Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1960-е

Александр Кондратов

Продолжение следует

Рассказы о майоре Наганове

Убийства наобум

1

В этот тусклый, бессмысленный вечер Николай Одинцов почувствовал себя одиноким… Родители его давным-давно умерли, а бабушка проживала в Мелитополе. Соседка, за стенкой, ушла в кино. Ее звали Раисой Павловной, соседку. Вечер был пуст, словно пустая бочка. На улице шел дождь.

Николай не поехал, как собирался было, за город, на охоту. Там, на даче, жил Антон Петрович, биолог, доцент, похожий на Чехова… Дождь зарядил с утра, не переставая, нудный, равномерный. Хотелось спать.

Реклама говорила о жирафах, приглашала: «ПОСЕТИТЕ ЗООПАРК»… Николай вышел на улицу, сам не зная зачем. Пройдя несколько кварталов, свернул в переулок. Дождь не переставал. Он был на крышах, падал сверху, из пустоты неба, он был под ногами, блестящий, мокрый в свете фонарей.

Одинцов увидел круглый номерной знак на доме:

36 ФОНАРНЫЙ ПЕРЕУЛОК 36 —

и остановился. Мелькнула мысль: «Найти квартиру!» Николай свернул в подворотню. Было ясно: требуется убийца.

В кармане ласково лежал револьвер, прижимаясь бочком к бедру, настороженный, бдительный… ТРЕБУЕТСЯ УБИЙЦА! Одинцов подумал, поднимаясь на третий этаж:

«Интересно, кому? Позарез требуется? Или на всякий случай? Не нашлось вакантных мест, вот и требуется убийца. Как вахтер или кассир. Такая уж профессия… И при заполнении анкет: профессия? убийца! Плюс стаж. Выслуга лет. Взыскания по службе. Отпуск за свой счет».

На лестничной площадке скалилось электричество. Лампочки подмигивали. Они знали все, но молчали. Одинцов прислушался. Сверху по лестнице спускались шаги. Они становились все громче и четче…

ТРЕБУЕТСЯ УБИЙЦА!

Как Бог, как выстрел, как тихий нож: требуется убийца! Человек с лестницы был почти совсем рядом. Одинцов торопливо сунул руку в карман. Пальцы влипли в рукоятку револьвера. Николай и человек на лестнице встретились взглядами.

Дуло поднималось, толчками, все выше, выше… До уровня глаз. За очечными линзами незнакомца расширялись зрачки. Он уже больше ничего не видел, ни-че-го. Кроме черного и точного, — закрывшего весь мир! — маленького дула револьвера.

Выстрел был непривычно гулок. Незнакомец нехотя, лениво упал. Его тело медленно поползло по ступеням. Николай нагнулся, заглянул в лицо убитого. Незнакомое лицо, чужое. Выпрямившись, виновато и тихо сказал:

— Что я мог? Уже не требуется: есть!

И сунул револьвер в карман.

2

Потом, коротко вздохнув, поднялся на этаж выше. Он не смотрел на номера квартир. Теперь, после первого убийства, Одинцов знал — и знал наверняка! — что найдет нужную. Почин был сделан, счет размочен. «Не заперта, — подумал он, толкая обитую кожей дверь. — Всегда была не заперта, с девяти утра…»

Дверь послушно распахнулась. Николай вошел в комнату, привычно освещенную электричеством. За столом сидели четверо. Спокойных, чаепьющих. «Двое — лысых», — деловито отметил Николай и крикнул, неожиданно для самого себя, с визгом:

— Руки вверх!

Все четверо, оторвавшись от чая, удивленно посмотрели на Одинцова. Потом один из лысых тихо сказал:

— Что с вами, Коля?

А затем в наступившей тишине вся четверка снова принялась пить чай. Все четверо, лысые и нелысые, были мучительно знакомы, но фамилий и имен их Одинцов вспомнить не мог. Он снова крикнул:

— Руки вверх!.. Да поднимайте же руки! — и, наконец, догадался вырвать из кармана револьвер.

Никто не обращал внимания на эту просьбу. Тогда Одинцов стал стрелять, почти в упор, со страстью, азартом, упоенно выкрикивая с каждым новым выстрелом:

— И р-рраз! — И двва! — И трр-и! — И четыре!

Чай был по-прежнему горячим. Его не пили: на стульях обвисли четыре трупа. Продолговато-скептически усмехнувшись, Николай спросил у них, поникших:

— Разрешите идти? Довольны-с?

Трупы не отвечали. Одинцов церемонно раскланялся и повернулся к двери.

На пороге стоял человек в милицейской форме.

— Майор милиции Наганов, — негромко представился он. Чуть помедлив, веско добавил: — Семен Иванович. Наганов. Наганов Семен Иванович! Я.

3

Уже с трех лет, а может быть, и раньше в Одинцове жил страх перед этим человеком. Он боялся его, страшась войти в темную комнату. Боялся, когда рвал листы из дневника и подделывал подпись учителя. Боялся, когда разбил стекло в раздевалке. Боялся всегда. Всю свою жизнь Николай Одинцов боялся этого: дело сделано, нужно уходить, смываться, но сзади… Сзади стоит ОН и прячет в глубине лица победную усмешку.

Николаю часто снилось во сне это. Но сейчас не во сне, а наяву перед ним стоял майор, ОН — ОН его страхов и бредов. ОН стоял и строго глядел на Одинцова, не мигая, бдительно, хотя усмешка таилась где-то в глубине лица.

— Я майор Наганов, — повторил он еще раз. — Будем знакомы, а-рес-то-ван-ный О-дин-цов!

4

«Арестованный? Я — арестован?.. Откуда он знает, что я — Одинцов?» Страх ворвался внезапно и властно. Страх был сильней, чем майор. Страх диктовал: «Наганов — человек. Наганов тоже смертен…»

Одинцов поднял револьвер.

— Не стреляет, — сухо сказал майор. — Я считал: пять выстрелов. Четыре здесь, один на лестнице. Убийства наобум. У вас нет патронов, Одинцов!

Николай знал, что есть еще один патрон. Как раз на майора. Щелк! — и готово… Шесть, а не пять патронов в револьвере…

— Не юлите, Одинцов! — крикнул майор и вырвал револьвер из рук Николая. Потом, ткнув дулом в ребра, сказал:

— Спускайтесь вниз. Оперативная машина уже ждет вас.

И отчеканил, точно вынес приговор:

— Убийца Одинцов!

5

По дороге в управление милиции Одинцов дрожал, пытался плакать. Слез не получалось, только хныканье. Майор брезгливо бросил:

— Не нюньте. Противно смотреть… Все равно не получится!

Когда машина остановилась, майор плотно взял Николая одной рукой за локоть, второю распахнул дверь и той же рукою, ребром ладони, но не слишком сильно, ударил по шее:

— Приехали, «мокруха»!

Николай и майор вошли в длинное здание, пошли по лестнице наверх, на четвертый этаж.

— В эту! — майор указал на обитую кожей дверь.

…Дверь отворилась послушно и быстро. Комната была освещена электричеством. Четверо мужчин сидели за столом и пили чай. Четверо, те самые, которых он только что убил. Двое лысых даже не успели вытереть кровь с головы, она подсыхала на их лысинах.

Николай хотел крикнуть, убежать — и не мог. Все четверо живых убитых дружно закачали головами. Николай услышал звон, настойчивый, долгий, нудный… Головы лысых превращались в звонки, они слились в один звонок, на чем-то настаивающий, пытающийся проникнуть куда-то вглубь, внутрь мозга…

…Одинцов проснулся от звона будильника ровно в семь часов утра. Протерев глаза, взглянул на циферблат.

— Ого! Семерка! Пора вставать! — и пошел умываться на кухню, где уже умывалась соседка Раиса Павловна.

— Здравствуйте! — сказал он ей привычно. — Здравствуйте!

— Доброе утро, — раздалось ему в ответ. — Доброе утро, Коля.

Одинцов не помнил своих снов. Пройдя пару кварталов, он свернул в Фонарный переулок и вошел в дом № 36, где незамедлительно поднялся на четвертый этаж. Толкнув обитую кожей дверь, безо всякого волнения, он вошел в комнату, где вот уже девятый год работал счетоводом, а с мая месяца — помбухом.

Четверо сослуживцев (двое — лысых) пили чай. Николай поздоровался и сел за стол: в конторе перед началом службы было принято пить чай.