Турухтанные острова

Серегин, взяв полотенце и мыло, спустился к реке. Подошвам ног было приятно от прикосновения к земле, сырой и прохладной в тени и ласковой в тех местах, где ее пригрело солнце. Он умывался, зайдя по щиколотку в воду, рыбья мелочь тыкалась ему в ноги, гналась за мыльными пузырями, уплывающими по течению, снизу будто клевала их и торопливо бросалась обратно, где падала новая мыльная пена. Умывшись, Серегин сделал зарядку, пробежался по узкой тропке вдоль воды. Когда он бежал, кузнечики прыгали у него из-под ног. Выбравшись из сырой травы, они прогревались на солнышке, пошевеливая задними лапками.

Вернулся он свежим, бодрым. У бабки Ульяны было уже приготовлено на столе. На спинке стула лежал вышитый рушник.

— Вот, не хочешь ли попробовать? — Ульяна Петровна достала вилок квашеной капусты. — У вас в городе такой не купишь. Крепкий, не проколоть.

— Спасибо! Мне это нельзя! — сказал Серегин. Взглянул на разрезанный пополам кочан.

— Почему ж?

— Желудок болит. Нельзя острого.

— Тогда молочка выпей.

— От молока не откажусь.

— У-у ты! Такой молодой! В твоем возрасте гвозди надо глотать, все нипочем. К врачам ходил?

— Обращался, сколько раз!

— Надо что-то другое.

Когда Серегин шел на завод, ощущение утренней радости, приподнятости, свежести и молодости не покидало его.

День был солнечным, но не жарким. Обсохла роса. Траву в лугах еще не косили, и какими только ароматами цветов не был настоян воздух. Он равномерно гудел от пчелиного гула, пчелы копошились в каждом цветке, перелетали с одного на другой, забирались в цветочные граммофончики, копошились там, что-то бурча, были видны лишь спинки да измазанные желтой пыльцой задние лапки.

— Что ж, идем к главному, — сказал Серегину Шебаршин. — Надо показаться.

Директор находился в командировке. Его замещал главный инженер. Он принял их сразу. Возможно, Шебаршин с ним заранее договорился.

— Пройдите, — лишь на секунду заглянув в кабинет, предложила секретарь.

Все окна в кабинете были распахнуты настежь. Над столом главного инженера кружилась пчела. Поздоровавшись и познакомившись с Серегиным, главный инженер предложил сесть.

— Ну, расскажите, что новое может ожидать нас в ближайшие годы? Над чем вы работаете?

— У нас ведется НИР «Коллер». Дальнейшая модернизация кардиосканера. Заканчиваем первый этап.

Главный инженер подвинул стул поближе к Серегину. Новая работа его явно заинтересовала, и он приготовился слушать.

— Пытаемся выполнить изображение цветным. И это не дань моде. Человеческий глаз воспринимает около десяти различий по яркости и в то же время около сотни оттенков по цвету. Заманчиво попробовать некоторые параметры отраженного сигнала закодировать в цвет. Тем самым обеспечить большую различимость изображения. — Серегин, как говорится, сел на своего любимого конька. — Целевая задача такова: посмотреть, нельзя ли за счет цвета, за счет, так сказать, тонкой структуры сигнала получить еще какое-нибудь полезное качество, — закончил он свой рассказ.

Главный инженер улыбнулся. Серегин удивленно посмотрел на него.

— Не верите в такую возможность?

— Нет, почему же!.. Говорите вы так увлеченно, слушать приятно. Согласен с вами: надо внимательнее заглянуть в человека. Желаю вам удачи!

— Спасибо. Можно от вас позвонить в Ленинград?

— Пожалуйста. Из приемной. Скажите секретарю. — Главный инженер нажал кнопку переговорного устройства. — Татьяна Васильевна, закажи, пожалуйста, Ленинград, институт. Товарищ назовет номер телефона.

Серегин поблагодарил главного инженера, они с Шебаршиным вышли в приемную.

— Ты теперь сориентируешься без меня? Не заплутаешь? Я побегу.

Глядя на уходящего Шебаршина, Серегин думал, что тот, наверное, никогда в жизни не бегал стометровку, он заковылял, размахивая руками, а вот сам Серегин рванул бы сейчас стометровочку. Он так и подпрыгивал от нетерпения, будто должен был прозвучать сигнал стартера. И заторопился, когда секретарь позвала его к телефону. И на этот раз с ним разговаривал сотрудник, замещавший его. Слышимость была плохая. Серегин обрадовался тому немногому, что расслышал. А услышал он, что в системе отображения включают цветную трубку. Не все получается.

— Что не получается? — кричал Серегин.

Чувствовалось, что сотрудник на противоположном конце провода надрывался, крича, но от этого слышимость не улучшилась.

— Ладно, я еще позвоню, — крикнул Серегин. — До свидания! — Но трубка все еще булькала что-то, пока он не положил ее. Хотя Серегин и не расслышал половину, но было радостно, что все идет хорошо. Цветную трубку можно было и не включать, это следующий этап работы.

Довольный шел он в цех. Шебаршина в цехе не было: взяв увольнительную, уехал на аэродром встречать дядюшку, прилетавшего с Дальнего Востока. До аэродрома надо было часа два добираться на автобусе. Серегин решил зайти к Наде.

— Ты чего такой веселый? — спросила она.

— День такой хороший!

Да, день был хороший. Солнце не очень яркое. Оно находилось за редкими облачками, как за марлевой занавеской, они и рассеивали лучи.

Надя была в легком голубом платье. Серегин смотрел на нее и думал с восхищением: «Красивая».

— Ты чего так смотришь на меня? — спросила Надя.

— Вчера не рассмотрел как следует.

— Ну и как?

— Да прежняя…

— Розочка, — рассмеялась Надя с лукавством. — Только не бутончик, а распустившаяся. Скоро у этой розочки посыплются лепестки. Ох, Серегин! — Она легонько коснулась его рукава. — А ты все такой же. Всегда отличался тем, что умел говорить милые вещи.

— Но ведь я ничего не сказал! — с улыбкой посмотрел на нее Серегин.

— После работы — ко мне. Не будешь занят?

— Нет, кажется.

— Как я рада, что ты приехал! Не представляешь даже! — Она взяла его за руку. — Ты теперь такой представительный, в очках. А я помню, какой ты был на первом курсе в институте. Тощенький, самый высокий у нас в группе. Ты и тогда носил галстук, менял их каждый месяц. Нравился многим нашим девчонкам. Вздыхали по тебе.

— Серьезно?! Вот уж чего не знал.

— Да, было… А помнишь, как мы с тобой ходили в Ботанический сад? И зимой, и осенью. Почти каждый день после лекций. Все дорожки засыпаны листвой. И помнится, что это были листья кленов. И весной ходили, когда в канавах еще лежал снег, а вдоль забора земля будто взрыхлена граблями и в нее воткнуты акварельные кисточки, обмокнутые в яркую краску, — пробиваются цветы. Помнишь?

— Помню. — Хотя вот именно этого-то он и не помнил. Но Надя говорила, и перед мысленным взором все проявлялось вновь.

— А однажды на дорожке была большая лужа. Ты меня взял на руки и понес… Кажется, все это было совсем недавно. Чуть ли не вчера. — Надя пожала Серегину руку. — Так договорились: сразу после работы — ко мне.

Серегин зашел за Надей в конце смены.

— Познакомьтесь, моя подруга, — сказала она.

Подруга была лет на десять моложе Нади. Она с интересом, не скрывая и не смущаясь этого, чуть прищурясь, рассматривала Серегина, казалось, оценивала, мысленно сравнивая с кем-то. Была она в ситцевом сарафане, загорелая, загар темно-коричневый, с оливковым отливом.

— Где вы так загорели? — спросил Серегин.

— В Крыму, в Алупке. Я только что оттуда. Здесь разве так загоришь, только будешь вся черными полосами, словно измазанная в нефти. — Она осмотрела свои плечи, руки и осталась довольна осмотром.

Они вышли во двор.

Впереди них, как после сеанса в кинотеатре, под гору к проходной двигалась толпа. Слышались ставшие уже привычными для Серегина разговоры.

— У тебя зеленой краски нет? Мне осталось метра три забора докрасить.

Но все заглушали напуганные таким многолюдьем грачи, которые темной стаей, каркая, носились над осинами, а из гнезд, картавя и тоже надсадно крича, отвечали им птенцы. Некоторые из птенцов, подлетки, перепрыгивали с ветки на ветку и, раскачиваясь на них, хлопали крыльями.