Тропинки в волшебный мир

Не взошло и солнце, а дед уже подходил к околице. С ходу зашел домой.

— Беда, мать, — кратко сообщил он, — ульев восемь опрокинули, А Иван Никифорович еще предупреждал меня — смотрите, мол, а я, старый шут, недосмотрел. Беда теперь… Платить заставят, аль того хуже… Пойду доложу обо всем. Что будет, то и будет!

Но докладывать старику не пришлось. Председатель уже знал о случившемся. Прискакавшие ночью на одних передках напуганные возчики — конюх Демьян и Ванюшка Вдовин — подняли на ноги пол сел а. «Беда! — вопили они. — Всю пасеку за Кулангинским овражком разбили. Ни одного улья не уцелело!»

Услышав такую весть, председатель и сам не на шутку испугался. «Что со старика взять? — размышлял он. — Меня первого к ответу призовут».

Он велел возчикам поставить на конюшню лошадей и срочно вызвать завхоза Митрича и всех членов правления. Вызванные собрались и решили ехать выяснять все на месте.

Эта процессия на трех подводах во главе с председателем колхоза и попалась навстречу деду Илье, едва он вышел из дому.

— А вон и сам пчеляк идет! — закричал кто-то с подводы, показывая на деда Илью, похожего с перепугу на выходца с того света.

В другой раз, может, и посмеялись бы над дедом, но теперь было не до смеха, хотя вид старика и располагал к этому.

— Ну, что вы там натворили? — спокойно и строго спросил председатель, — Рассказывай.

— Беда! — затянул дед Илья. — Сразу же за овражком, только, значит, выехали, две подводы перевернулись. Лошади подвернули, а возчики не уследили.

— Две только? — переспросил Иван Никифорович. — А остальные где?

— Другие на место ушли, а вот с этими — беда! И лошадей банька с Демьяном не знаю куда угнали. Не на чем было довезти. Гак у дороги и стоят.

— А чего они тут, балабоны, мололи? Вся пасека! — вспылил председатель. — Ну садись, дед, поедем быстрее…

Когда приехали на место, над Кулангинским лесом уже поднималось солнце. И ничего тревожного, такого, чего испытали тут люди ночью, никто не нашел. Стоят две телеги, на них ульи. Правда, кое-где разбросаны доски, помята трава, но все это лишь следы происшествия.

— Батюшки, яйца валяются! — воскликнул вдруг завхоз Митрич, нагибаясь к земле.

— Старуха на дорогу дала, — опомнился дед Илья.

Тут все оглянулись на деда и не выдержали, громко рассмеялась. Только он один до сих пор не пришел в себя.

Изо всех щелей в ульях выходили пчелы и, покружившись вокруг телег, чтобы запомнить место, летели на взяток.

— Что теперь делать? — спросил председатель. — Может, пригнать людей с носилками да перетащить ульи на место? Опасно сейчас на лошадях-то.

— Работают пчелы, — пояснил дед Илья, — В лес летят, видите? Чуют, где мед! Их теперь до вечера нельзя тревожить, пусть работают, Вот уж соберутся все на ночь, тогда…

На этом и порешили.

Развеселившаяся вдруг «комиссия» решила посмотреть место новой пасеки, и все поехали к лесу.

Навстречу попались порожние подводы, возившие ночью пчел.

— Вы чего не до обеда там пробыли? — строго спросил Иван Никифорович возчиков.

— Лошадей кормили! — весело ответили те. — Там трава — во! По пояс. Наши лошади с рождения такой не видали…

Место пасеки понравилось всем. Степан уже открыл у ульев летки, и пчелы после ночной тряски бойко летали, осваиваясь на новом месте.

— Хорошо тут! — ласково улыбался Иван Никифорович, — Молодец, дед! Много ты походил к нам, не зря, значит, Здесь самое житье пчелам. А цветов-то, цветов!

И все пожалели, что не сделали этого раньше, Тут же на месте было решено, где строить зимовник для пчел.

Уезжая, Иван Никифорович ото всей души пожал руку деда Ильи.

— Только старухе там моей скажите, мол, обошлось, мол, все в порядке, — робко попросил дед Илья, — А то она, чай, и сейчас еще не опамятовалась.

— Передадим, передадим! — заверили его.

Подводы тронулись. Пчеловоды стояли около молодой березки и махали отъезжающим потрепанными картузами.

Дорогой подарок

Когда Володя приходил на пасеку, он целыми днями так и вертелся около старенького комода. Только выйдет куда-нибудь дед, стихнут на крыльце его шаги, Володя тут как тут. Выдвинет тяжелый ящик и, запустив руку, сразу же нащупает интересующий его предмет под стопкой белья. Еще невидимый, он уже наполнял сердце мальчика большой радостью.

Это был чудесный перочинный нож, штучный, сделанный по особому заказу златоустовским мастером. На щечках черенка, искусно выточенных из слоновой кости, изображался московский Кремль, который был не просто начерчен штрихами, а сделан из рубина особо и вкраплен в кость. Москва-река и небо над Кремлем были из какого-то голубого камня, то ли из аметиста, то ли из бирюзы. Весь рисунок был вделан в кость заподлицо и гладко отполирован.

У ножа три небольших лезвия, острых, как бритва, пила, штопор, шило и что-то еще, тоже очень блестящее и, вероятно, не менее нужное, но что Володя так еще и не рассмотрел — очередь не дошла!

Самое замечательное, что было у ножа, — это надпись, сделанная золотом на одном полотне. Буковки были очень красивые, мелкие, с наклоном, и помещались около обуха среднего полотна. Володя успел прочитать их несколько раз и даже выучил наизусть: «Конармейцу Денису Сомову за проявленную доблесть» и подпись: «С. М. Буденный». Это был подарок самого Семена Михайловича Володиному деду, бывшему конармейцу Первой Конной армии.

О существовании такого дорогого подарка Володя узнал недавно, хотя дед и хранил его еще со времен гражданской войны. Он, может быть, так бы и не узнал о нем, если бы не один случай.

В воскресенье собрался Володя на лыжах с горы покататься, а мать сказала: «Не ходи, Володенька, сейчас пироги буду вынимать, повезешь дедушке. Не был он что-то вчера. В баню хотел, а не пришел. Уж не заболел ли…»

А Володя и рад, соскучился по дедушке.

Жил дед Денис в лесу, километрах в пяти от села, на колхозной пасеке. Домой приходил редко, только по субботам в баню, да и то не всегда. Чудной дед, все-то ему некогда. Летом в ульях копается, зимой что-то пилит, — строгает — к весне готовится, и все недосуг ему, всегда за делом.

Зимой и Володя редко бывал у деда. Разве только мать когда пошлет, а то тоже некогда. После школы уроки нужно выучить, на лыжах с часок покататься, да и короток зимний день, не успеешь оглянуться — сумерки. Зато летом Володя жил на пасеке безвылазно. Любил он в ульях с дедом поработать. Добрый дед. Все-то он знает и все расскажет: и как живут пчелы, и как детку выводят, и как мед с цветов собирают…

Володя дождался пирогов, подвязал лыжи и пошел. Идти было хорошо. Ночью выпал молодой пушистый снег и теперь как-то особенно ярко блестел на солнце.

Володя шел прямиком через поле к Волчьему логу, за которым сразу же начинался лес.

Волчий лог — это глубокий суходол. Из него летом и осенью чаще всего выходили волки и нападали на колхозное стадо. За это его и прозвали Волчьим.

Старики сказывали, что когда-то, еще на памяти их дедов, здесь текла речка Чернушка. Теперь она бежала отсюда километрах в грех, пробив себе новое русло. Володя, может, и не поверил бы дедам, всякое они могут наговорить, но однажды он сам услышал, сак председатель колхоза Иван Васильевич сказал: «Летом начнем строить в Волчьем логу электростанцию и Чернушку на старое место вернем. По-сухому и работы вполовину обойдутся».

Это подтверждало дедовы речи, и не верить было нельзя.

Сейчас суходол занесло снегом почти с краями: вместо глубокого оврага осталась еле заметная впадина, и Володя проехал без труда.

В лесу было тихо. Даже иней, висевший на тоненьких обледенелых ветках, не падал. Деревья, запорошенные ночным снегом, казались сделанными из алебастра. В лесу снег глубокий и рыхлый. Идти стало тяжело…

На пасеке первым встретил Володю Шарик. Он было гавкнул раза два, но, узнав друга, обрадованно заюлил. Володя отвязал лыжи, воткнул их около крыльца в снег и вошел в избушку.