Широкое течение

гда-то он завидовал другим: их провожали, встречали, то¬

ропливые поцелуи перемежались заботливыми словами,

обещаниями, тоскующими взглядами. Теперь пусть зави¬

дуют ему, — его пришла встречать Таня, лучшая из жен¬

щин!..

Таня стояла среди толпы в легком сиреневом платьи¬

це, с букетиком цветов; увидев спрыгнувшего с подножки

Антона, она улыбнулась и несмело махнула ему рукой.

Он подлетел к Тане, ему хотелось поцеловать ее, но он

не решался, — казалось, что все люди смотрят на него.

Тогда она поцеловала его сама и поднесла цветы; Антон

утопил в них лицо, вдыхая аромат, потом вернул обрат¬

но. Мимо них проходили пассажиры и встречающие; они

стояли в этой толчее, обменивались незначительными сло¬

вами, — какая там на юге погода, как ехалось, что но¬

вого в кузнице? — а глаза спрашивали и говорили дру¬

гое — о любви, о тоске, о радости свидания... Они не за¬

мечали, что платформа давно опустела.

Прошла неделя после того, как Антон приступил к ра¬

боте. Старший мастер Самылкин, распаренный, будто рас¬

плывшийся от жары, в синей майке-безрукавке под рас¬

пахнутым халатом, устало и неторопливо обойдя нагре¬

вательную печь, остановился у окошка, пальцем поманил

его к себе. Приподняв кепку, он вытер платком шею, за¬

тылок и проговорил прерывисто, с одышкой:

— Володя Безводов просил зайти к нему. Видно, раз¬

бирать тебя хотят... Гляди, парень...

Антон знал, что скоро начнется комсомольское собра¬

ние, которое должно дать ему рекомендацию в партию.

Прошло семь лет жизни в комсомоле, жизни беспо¬

койной, горячей, неутомимой, и собрание это как бы под-

водит под его юностью итоговую прощальную черту. Про¬

щальную ли? Антона охватило волнение. Он видел перед

собой устремленные на него юношеские глаза, присталь¬

ные, внимательные и доверчивые, и повторил про себя:

«Как бы ни сложилась дальнейшая моя судьба, куда бы

она меня ни завела, я навсегда сохраню любовь к ком¬

сомолу: он вывел меня, деревенского парнишку-сироту,

на широкую дорогу и сказал: иди. Эта дорога привела

меня в партию...»

Ребята проголосовали единогласно. Даже Олег Дарь¬

ин приподнял руку, хотя тут же убрал ее, и председатель

собрания Сидор Лоза придирчиво спросил:

— Дарьин, ты «за» или «против»? Как-то непонятно

ты голосуешь...

Тот вскинулся и крикнул:

— Может, обе руки поднять?..

После собрания Антон направился прямо к Полуте-

нину. Волнение еще не улеглось, и, подгоняемый им, он

почти бежал.

Фома Прохорович только что вернулся с огорода и

умывался, низко наклонившись над раковиной; Мария

Филипповна, сторонясь брызг, стояла поодаль с полотен¬

цем через руку, ворчала:

— Эко, лужу какую наплескал...

— Фома Прохорович дома? — спросила Антон Марию

Филипповну.

— Дома, — отозвался кузнец и вышел в прихожую,

вытираясь. Внимательно взглянув Антону в лицо, он

спросил, понижая голос: — Что-нибудь случилось?

— Нет, ничего особенного, — ответил Антон, садясь

на диван. — Комсомольское собрание у нас сейчас было...

Ну, вот... рекомендацию мне дали в партию.

— А говоришь — ничего особенного, — осуждающе

протянул Фома Прохорович, причесываясь у зеркала. Он

сел рядом с Антоном, опустил руку на его колено. —

Это — особенное, главное... Это случается в жизни один

раз, так же как рождение.

Антон опустил глаза.

— Хочу просить у вас... не дадите ли мне вторую ре¬

комендацию?..

— А ты как думаешь? Дам или нет? — Антон в зат¬

руднении пожал плечами; кузнец улыбнулся: — Дам, ко-

нечно, дам, сынок!.. Кто же тебе другой должен дать, ес¬

ли не я?

С тех пор как отец Антона ушел на войну, ни один

человек не называл его таким ласковым именем: «сынок».

Он сглотнул подкатившийся к горлу комок и прошептал

сдавленно:

— Спасибо...

— Себя должен благодарить. Другому кому, быть мо¬

жет, и не дал бы, а тебе и задумываться не стану — дам.

Знаю: не подведешь ты меня, к хорошему идешь. Не

наблюдателем будешь в партии, а храбрым бойцом,

строителем. — Фома Прохорович встал, попросил же¬

ну: — Маша, принеси, пожалуйста, чернильницу, ручку и

бумагу. Возьми у Оленьки. Вот мы сейчас и напишем, —

сказал он Антону, сел за стол и разгладил ладонями ска¬

терть.

2

В конце августа Антон принес секретарю партбюро за¬

явление, рекомендации, автобиографию. Алексей Кузь¬

мич просмотрел документы, сколол их скрепкой, вложил

в папку на столе и, прихлопнув ее ладонью, сказал, что

разбирать их будут после выходного. Затем, передвинув

чернильный прибор, пресспапье, ручку, пепельницу, как

делал всегда, прежде чем начать важный и щекотливый

разговор, зажег спичку и долго прикуривал трубку, пока

весь не окутался дымом. Антон сидел у стола и ждал,

втиснув руки между коленами.

— Что же ты не расскажешь, как отдыхал, доволен

ли, счастлив? — с шутливым упреком заговорил Алексей

Кузьмич.

Антон улыбнулся в ответ:

— Времени никак не выкрою, Алексей Кузьмич, чест¬

ное слово. Приехал — прямо к молоту. С одним освоишь¬

ся, другое устает...

Фирсонов подождал, словно прислушиваясь к ударам

молотов в цехе, мягкими, глухими толчками сотрясав¬

шим здание: крышечка чернильницы на мраморе мелко

вибрировала, издавая едва слышные звуки.

— А как мы отдыхали, вам, наверное, известно и без

меня, — прибавил Антон. — Спасибо^ что поддержали то¬

гда...

Алексей Кузьмич задумчиво побарабанил пальцами

по столу, пожаловался:

— Я вас поддерживаю, а мне за это влетает...

— От кого? За что?..      'Л      "

Алексей Кузьмич выдвинул ящик, достал напечатан¬

ное на машинке письмо, подал Антону:

— Вот почитай... анонимное. В три высокие инстан¬

ции подано. Под копирку.

Антон читал письмо, задыхаясь от изумления и

гнева. В письме рассказывалось о том, как секретарь

партбюро Фирсонов из личных соображений и выгод вы¬

двигает на первые места своих любимчиков, фаворитов,

например Карнилина, посредственного штамповщика;

создает им авторитет, всякие блага, прославляет, а хоро¬

ших, но неугодных ему работников, как, например, Дарь¬

ина, затирает, отодвигает на задний план и всячески по¬

носит...

Антон с отвращением швырнул листок.

— Фу, чорт, мерзость какая!..

— Гляди вот, как кусают исподтишка, в темноте,—

сказал Алексей Кузьмич, пряча письмо обратно в стол. —

Укусил и в норку — ищи его! Хоть и не больно укусил,

а ходи, разбирайся, наводи справки, расследуй, где ложь,

где правда... Сколько лишних волнений, тревог, времени...

А ему что, анониму этому, прохвосту: состряпал, запеча¬

тал в конверт и кинул в ящик — разбирайтесь, мол. И

потирает руки, небось, ухмыляется, что прибавил людям

хлопот, осложнил жизнь.

— Лишать гражданства надо таких, — сказал Антон

убежденно.

— Если бы эти люди знали, что их обнаружат, то

они — трусы по природе своей — ни за что не писали бы.

В том-то и беда, что они живут среди нас, мы пожимаем

им руки при встрече, улыбаемся и ничего не подозрева¬

ем. Невидимки!      в

Антон зашагал по кабинету, гневно сжимая кулаки, и

с горечью, злостью и досадой подумал о том, как высо¬

кие человеческие помыслы и стремления подмываются

грязным течением людской низости.

— Как же так? — размышлял он вслух. — Ведь ано¬

ним этот знает, что пишет неправду, а пишет? Кто он, как

вы думаете?

— Не будем гадать, чтобы не оскорбить подозрения¬

ми честных людей, — сказал Алексей Кузьмич и положил