Тайна Сорни-най

Тетя когда-то нянчила меня… И она теперь просила каслать с ней, кочевать по тайге. Кочевье — каслание — оленеводов длится не день, не месяц, а круглый год…

Солнце садилось на деревья. Вечерело. Ложные солнца расплывались в багровые столбы. А большое золотое светило, находясь между ними, медленно скрывалось в лучистом венце за верхушками деревьев. Вскоре вместо солнца, скатившегося за сумрачно-белый лес, появился розовый столб, который постепенно разлился по небу розовой зарей, предвещавшей на завтра ясный морозный день.

Между тем освежевали оленя. И в чуме начался праздник.

Праздник…

Это и переезд на новую стоянку. Это и поставленный на новой поляне чум. Это и оленьи гонки, быстрая езда на крылатых друзьях. Это и зима.

Зима для оленевода, оказывается, тоже праздник. Если спросить у него, какое время года лучше, он наверняка так и ответит: зима. Зимой нет комаров, гнуса, мух. В хорошей одежде не страшны ни зимняя пурга, ни мороз, ни ветер. Зимой — снег. Олени далеко не уходят. Караулить их особенно не надо. Зимой у оленевода много свободного времени: отдыхай, сказки сказывай, загадки загадывай, езди друг к другу в гости, принимай гостей. Зима — праздник, потому что вечера длинные и ночи длинные.

Ночь наступает.

Серебряный месяц на дерево сядет. Два серебристых дерева встанут по сторонам месяца, а третье поперек месяца ляжет, как серебристый хорей. И опять — сказка. Зимняя сказка — оленья сказка.

Хорошо, когда зима — праздник, олений праздник…

ПЕСНИ ДЯДИ СЕРГЕЯ

Ночью мне приснился сон.

Сладкий сон. Счастливый сон.

Будто я опять в родной деревне живу. И дом наш стоит, как прежде. И речка плещется у самых дверей, и в окно смотрит озеро. Над нашим домом — лосиные рога. Они будто держат наш дом у самых туч.

А в доме горит огонь.

У огня мама.

Моя мама. Родная. Живая. Я плакал. Радовался. Был счастлив. И Кирилл был рядом. Он сидел у огня, загадывал загадки.

А дядя Сергей играл на санквалтапе. Весело звенели струны санквалтапа.

Мне было радостно, хорошо. Утром я сказал отцу, что видел сон. Отец выслушал меня и сказал:

— Ты соскучился. Езжай к дяде Сергею. Поживи там.

Кирилл жил у дяди Сергея. Дом дяди Сергея новый, большой. Пахнет сосновой смолой. В нем нет комнат. Но у Кирилла есть свой угол. Над маленькой кроватью Кирилла висел портрет Ленина и много рисунков: лес, заснеженная река, звери, рыбы…

— Сам рисовал? — спросил я Кирилла.

— Сам, — нехотя ответил он.

В углу — книги. Рядом с книгами патроны. Тут же стояло ружье. Тут же лежали деревянные птицы, звери, рыбы.

— Из какого дерева ты вырезаешь? — спросил я.

— Из кедра.

— Трудно?

— Не очень.

Кирилл явно не хотел говорить. Он, как прежде, был молчуном. Молча протянул фигурку чуть больше указательного пальца. На меня скалила зубы ершистая, всклокоченная росомаха. Я сразу узнал ее.

— Это мне?

— Да.

— Зачем?

— Дарю. Пусть будет твоим амулетом. Злые духи будут от тебя бегать. Никто не укусит.

— Какие духи? Разве ты не пионер?

— Пионер.

— Когда приняли?

— Недавно.

— Галстук дали?

— Дали.

— Пионеры духов не боятся! — отрезал я.

Оленья упряжка остановилась у нашего дома. В нашем доме гости. Дядя Сергей стал каким-то необычным, веселым. На лице тети Оли появилась улыбка, радушие. В нашем доме праздник. Праздничными словами обращался дядя Сергей к приезжему:

На столе появилась деревянная чашечка с краснощекой брусникой. Повеяло запахом сушеной рыбы — ёхыл. Старый медный самовар запыхтел, зафыркал. Тетя Оля хлопотала у стола. Торжественным был дядя Сергей. Молчаливо, торжественно усаживались гости.

Старый закон Севера гласит: сначала накорми, напои путника, угости всем, что имеешь, потом только расспрашивай…

Когда гости уселись за стол, дядя Сергей принес с улицы, где играл морозище, мерзлого муксуна. Взял муксуна за хвост и начал колдовать. Вонзил лезвие ножа около хвоста, сделал точный надрез до самой головы. Потом возле жирного брюха провел сияющим лезвием. Подрезав кусок рыбьей кожи поперек хвоста, содрал с одной стороны рыбы поблескивающую серебром шкуру. Другой бок разделал так же. Затем нож прошелся по спине и брюху, сострогав мясо вместе с плавниками.

Поставив рыбу вниз головой, дядя Сергей резал тонкие перламутровые стружки. Куски от спинки и брюха были самыми вкусными.

Красиво скользил нож дяди Сергея, красиво строгал он рыбу. Гости ели строганину, как самое лучшее, изысканное кушанье. Кроме рыбы, брусники и чая, в нашем доме в тот момент ничего не было. И все же гости наши довольны. И мы довольны.

Я был просто счастлив. Почему? Да стружки перламутровой строганины, таявшие на языке, расточали аромат свежести. Тает стружка во рту — и кажется, ты прикасаешься к вкусной сказке нашей большой реки. Но наверное, это было не главным. Главным было то, как дядя Сергей и тетя Оля встречали гостей, как резали рыбу, подавали чай, угощали ягодой и какие слова говорили. А северное слово за северным столом по закону тайги должно быть так же сочно, как ягоды, как рыба…

У дяди Сергея такая песня:

В доме дяди Сергея не горит лампа. Керосин кончился. В доме дяди Сергея горит печь, а на столе лучина. Свет от лучины тусклый. Зато ярко, тепло горят глаза тети Оли. Она очень добрая. Все, что есть на столе, всегда наше, общее. Никто никогда здесь не делит куски на жирные, сладкие и тощие.