Капля воды - крупица золота

Комнату заливал яркий утренний свет. Из открытой форточки веяло осенней прохладой.

Бабалы в тревоге схватился за часы, лежавшие на тумбочке рядом с кроватью, Скоро уже девять. Слава богу, к поезду он успеет.

Торопливо одевшись, он прошел в кухню — умыться. Там уже возилась с завтраком Патьма, его домработница, недавно приехавшая из Ашхабада. Поздоровавшись с ней, Бабалы сказал:

— Я только чаю выпью.

— Бабалы Артыкович, с утра полагается хорошенько поесть.

— Я поем позднее. А сейчас мне надо встретить гостя из Ашхабада. Вот к нашему возвращению вы и приготовьте завтрак. Что-нибудь повкуснее. И комнаты приберите.

— Вах, какой-нибудь важный гость?

— Нет, одна женщина. Наш новый врач.

— Как же, слыхала, слыхала. Уж не та ли это девушка, что приходила к нам домой в Ашхабаде?

— Хм… Больно вы любопытны, Патьма-эдже.

Она сощурила глаза так, что они превратились в щелочки, сочащиеся хитростью и лукавством:

— Молчу, молчу. Гостья у нас будет жить?

— Ещё неизвестно.

— Я к тому, что, может, надо приготовить для нее комнату.

— У нас всего ведь две комнаты.

— Как раз и хватит: по комнате на каждого. Вы будете спать в столовой, а она в вашем кабинете.

Бабалы и сам пока не знал, где захочет жить Аджап, а Патьма уже распределяла, где кто расположится.

Патьма держала в руках чайник, но чай не наливала, намереваясь, видно, продлить разговор. Бабалы сухо произнес:

— Жилищный вопрос утрясем после. Пока позаботьтесь о завтраке.

Он направился к двери. Патьма, встрепенувшись, крикнула:

— Бай, хоть бы чаю выпили!

— После, после, Патьма-эдже. Опаздываю!

— Ладно, я пока ванну согрею.

Бабалы устремился во двор, где его уже ждала машина.

Глава тридцать седьмая

ДЕНЬ СВАДЬБЫ ВСЁ БЛИЖЕ

Бабалы поставил чемодан Аджап на пол, Патьма подхватила его, кивнула девушке:

— Пойдем со мной, кейгим. Комната для тебя приготовлена.

В кабинете Бабалы Аджап сняла легкое пальто, темный цветастый платок с бахромой. Патьма примостила их в шкафу, повернулась к Аджап с улыбкой:

— Мы ведь с тобой виделись, дочка. Помнишь — в Ашхабаде? Только я запамятовала, как тебя зовут.

— Аджап Моммыевна.

— Аджап Мом… Нет, кейгим, мне это трудно выговорить. Я уж попросту буду звать тебя Аджап-джан. А мое имя — Патьма.

— Это моя комната, Патьма-эдже?

— Твоя, твоя, Аджап-джан, так хозяин распорядился.

Аджап осматривалась с любопытством и некоторым недоумением. Странное помещение подобрал для нее Бабалы. Тут кто-то живет или жил еще вчера. Двуспальная кровать. Письменный стол. На нем — газеты, какие-то бумаги. И проходить сюда надо через другую комнату. Бабалы, видимо, кого-то потеснил. Почему, кстати, в той, другой комнате накрыт стол, словно хозяева ждали кого-то к завтраку? И при чем здесь, кстати, Патьма — ведь она домработница Бабалы, как же она в этом-то доме очутилась?

Вопросов у Аджап возникло немало, и чувствовала она себя стесненно.

Патьма, дав ей оглядеться, предложила:

— Аджап-джан, может, ты искупаешься с дороги? Я ванну нагрела.

— Спасибо, Патьма-эдже. Я умоюсь.

Когда Аджап, сполоснув руки и лицо, приведя себя в порядок, вошла в столовую — ее уже поджидал там Бабалы. Девушка сердито спросила:

— Аю, оглан, куда ты меня привел?

— Как куда? В дом, вполне, по-моему, приличный.

— Я просила — снять для меня комнату.

— Тут даже две.

— Но тут кто-то живет!

— Естественно. У каждого дома есть хозяева. Но этот — в полном отвоем распоряжении.

— Кто же все-таки хозяева этого дома? Почему их нет?

— Как нет? — Бабалы, готовясь к разносу, откашлялся. — Хм… Хозяин — вот он, перед тобой.

— Так это твой дом?

Лицо Аджап пылало возмущением. Стараясь не глядеть на Бабалы, она проговорила:

— Тогда вот что. Скажи шоферу, чтобы он отвез мой чемодан в поликлинику.

— Аджап, может, сделаем наоборот — привезем из поликлиники твои вещи? Ты ведь их там оставила, уезжая в Ашхабад? Честное слово, у меня тебе будет удобней. Дома я иногда целыми днями не бываю. Патьма тут о тебе позаботится. Вон телефон есть — можешь в Ашхабад звонить родителям. Полный резон тебе жить в этом доме.

Бабалы уговаривал Аджап, не давая самой девушке произнести ни слова: он знал ее, и знал, что она могла сказать.

Аджап слушала его, разглядывая столовую. Соблазн был велик… Это все-таки не гостиница и не каморка при поликлинике. Наконец она посмотрела на Бабалы, нерешительно сказала:

— Неловко как-то… Ну, если я у тебя буду жить.

— Почему неловко?

— Люди могут всякое подумать, сплетни пойдут.

— Так ты же тут не фальшивые деньги делать собираешься — просто жить.

— Не просто, а под одним кровом с мужчиной… Ты же сам знаешь, не принято это.

Бабалы развел руками:

— Ну, удивила!.. Даже не верится, что это говорит современная девушка, специалист с высшим образованием! Ты боишься нарушить законы туркменчилика?

— При чем тут туркменчилик? Мне неловко — вот и все.

Видя, что Аджап не переупрямишь, Бабалы перевел разговор на другое:

— Но чаю выпить вместе со мной, отдохнуть немного — ты не откажешься? Или это тоже неудобно?

Аджап рассмеялась:

— Удобно, удобно, оглан! Я такая голодная!

Патьма подала им завтрак, разлила чай по пиалам.

И присела на диван, любуясь своим хозяином и его гостьей.

— Патьма у меня — прямо клад, — похвалил ее Бабалы. — С ее приездом я себя так чувствую, будто в новый дом переселился. В чистый, уютный.

Патьма заговорила, обращаясь к Аджап:

— Ай, Аджап-джан, видела бы ты, в каком он хлеву жил! И то сказать: холостой, одинокий. Слава богу, что ты приехала! Уж я так рада, так рада, что вы вместе! Да убережет вас аллах от разлуки!

От этой речи Аджап даже поперхнулась чаем. Бабалы посмотрел на Патьму, хмуря брови. Но та уже разошлась:

— Вы думаете, я ни о чем не догадываюсь? Ваши души для меня — как раскрытая книга. Детей у меня нет, так я хоть вашему счастью порадуюсь. Дай бог вам долгой, светлой жизни!

Оборвав себя на полуслове, она вскочила с места:

— Вай, совсем у меня память отшибло! В казане-то все, наверно, пригорело!

И кинулась в кухню.

— Нам бы следовало поблагодарить Патьму за ее добрые пожелания, — сказал Бабалы.

Аджап подозрительно спросила:

— О чем это она догадывается?

— Ну… Наверно, о том, что мы уже почти достигли вершины горы, имя которой— Счастье.

— А ты не торопись, оглан. Поспешишь — сорвешься. Не надо гоняться за луной, лучше дождаться, пока она сама взойдет.

Патьма принесла им горячее и снова удалилась.

За едой Бабалы и Аджап толковали о всякой всячине. Посмеялись, вспомнив, как разминулись они в Ашхабаде. Аджап подробно, рассказала о стычке между Артыком и Меллеком Веллеком:

— Ой, оглан, видел бы ты своего отца! Он, как тигр, готов был наброситься на Меллека! Если бы папа его не удержал — Артык-ага растерзал бы этого «члена коллегии».

Бабалы, усмехнувшись, покачал головой:

— Напрасно вы их разняли.

— Аю, оглан, Артык-ага убил бы его!

— Ну и что? Одним негодяем на земле стало бы меньше. А отца суд оправдал бы: ведь он совершил бы благое дело.

— Ну, Бабалы-джан, я гляжу, вы с Артыком-ага стоите друг друга.

— А ты вспомни пословицу: нрав отца продолжается в сыне.

И надо же было случиться, чтобы как раз при этих словах зазвонил телефон: Бабалы вызывал Теджен.

Чуть отстранив от уха трубку, он повернулся к Аджап:

— Отец звонит. Он, верно, подслушал наш разговор. Телепатия!