Лоцман кембрийского моря

— Я?!

— Ты вылитая мать, Лидочка.

— Моя мать — деспот? Папа, как ты… можешь!

— Как я смею оскорблять? Боже меня упаси оскорблять вас с матерью. Скажи, кстати, из-за чего ты поссорилась с матерью сегодня за ужином?

— Мама уверена, что она знает лучше, чем я, мои вкусы и мои потребности. Поэтому мои котлеты утопают в сметане. А я люблю мясо в виде мяса.

Отец раскатисто захохотал, по-полевому.

— Не так громко, папа!

— Твоя мама ведь не эгоистка, правда?

— Противоположный полюс.

— Вот такой полюс в галстуке запретит тебе ходить пешком, чтобы ты не била свои ножки.

«Как Зырянов в Усть-Илге», — подумала Лидия.

— Но ты будешь набивать ему горло голыми котлетами без сметаны и ни за что не согласишься поставить свою заботливость в гараж и катать свои крепкие ножки в мужнином автомобиле. Такими способами вы легко сможете отравлять друг другу целую жизнь каждый день.

— Я поражена, до какой степени ты под влиянием мамы!

— Надо, девочка, чтобы одному нравилось подчиняться влиянию и заботам; по крайней мере, если другому нравится влиять и заботиться. Два заботливых супруга — это все равно что две автомашины в супружестве. Если бы автомобили были хозяевами, они бы покупали себе пассажиров, а вовсе не грузовик для перевозки автомобилей.

— У тебя даже мысли мамины, папа!

— Все мамино, Лидочка. Обо всем мама позаботилась, чтобы все было готовое и самое полезное для нас: и котлеты в сметане, и мысли в голове.

Василий шел по коридору сначала вдоль правой стены, открывая и закрывая двери, оглядывая однообразно обставленные лаборатории и кабинеты. Он искал Лидию. Очень не хотелось говорить ей об анализе пиробитума… Но тогда не надо и встречаться? Она ведь спросит непременно, не может не спросить. Значит, порвать знакомство с Цветаевой? Об этом нечего и думать.

Василий и не думал об этом. Его мысли был слишком заняты, все внимание приковано неотрывно, все сознание мобилизовано на преодоление огромного порога с латинским названием: пиробитум.

— Чем вы будете заниматься теперь? — спросил его Викентий Александрович, прощаясь после заключения по анализу.

— Как — чем! Я же не кончил с кембрием, — ответил Василий.

— А! Вы еще не кончили с кембрием, — язвительно сказал Викентий Александрович. — Химия, конечно, не авторитетна для вас.

— Химия авторитетна, — сказал Василий, — когда она не останавливает меня. Пиробитум остановил меня. Так бывает на реке: слишком большой порог. Я еще не вижу прохода, где пробиться, чтобы идти дальше.

В конце коридора Василий перешел на левую сторону и заглядывал во все двери, во все углы комнат недумающими глазами, пока не увидел Лидию.

Он пошел к ней, зябнущий и слепой щенок навстречу солнечным лучам, не сознавая свою радость. Он протянул руку, чтобы взять со стола руку Лидии, и взял бы, но она сама подала, и он не услышал, как произнес привычное, обычное приветствие — он его не произнес. Он слушал ее голос. Она что-то говорила, не имеющее значение, и не отнимала руки.

— Вам горячий привет от Саввы. Я получила письмо, — говорила Лидия и поняла, что он не слышит. — Что с вами? Вы оглохли, Зырянов, или вы спите?

— Я очень занят, — сказал он рассеянно и грустно.

Ее губы красиво двигались, потом она стала смеяться, и ему это нравилось, как пение. Он смотрел на красивые губы и, может быть, поцеловал бы их, потому что он давно решил это сделать. Но Лидия вдруг отступила на шаг и велела ему сесть. Он сел.

— Да чем же вы так заняты, если не лунатизмом?

— Что это — лунатизм?

Лидия опять засмеялась и сказала:

— Ну, слава богу, вы, кажется, начинаете возвращаться в наш мир. Но что с вами случилось?.. Лунатизм — это когда спящий ходит где попало и, должно быть, старается исполнить все, что ему снится. В одну прекрасную ночь лунатик способен уйти на Полную реку искать кембрийскую нефть… во сне. Только не захватите с собой мою руку.

— А мне никогда ничего не снится, — сказал он и неохотно отпустил руку.

— Этого не может быть! Это значит, что вы забываете свои сны в ту минуту, как просыпаетесь.

— Тогда почему я один забываю, а все люди помнят? Я не беспамятный.

— Действительно… — сказал Лидия с любопытством. — Скажите, и в детстве так было?

— Я помню, мать очень сердилась на меня за это. В детстве, бывало, зимой собирается вся моя семья; у нас большая семья была. Мать начинает рассказывать, какой она видела сон. Потом детям велит: «Ну, теперь вы расскажите…» Она очень любила сны рассказывать и слушать. И все рассказывали сны. Я молчал. «А ты что видел?» — «Ничего не видел». И мать меня не любила за это.

— Неужели за это не любила?..

— «Что это за человек растет, который не видит снов? — говорила отцу. — Надо его отвезти в монастырь. Может быть, там вылечат его». И она повезла меня в монастырь, на Соловки, зимой. Монахам подарки сделала, хотя самим нечего было есть и дома… И всю дорогу мы ехали голодные. Где подвозили попутчики, где шли пешком… Потом она меня била за это с досады. «Столько на тебя, проклятого, истратила, — жаловалась, — а ты как дерево! Собаки и те сны видят…» Я и сам думаю, что у меня неладно. Чего-то не хватает в мозгу. Физиологические процессы суть химические процессы…

— Это на вас повлияли занятия у Викентия Александровича. Кстати, анализ все еще не закончился?

— Да вот, я с ним и пришел. С приговором.

— Так что же вы не показываете?!

Лидия схватила бумажку. Василий с интересом следил за каждым ее движением. Она читала какую-то бумажку, — он уже забыл, что это его бумажка, его приговор.

Лидия Максимовна углубилась в его интересы. Лидия Максимовна вся предалась его делу, озабочена его положением перед порогом пиробитума, непроходимым порогом. Напряжение во всем теле. Несознаваемым усилием всего существа — за этой девушкой — плот влетел, уже на пороге, — сейчас она увидит, мгновенно решит: разбился на ее глазах или проскочил — к победе, только к победе!..

Проскочил с неожиданной легкостью, вылетел на ровный глубокий плес. Вдохнул, полную грудь набрал, рассмеялся.

Она пожала плечами. Она вынула книгу из шкафа. Она спросила:

— Пиробитум?.. Что это значит? Что говорит Викентий Александрович?

— Он говорит: материал, не дошедший до нефти, — улыбнулся.

Лидия замолчала и взглянула с сочувствием. Действительно, это приговор для него. Очень интересный научный результат, но, конечно, он хоронит стремления Зырянова вместе с кембрийской нефтью.

— Я вам очень сочувствую, Василий… — Лидия запнулась, и получилось так, что она назвала его одним именем и он мгновенно проснулся.

— Спасибо, Лидия!.. Спасибо!

Она порозовела.

— Вы потратили два года. Но все-таки не вовсе напрасно, — сказала она ласково.

— Совсем не напрасно. И еще три потрачу, если понадобится.

— На что вы потратите? Я не поняла.

— На кембрий, — сказал он внезапно злым, низким голосом, почти рычанием.

— Но если в кембрийский период не образовалась нефть — а теперь вы это знаете, вы сами установили неопровержимо этот факт…

— Еще не факт.

— Химический анализ — не факт?.. Когда вы пришли к этому открытию?

— Сию минуту. Анализ относится к тому пласту, из которого взят образец. В других пластах процесс мог идти по-другому и мог дойти до нефти.

— Это невероятное упрямство! И если бы я не боялась обидеть вас, я бы еще сказала, что это от недостатка знаний…

— О кембрии я знаю все, что до сих пор стало известно, — кротко сказал он.

— Вы даже не знаете, что такое пиробитум. Вам пришлось верить на слово Викентию Александровичу. Вы не можете разобраться сами в анализе. И вы воображаете, что вам известно все о кембрии!

— Я знаю химию как геолог. Я не могу знать химию как химик.

— Вот видите! Значит, вы не можете самостоятельно разобраться во всей проблеме! Какая же это самостоятельность, если вы принуждены в решающем анализе верить тому, что вам говорят другие, — верить, а не знать!