Чайка

Семен обернулся к изумленно слушавшей Кате.

— Немцы все по радио: хватайте партизан, — не защитники они вам, Егор те за ногу, а бандиты, пьянствуют, грабят, а вы из-за них муки терпите. Не верили, так теперь своими глазами увидели… Вот и думаем: в другой раз заявятся — похватаем и отволокем: ястреб ястреба клюет — мирной пташке радость.

— Это не партизаны, дядя, — взволнованно сказала Катя. Она догадалась: в Жукове была та самая банда, что выдает себя за партизанский отряд. Не могло быть сомнения, что это очередная провокация немцев.

— Кто ж тогда?

— Бандиты.

— Бан-ди-ты? — Семен задумался. — Это правда: бандитами-то их в самый раз назвать.

Он подозрительно оглядел Катю.

— А ты откуда знаешь про это, раз дальняя?

— В народе слышала. Говорят, в лесу уголовники укрылись и по указке немцев народ грабят, чтобы, значит, восстановить его против настоящих партизан; а настоящих партизан народ знает, они не ходят по деревням, народ сам доставляет им все, в чем нуждаются. Ты же, дядя, только сейчас говорил: лошадь у тебя от старика, который возил довольствие партизанам.

— Это так, — озадаченно произнес Семен и начал счищать кнутовищем с передка саней снег. — В первое-то время правильные были партизаны, и командовали ими люди большой души — головка наша: Лексей Митрич Зимин да Катерина Ивановна. Чайкой ее мы все звали. Такие люди за народ на куски дадут себя изрезать! Убили их, девка, и весь отряд ихний в болоте потоплен!

— Неправда!

— Говорю — значит правда! — озлился Семен. — Нам, здешним, лучше свои дела знать, чем прохожим из Смоленска… Лексей Митрич и Катерина Ивановна, ежели в живых-то, разве допустили бы, что для Гитлера беспрепятственно мост строится?

— А про то, что каждую ночь немецкие транспорты взрывают, у вас не слышали, дядя? О том, что немецкие главари только мертвяков открытым саням доверяют, а сами в танках разъезжают, — об этом не знаете?

— Знаем и об этом… — неохотно отозвался Семен. — Десант, говорят, красноармейский высадился…

Табак из его цыгарки, которую он старательно сворачивал, просыпался.

— Толкуй беспонятным — не куря насидишься. — Говорю, Егор те за ногу, немцы и сами подтверждают — шила в мешке не утаишь; чуть не каждый день бои у них в лесах с красноармейцами.

Катя засмеялась.

— Красную Армию немцы давно «уничтожили», откуда же взялся «десант»?

Насмешливые искорки, взметнувшиеся в ее глазах, подержались еще мгновение и растаяли.

— Не верь, дядя, фашистской брехне и соседям накажи, чтобы не верили. Жива Красная Армия! Крепче, чем до войны, стала. Ни одному немцу под Москвой не дает голову из окопов высунуть. Ждут бойцы приказа Сталина — двинутся и так ударят, что от «господ» немцев только грязь останется… И отряд Зимина жив, от верных людей знаю. Это ему старик возил довольствие, его боятся гитлеровцы.

Семен посмотрел на нее с недоверием и промолчал. Поднялся ветер, и по обе стороны дороги закачались, зашумели сосны. Катя глядела, как он собирал на желтую от мозолей ладонь по табачинке, а из мыслей ее не выходила нарисованная им картина бандитского налета на Жуково. Как обезвредить их? Конечно, надо будет говорить о них в деревнях, может быть специальную листовку выпустить… Самое верное — уничтожить бы всю банду, а главаря расстрелять на глазах у народа. Но где их найти? Пойманные отрядом два бандита наотрез отказались указать местонахождение своего логова, а три разведки не дали никаких результатов.

Из глубины леса неожиданно донесся женский плач. Семен вздрогнул.

— Уволокли трех, а наутро прибежала только одна, — сказал он глухо.

Катя порывисто схватила его за рукав куртки.

— И она знает, где они… эти «красноармейцы»?

— Еще бы не знать!

— Скажи мне, дорогой… фамилию этой девушки?

— А тебе зачем?

Катя не нашлась сразу, что ответить. В лицо Семена хлынула краска.

— Чего допытываешься? — И он замахнулся кнутом. — Говори, кем послана ко мне, не то всю как есть исхлестаю.

— Что ж, отведи душу, — спокойно сказала Катя. Под ее взглядом он смутился и опустил руку.

— Дочь моя… А какая у меня фамилия — это тебе ни к чему.

Ветер сдунул с его ладони старательно собранную махорку. Семен рассвирепел окончательно.

— Слазь! Мне попутчиков не надо. Шпыняет тут глазищами сквозь спину до самой души, как спицами… Прокатилась малость — и хватит. Вытряхивайся!

В глазах Кати была нерешительность: открыться? Сам Курагин не внушал ей опасения, но он может проболтаться кому-нибудь «под секретом», что она в здешних местах, и «секрет» легко может дойти до немцев. Оцепят они ближайшие села и хутор Лебяжий, на который она сейчас пробиралась, и схватят.

Катя покосилась на руку Семена, крепко стиснувшую кнутовище. По его нахмуренным бровям нетрудно было угадать, что он в самом деле готов осуществить угрозу.

— Не торопись, дядя, — сказала она мягко. — Гонишь — слезу. Села я к тебе случайно, никто не подсылал. А когда узнала, что ты из Жукова, решила до конца вместе доехать. Есть у меня одно дело секретное в этом селе.

— Какое еще дело?

— Дело-то… — Катя замялась. — Лицо у тебя хорошее: сразу видать — мужчина твердый, с характером. Вроде и можно довериться, а боюсь…

Семен выжидательно молчал.

— Не проболтаешься?

— Не из болтливых. Язык к месту пришит — не балалайка.

— По лицу видно, — сдерживая улыбку, согласилась Катя.

Семен не смотрел на нее, но не только лицо, а и вся его щупленькая фигурка с гордо поднятой головой выражала чувство оскорбленного достоинства и как бы говорила: «Хоть говори, хоть нет, — мне наплевать. Почище люди, Егор те за ногу, доверием не обижали».

Катя рассказала ему, что целую неделю прожила с партизанами. Как к ним попала и зачем — просила не выпытывать. Алексей Дмитриевич и Чайка живы и здоровы. Отряд готовится к большим боям. Перед боями решено установить связь со всем народом. От каждого селения намечено пригласить по одному человеку. И от Жукова тоже. Когда уходила, Алексей Дмитриевич попросил ее заглянуть в это село и найти там… Семена Курагина. Семен даже подпрыгнул, натянув вожжи, крикнул:

— Тпру-ру!..

Лошадь остановилась. Бросив вожжи на передок, он вытер разом вспотевшее лицо.

— И чего, к примеру, сказать ему? Катя покачала головой.

— Только лично с глазу на глаз самому Семену Курагину могу передать.

— Да я — он и есть! — Семен рассмеялся. — Чего глаза вытаращила? Я и есть, Егор те за ногу! В селе нас только двое Курагиных, брат еще… А Семен — один я!

— На слово в таких делах не верят.

— Да, пожалуйста, кто хошь… — Он огляделся по сторонам, позабыв вгорячах, что вокруг одни сосны, которые, может, и знают, что он Семен Курагин, да сказать не сумеют. — Придется, видно, до села, — сказал он огорченно. — Это как же, Егор те за ногу, Семен я или не Семен? Да в селе каждая собака, ежели б по-человечьи умела, подтвердит, каждая кошка меня знает.

Он взял в руку вожжи и опять бросил их.

— Обожди.

Суетливо порывшись в карманах, вытащил из брюк засаленную, потрепанную книжечку.

— Вот пачпорт.

Катя развернула и вслух прочла: — «Курагин Семен Герасимович, год рождения 1889-й».

— Теперь поверю. Глаза ее улыбнулись:

— Дело вот какое, дядя Семен: придет к тебе девушка и проводит к тому месту, где будет поджидать Алексей Дмитриевич. Все остальное от самого узнаешь.

— Когда придет-то? — дрожа от волнения, спросил Семен.

— Сегодня вторник? Жди в четверг, а может быть, завтра. Будешь ждать?

— Еще бы не ждать!

Катя оперлась рукой на обочину саней.

— Вытряхиваться?

— Да нет, что ты! Это я вроде в шутку, Егор те за ногу. А вдвоем ехать отрадней для души. Девка-то ты, как бы это сказать… Оглянешься — и вроде весна за спиной. Сиди, дочка, не обижай.

Он дернул вожжами, и лошадь лениво тронулась.

— Как жизнь-то в отряде? Чего родные поделывают? Много ли их?

— Про такие вещи, дядя Семен, не рассказывают.