эти два песчаных острова посреди реки стоят.

Вот какую силу имеют обычаи и законы людей. Упрямство и непослушание валят даже великанов, превращая их в песок, в прах, в землю.

Дядя Сергей сидел на корме нашей лодки и пел:

И на лугу цветы. Цветы нельзя рвать. Бывает, из них вырастает вкусная ягода. Красиво цветет земляничная поляна. А еще красивее бывает на земляничной поляне, когда созревают на ней душистые красные ягоды, сладкие-сладкие. Красиво бывает и на Черемушьей гриве.

В конце лета все созревает.

СЕВЕРНЫЙ ХЛЕБ

Мы с атей шли по большой траве. Большая трава высокая, чуть выше меня. Но атя мой выше. Трава шуршит, будто что-то говорит. И атя мой говорит. Он говорит о необыкновенно большой траве, которую я вижу впервые.

— Это колос, — сорвав одну травинку, говорит атя.

— Но разве это мука?! — удивляюсь я.

Колос… Так называют у нас муку. И еще так называют мясной суп, приправленный мукой. А чтобы траву, растущую на лугу, так называли, я не знал.

— Это не луг, а поле, — продолжает объяснять атя. — Луг дикий, а поле пашут люди, чтобы вырастить на нем хлеб.

— Разве это хлеб? — опять удивляюсь я. — Трава же это!

Я знаю, как вкусен хлеб. Особенно горячий, который только что из печи. Ноздреватый, пышущий жаром хлеб — сказка!.. Но разве эта трава — хлеб?!

— Хлеб! — твердо сказал атя. Сказал, как отрезал. Атя председатель колхоза. Он не любит, чтобы ему перечили. Я не колхозник, но даже со мной он разговаривает, как с колхозником. Мне это не нравится. Но хлеб я люблю. Даже тот, который ржаной. И я, пожалуй, люблю его больше белого. Особенно со строганиной из свежемороженой нельмы. Перламутровые стружки строганины вкусно тают во рту с теплым ржаным хлебом. Но никак не пойму, как из этой желтой, золотистоголовой травы такой вкусный хлеб может получиться.

— О, это большой и долгий труд! Много пота надо пролить, чтобы на черной земле вырастить белый вкусный хлеб! Станешь взрослым, сынок, — узнаешь.

Подул ветерок. Золотистые волны поплыли по лугу, который называется, хлебным полем. Хлебное поле небольшое. Не сравнишь его с широкой Обью, с тайгой, даже с озером, что у нашей деревни плещется. В озере больше воды, чем в этом поле травы, которую называют вкусным словом «колос». Да, ведь я помню, как отвоевывали у тайги это поле. Сначала рубили лес. Под звон топоров валились на землю сосны, ели, даже кедры. Потом вырывали из земли корни деревьев. Корни таежных деревьев разлапистые, жилистые, крючковатые. Цепко держатся за землю. Земля черная не отдавала их без труда. Долго возились колхозники с ними. Пот лил с колхозников, комары кусали… И атя махал топором, и с ати лил пот. Но он подбадривал других словами: «Корчевать, корчевать, корчевать! Будет хлеб, картошка! Картошка — второй хлеб!»

Картошка выросла. Я уже не раз ее пробовал. Вкусно. Особенно вкусна та картошка, которую печешь на углях, на горячей золе костра. И зимой в интернате, когда слишком холодно и голодно было, как спасали картошка и каша. И каша, оказывается, тоже из «хлеба» — из колосьев. Кашу варят из крупы, крупу делают из колосьев, колосья растут на поле…