Под радугой (сборник)

— Подружились мы с ним еще в пути, — рассказывал Гиршман, позвякивая ложкой в стакане с чаем.

Кстати, он, Гиршман, уехал из местечка в Винницкой области тоже против воли родителей. Он помнит, как тяжело переживал Семен разрыв с отцом и матерью, в особенности то, что мать даже не ответила на его письмо.

— Он очень мучился из-за этого, — сказал Гиршман. — Он часто говорил со мной об этом.

— А сейчас вы от него ничего не имеете? — спросила Лия.

— Сейчас? Когда Семен из совхоза переехал в Биробиджан, мы на первых порах переписывались. Потом он сообщил, что уходит в армию. И с тех пор я ничего о нем не знаю.

9

Работы было много, и Лия забывала о своем горе. Она встречалась с новыми людьми и чувствовала, что привыкает к ним, что-то ее связывает с ними как ни с кем до того. Раньше были люди, с которыми жила в одном городе, — соседи, знакомые. Но по-настоящему близкой была лишь семья — муж, сын.

Когда уехал сын, а потом умер муж, Лия осталась одна-одинешенька. Жизнь потеряла смысл. Оставалось одно — найти сына. Только за этим она приехала сюда. Но здесь появилось что-то новое: перед общим делом отступали понемногу личные горести и невзгоды.

Однажды за ужином, когда все пили из больших кружек густо настоенный на ягодах кисловатый пахучий напиток, к которому Лия с трудом привыкала, Василий Петрович сказал, утирая мокрые усы:

— Сходила бы ты, мать, к Верхову.

— Кто это?

— Парторг наш, разве не знаешь?

— А чем он поможет? — Лия безнадежно махнула рукой.

— Не говори, Андрей Петрович — человек хоть и молодой, но душевный… Поможет!

— Да знал ли он моего сына? И без меня у него дел много.

— Нет, мать, — решительно сказал Василий Петрович, отставив поднесенную к губам кружку. — Этого ты не говори. Коммунистам до всего дело есть.

Лия обещала обратиться к парторгу, не возлагая, впрочем, на это особых надежд.

Вечером следующего дня Василий Петрович спросил:

— Ну как, заходила к парторгу?

— Пошла я, а он занят. Людей, дел, вижу, много. Не до меня…

— Не принял?

— Может, и принял бы, не пошла я, Василий Петрович…

— Нет, мать, — недовольно проговорил старик. — Придется, наверное, мне самому тебя к нему проводить. Найдется у него время для твоего горя. Найдется!

— Да не знал он, Василий Петрович, сына. Чем поможет?

— А если сына не знал, тебя пусть узнает. А узнает, — поможет. Совет даст.

На следующий же день Василий Петрович привел Лию к парторгу.

— Вот, Андрей Петрович, — сказал он, — женщина наша, недавно приехала. Хорошо работает. Горе у нее большое, пособить надо.

— Та-ак, — внимательно взглянув на них, сказал парторг. — А ты, Василий Петрович, ей протекцию, что ли, оказываешь?.. Сама бы пришла…

— Не решается, — ответил Василий Петрович и ушел, оставив их одних.

Андрей Верхов был еще молод. На загорелом, сильно обветренном лице выцветшими казались густые белесые брови. Между ними, над переносицей, легла глубокая складка. Глаза были голубые, с веселыми искорками, внимательные, располагавшие к откровенному разговору.

Выслушав Лию, Верхов помолчал, потом спросил:

— Никто не знает, где он теперь?

— Кого ни спрашивала, никто.

— Да… — задумчиво проговорил парторг и вдруг вскинулся: — Вот что! Мейлаха Фукса знаете?

— Кого?

— Старика Мейлаха Фукса?

Мысль об этом человеке, очевидно, чем-то была приятна Верхову. Он поднялся. Медленно шагая по комнате и время от времени останавливаясь напротив Лии, откидывая непослушно спадавшие на лоб волосы, он рассказывал ей о Мейлахе Фуксе.

Это был старик лет семидесяти, удивительно крепкого, могучего сложения. Приехав несколько лет тому назад на станцию Тихонькая из Кременчуга, где он работал грузчиком, он с несколькими своими земляками отправился в тайгу искать, где посуше да повыше. Присмотрев подходящее место, переселенцы поставили там первый шалаш, а немного позднее — и первый дом.

Когда дом был готов только наполовину, он привез сюда свою жену, женщину тоже крепкую, хотя и невысокую, худощавую, не намного моложе его, и самую младшую, восемнадцатилетнюю дочку, очень красивую девушку, — все, что осталось от большой семьи: сыновей, дочерей, зятьев и внуков, разъехавшихся в разные концы страны.

Прошло немного времени, и люди, не знавшие раньше Мейлаха Фукса, не могли бы поверить, что этот старик и вся его семья не коренные местные жители, — так прочно осели они в тайге.

Неподалеку от дома Мейлаха колхоз поставил большую пасеку, первую в этих местах, и Фукс на старости лет стал пчеловодом.

— За всю свою жизнь, — говорит Мейлах Фукс, — я перетаскал на своих плечах немало добра для других. Пускай теперь, в старости, другие таскают добро для меня.

Мейлах говорит о пчелах. «Мои грузчики!», — так называет он их.

Мейлах Фукс и теперь возится со своими «грузчиками», а жена и дочь помогают ему. Дочь еще изредка приезжает в город за продуктами и для других дел, а Мейлах с женой почти не расстаются с полюбившейся им тайгой.

К этому человеку время от времени приезжал из Тихонькой Семен и проводил у него день-другой. Местные жители дали ему охотничье ружье, и Семен бродил с ним по тайге.

— Вот Фукс, наверное, знает что-нибудь о вашем сыне, — закончил Верхов.

— А может быть… может быть, его дочь? — с дрожью в голосе спросила Лия.

— Кто его знает? — неопределенно ответил Верхов, и смешливые искорки вспыхнули у него в глазах. — Может быть, и дочь…

Лия поднялась.

Верхов подробно объяснил ей, как найти Мейлаха Фукса.

10

В первый же выходной день Лия отправилась к Мейлаху Фуксу. Старики были дома, а дочь ушла на несколько дней в колхоз. Узнав, что Лия — мать Семена, старики очень обрадовались, усадили пить чай, угостили прозрачным душистым медом.

— Работа моих «грузчиков», — заметил Мейлах. — Семен не раз лакомился этим медом. Скучаем мы по нему, как по родному.

— Очень к нему привыкли! — добавила старушка. — Да и он к нам…

Лия всячески пыталась выяснить, не имеет ли это отношение к их дочери. Однако ни Мейл ах, ни жена намеков как будто не поняли, а спросить открыто Лия не решалась.

Одно было ясно: и здесь ничего неизвестно о сыне… С тех пор как Семен ушел в армию, он не давал о себе знать.

— Раз так, — Лия встала из-за стола, не допив чай, — я уже нигде и никогда ничего о нем не узнаю. Мне говорили, что у вас могут быть сведения о нем. Но уж если и вы не знаете… Извините, что отняла у вас время.

Старик преградил ей путь.

— Кто сказал, что я о нем знаю? — спросил он.

— Парторг, товарищ Верхов.

— Товарищ Верхов не говорит неправды. Я-то как раз и знаю…

Глаза у Лии вспыхнули надеждой. Старик кивком головы попросил ее следовать за ним. Они вышли из дома, и Мейлах Фукс привел ее на пасеку. Здесь, на огороженной поляне, стояли рядами окрашенные в желтоватый цвет ульи. Пахло тайгой и медом. Пасека была похожа на небольшую фабрику, где множество маленьких тружеников делали свое дело под наблюдением хозяина — великана.

Мейлах Фукс дал Лие сетку прикрыть лицо и стал водить ее по пасеке.

Лия следовала за Мейлахом, безучастно глядя по сторонам, нетерпеливо ждала…

— К чему вы все это мне показываете? — не выдержала она наконец.

— Отвечаю на ваш вопрос.

— Не понимаю! — удивилась Лия.

Старик подвел ее к одному из ульев.

— Вот видите? Смотрите. Где только они не летают, где не бывают мои «грузчики» за день! По всей тайге носятся, вон до тех далеких сопок… Ищут, берут мед с деревьев, с цветов, с трав… Но куда бы ни залетели, возвращаются они сюда…

— Да… Ну и что? — сказала Лия. — Какое же отношение это имеет к сыну? Пока что я ничего не понимаю!

— Сейчас объясню. И если вы его мать, вы поймете, — сказал старик. — Всю жизнь я был грузчиком в Кременчуге. Потом приехал сюда, в глушь, в тайгу, поставил пасеку, собрал пчел, без пользы летавших здесь, и сказал им: «Будьте, голубчики, моими „грузчиками“, трудитесь! Складывайте здесь все, что соберете. И вам хорошо, и людям радость, не так ли?»