Арина (Роман, повести)

— Ты выйди и позвони из автомата, — говорю я.

— Пойми, я в одних трусах. Глажу брюки. А потом, у меня нет двух копеек.

Это Игорю придумать недолго: нет двух копеек, в одних трусах. Так я ему и поверил. Знаю я его. Но только в чем все-таки дело? «Политическая зрелость… вежливый тон…» Даже любопытно.

— Ладно, приду, — соглашаюсь я. — Но запомни, если что-нибудь такое — сверну шею.

— Старик, я тебя люблю! — кричит Игорь.

Я кладу трубку и замечаю, что Люся ушла к себе в комнату. Вот за это она умница. Мне не хотелось бы сейчас с ней разговаривать. Да и Борьку надо искать. Уже скоро десять, а он все носа не показывает.

Я набрасываю пальто и выхожу. У лифта сталкиваюсь с неразлучной парой: Андрей Павлович и тетя Даша возвращаются с прогулки. С приходом весны они бродят вечерами по проспекту.

— Борька там не попадался?

— А его все нет дома? — удивляется тетя Даша. — Это безобразие, Алеша! Мальчик должен в десять часов ложиться. Прямо на шаг отойти нельзя. Сразу режим нарушает.

— Ничего, сейчас найду его, — успокаиваю я тетю Дашу и бегу во двор.

На детской площадке, оказывается, никого уже нет. Все воспитанные дети давно готовятся ко сну. По двору гуляют только подростки лет по пятнадцати. Ходят стаями. При этом ребята сыплют остротами, а девчонки весело хихикают, обнимая друг дружку.

А куда же девался мой Борька? Может, он лепит снежную бабу за теннисным кортом? Я огибаю высокий сетчатый забор, выхожу к большому сугробу. Но Борьки и там нет. По сугробу только носятся две собачонки: одна белая, вторая грязно-серая. И вдруг в одной собачонке я узнаю своего братца. Он бегает на четвереньках за какой-то девочкой и отчаянно лает. Ну прямо настоящий пес!

— Борька, — говорю я сердито, а сам еле сдерживаюсь от смеха.

Он поднимается на ноги, сияя мокрым от снега лицом. Его черная шуба теперь кажется грязно-серой.

— Видишь, десятый час. — Я подношу к его красному носу свои новые часы.

— А как же Ленка? — Борька смотрит на подружку.

— Давай ее проводим.

Девочка в белой шубке мотает головой.

— Я не боюсь. Вот мой дом, — она показывает варежкой на серый многоэтажный корпус.

Но мы с Борькой все же провожаем ее до самого подъезда. И когда она скрывается в парадном, я спрашиваю у Борьки:

— Это твоя подружка?

— Нет, я с девчонками не вожусь, — заявляет он.

— А почему же ты с ней играл?

— Она стишки хорошие знает. Хочешь, расскажу?

— Ну, расскажи.

Борька откашливается, подражая Андрею Павловичу, и, вытянув тонкую шею, начинает читать: «Бабка с дедом на печи протирали кирпичи, бабка охала, кряхтела…»

— Хватит! — перебиваю я Борьку.

— Это еще не конец…

— Запомни, если ты еще кому-нибудь прочитаешь эту чепуху, то будешь целое воскресенье стоять в углу, — говорю я, стараясь повысить голос. — Неужели ты не можешь понять, что это не стихи, а настоящая глупость?

Борька виновато опускает голову и молчит. До самого дома он больше не говорит ни слова.

Глава седьмая

Мы встречаемся у памятника Маяковскому. Игорь без шапки, в новом коротком пальто, с красным шарфом вокруг шеи. И туфли у него так начищены, что смотреть на них больно.

— Что так вырядился? — спрашиваю я.

— Старичок, — ласково говорит Игорь, — ты помнишь ту блондинку, что мы недавно в кафе видели?

— За которой ты гнался до самого бассейна?

— Представь себе, вчера я ее выследил. Ехал с ней в автобусе, потом влетел в дом и сел в лифт. На пятом этаже она выходит, я тоже выхожу. Она открывает свою квартиру, а я топчусь у соседней, делаю вид, что собираюсь звонить. Но как только дверь за ней захлопнулась, я тут же бегу вниз.

— По-моему, ты напрасно не пошел работать в ОБХСС.

— Теперь блондинка в наших руках, — ухмыляется Игорь. — Сейчас зайдем, как будто мы с агитпункта, и познакомимся. Эх, видел бы ты ее в красном пальто!..

— Зря стараешься, я никуда не пойду.

Игорь резко поднимает воротники ежится. Он всегда так делает, если злится. Потом тычет себе пальцем в грудь и кричит:

— Она у меня вот здесь!.. Я думаю о ней ночами, я с таким трудом ее нашел, а теперь — о забодай меня бульдозер! — я могу ее потерять. Ведь в следующее воскресенье уже выборы.

— Раз тебе нужна блондинка, иди один.

— Пойми, я один тут же вызову подозрение.

Я смотрю на Игоря. Играет он или нет? Вроде не играет. Он все время ежится и тянет на уши воротник своего модного пальто. Неужели и правда шалопай влюбился?

— А какой толк от меня? — говорю я. — Все равно я буду молчать.

Игорь подпрыгивает как угорелый, хлопает меня по плечу:

— Старик, я всегда говорил, у тебя сердце не белого медведя. Вперед за мной, весь шар земной!..

Мы пересекаем площадь и спускаемся к ресторану «Пекин». Часы, что темным пятачком прилепились к его стене, показывают половину одиннадцатого. Но народу улицах мало: москвичи любят в воскресенье поспать подольше. А машин еще меньше, носятся в основном такси.

Перед «Пекином» мы сворачиваем в переулок и идем в сторону Белорусского вокзала. В синем небе кувыркаются голуби, а из-под ворот каждого дома выползают ручейки. Блестящей узкой полоской они пересекают тротуары и тут же ныряют в сетки водосточных труб. Чтобы Игорь не забрызгал туфли, мы идем по мостовой. Она уже просохла и стала белесой.

— Вот сюда, — говорит Игорь, и мы огибаем сквер, входим в подъезд большого желтого дома.

У квартиры с белым звонком Игорь откашливается, нервно приглаживает волосы и нажимает на кнопку. Я слышу, как стучит мое сердце.

— Кто там? — спрашивает женский голос.

— С агитпункта, — отвечает Игорь.

Щелкает замок, дверь распахивается, и яркая светлая женщина приглашает нас в квартиру. Я сразу узнаю в ней мать той блондинки. У женщины тоже длинные ноги, крупные серые глаза.

— Проходите, пожалуйста. — Она пропускает нас вперед.

— Спасибо. — Игорь любезно кланяется, а сам косит глазами на стеклянную дверь: дома ли блондинка.

Женщина ведет нас в большую комнату, где много книг и старинных картин.

— Присаживайтесь. — Она доказывает на низкие красные стулья.

Мы садимся. Игорь достает блокнот, авторучку. Вид у него до того серьезный, что я вот-вот рассмеюсь. Хотя бы не переигрывал, черт.

— Скажите, агитатор к вам заглядывает? — вежливо так спрашивает Игорь.

— Бывает, — отвечает женщина. — Несколько раз заходил.

— У вас, кажется, Старостин?

— Я, правда, не знаю фамилии. Высокий такой.

— Он самый, — говорит Игорь. — С Марией Тузиковой из депо, с товарищем Митяевым… Словом, с кандидатами он вас знакомил?

Вот зачем он учил биографию вагоновожатой. Ну и Шерлок Холмс!

— Знакомил, знакомил, — говорит женщина и ставит на стол вазу с яблоками.

Игорь, прикусив нижнюю губу, что-то записывает в блокнот. Я опять с трудом сдерживаю смех: уж больно не идет ему такая умная физиономия.

— У вас никто до воскресенья не уедет? Все здоровы? Урна не нужна будет?

Скажите, как он знает технику голосования! Хоть сейчас его в председатели избирательной комиссии. Не зря второй год агитатором.

— Сами придем, еще не очень старые, — усмехается женщина.

Игорь теперь морщит губы и поглаживает подбородок. Видно, не знает, что говорить дальше. А женщина ставит на стол два стакана, достает чайные ложки.

— Значит, у вас кто голосует? — Игорь приготовился записывать. — Вот вы, муж…

— Все трое, — говорит женщина. — Я с мужем, Светочка в этом году впервые будет.

— Это дочь, наверно? — спокойно спрашивает Игорь, а у самого в глазах хитрые чертики кружатся.

— Да, студентка наша.

— Где ж она учится?

— В университете, — отвечает мать с гордостью. — Будущий филолог… Ну, а Вадим там будет голосовать. Он у нас еще не прописан.

Игорь ерзает но стулу.

— А это… кто?..

— Муж Светланы, — говорит женщина.