Белые камни

Возможно, будет установлен диагноз… Леонидов обещал позвонить Вале. Что ждет их?..

Время двигалось так медленно, что Магде порой казалось, будто стрелки часов остановились. Магда вязала, читая книгу, и поглядывала на резвящихся детей. Александр по-прежнему сидел дома за работой: срок сдачи рукописи приближался, а подводить кого-либо он не привык. И все же Магде иногда казалось, что Александр не научился организовывать свое время. Ведь умел же Леонидов и много работать, и всецело отдаваться отдыху. Правда, материал, которым располагал Александр, по-настоящему захватил его, и он ощущал нужность своей работы. Да и заработок, пусть не такой уж большой, был им очень кстати. Отпускных денег хватало всегда только на отдых, а впереди — зима, неизбежно увеличатся расходы. Но, как бы ни было, от постоянной занятости Александра Магда страдала, хотя и не выдавала ничем этого своего состояния. Редко они бывали подолгу вдвоем.

Магда радовалась, когда его имя появлялось на страницах газет, и не скрывала этого. И то, что он замыкался в себе, целыми вечерами просиживал за письменным столом, стало в их доме обычным явлением. Встречи с людьми, без которых не обходится ни один журналист, наверное, настолько переполняли Александра, что дома у него возникала потребность остаться одному, обдумать увиденное, разобраться в нем.

Так или иначе, работа и Магды и Александра неизбежно разлучала их. Можно было по пальцам пересчитать те редкие счастливые дни или вечера, когда им удавалось вместе пройтись по городу.

Сегодня одиночество особенно угнетало Магду. И она вдруг вспомнила, как однажды вместе с Александром по его журналистским делам они зашли в районный ЗАГС.

Ее тогда поразило своеобразие этого учреждения. Она и не подозревала, что, кроме кабинета, где происходит регистрация браков, здесь есть хранилища, где собрана пусть краткая, но скрупулезно точная история многих человеческих жизней.

Эта узкая, с необычайно высоким потолком комната помнится ей и теперь. Тускло просачивался в нее свет через единственное решетчатое окно. С пола до потолка комната была заполнена грубо сколоченными стеллажами, и на каждой полке стояли переплетенные в серый картон тома архивных записей. Александр брал эти тома в руки, отыскивал нужное ему место, и Магда видела, как всего строчкой на пожелтевших и уже хрупких листах бумаги были вписаны жизни людей, живших когда-то и ушедших, чаще всего безвестных, давно позабытых. Там, на стеллажах, в этих бесчисленных книгах, значились записи сотен тысяч мертвых человеческих душ, канувших в никуда. Верно, и могилы их давным-давно сравнялись с землей… Ну что могла значить для Магды жизнь какого-то Игнатия Селифановича Верхотурина, мещанина, уроженца губернского города Перми, родившегося 17 дня июня месяца 1846 года и отдавшего богу душу сорок шесть лет спустя? Или жизнь его детей, которые тоже были вписаны в эти книги, их внуков, правнуков?..

Что успели эти люди? Как жили? Наверное, не без пользы, хотя бы потому, что живут теперь поколения, сменившие их. Но разве так, всего единой строчкой, должны благодарить своих предшественников и хранить о них память те, кто живет сейчас? Ведь и они, ушедшие, хотели, верно, преуспеть, сделать больше, как к этому стремятся теперь Александр, Леонидов, Владислав…

К ужину Леонидов не приехал. Магда и Александр сидели в холле лесного ресторана. Шурочка уже успела навести порядок, опустила тяжелые зеленые шторы на окнах и теперь перекидывала тонким указательным пальцем костяшки на счетах. Громыхнули двери, и Леонидов шумно ввалился в холл, заполнив все его пространство громкими приветственными возгласами. Казалось, все обстояло как всегда, как повелось еще до приезда Валерии с Владиславом, однако в этот раз никто не испытывал раскованности и ощущения полного душевного покоя.

Магда сидела с вязанием на коленях и посматривала на Леонидова. Шурочка кокетничала с Александром, но получалось у нее это неестественно. Леонидов не обращал внимания на женские хитрости Шурочки, наставительно ворчал:

— Дорогой Александр Александрович! Не обольщайтесь. Для вас это не имеет никакого смысла.

— Ну, конечно! — не удержалась Шурочка. — Мыслить могут только избранные.

— Мыслим мы, конечно, на недостаточном уровне, — снисходительно заметил Леонидов. — А как думает Магда?

Она промолчала. Ей было понятно, почему Шурочка сегодня так недоброжелательна к Леонидову. Обычно между ними были лад и обоюдная симпатия. Прислушиваясь к их пикировке, Магда невольно отвлекалась от тревоги за Владислава.

Леонидов понимал состояние Магды, точно так же, как Александр. Ему одному сказал Леонидов всю правду о Владиславе после возвращения из Москвы. Судя по тому, что профессора института порекомендовали Владиславу вернуться домой и периодически показываться местным специалистам, дела его были плохи. Именно это обстоятельство и не стал уточнять Леонидов при Магде. К тому же в глубине души он думал: если ученые с всесоюзной известностью не смогли установить точного диагноза или сомневались в нем, то нет и причин преждевременно оплакивать Владислава и огорчать Магду. Именно поэтому Леонидов был в этот вечер необыкновенно оживленным и не переставал рассказывать байки из своей актерской жизни, читал приходившиеся к случаю стихи, донимал своими, порою злыми шутками Шурочку.

Эту нарочитость в поведении Леонидова Магда не могла не заметить, но и не была в состоянии точно определить причину его повышенной оживленности. То ли он старался отвлечь ее, то ли заглаживал свою вину перед Шурочкой.

Он вдруг запел мягким густым баритоном:

— Я тот, кого никто не любит…

— По-моему, — прервала его Шурочка, — дамы вас прямо-таки обожают.

— Все, кроме вас, Шурочка. Абсолютно точно, что я попал к вам в немилость. Спросим у Магды. Вот достойная женщина! Нет, Александр Александрович — дважды Александр Македонский, вам в жизни крупно повезло. Но имейте в виду, Магда, и запомните на всю жизнь: если вам надоест ваш повелитель или вы наскучите ему, немедля приезжайте ко мне в Москву. Высшего счастья я бы не желал! Это я говорю вам вполне серьезно.

— Обязательно приеду, — рассмеялась Магда, — только не отказывайтесь от своих слов.

— Мало вам поклонниц в Москве? — беззащитно спросила Шурочка.

Магда взглянула на нее осуждающе: не следовало Шурочке показывать свою слабость — и, словно впервые, отметила, насколько прекрасно ее лицо, каким завораживающим блеском светятся ее карие раскосые глаза!

— Много, — ответил Леонидов, — поклонниц много, но по-настоящему любить можно только такую женщину, как Магда… Но у нас есть шансы. Еще не вечер!

— Само собой, — согласилась Шурочка, — давно ночь.

— День да ночь — сутки прочь. А ведь даже сутки — это всего лишь миг, и он никогда не возвратится. Вот вечор приезжала мой старый добрый друг Лиза. И, вы знаете, она сравнила час пребывания в нашем райском уголке с вечностью. К сожалению, я редко чувствую всем своим существом минуту проходящего времени. Но знаю: невосполнимые траты времени, которого не ценишь, вернутся к нам когда-нибудь в образе горьких воспоминаний. Возможно, мы еще соберемся здесь, но, запомните, таких счастливых минут уже не будет. И кто знает — может быть, не будет и кого-нибудь из нас…

Ночь была темной и прохладной. Ровный ряд коттеджей, в которых давно погасли огни, едва светлел на черном фоне деревьев. Они шли по асфальтированной дорожке, дивясь тишине и воздуху, настоянному хвоей.

У коттеджа, где жили Магда с Александром и Леонидов, Шурочка стала прощаться. Она пожелала всем спокойной ночи, на что Леонидов возразил:

— Разве мы можем спокойно уснуть, не проводив вас до дому?

Теперь уже он пожелал спокойной ночи Магде и Александру, положив руку на плечи Шурочки. Они медленно пошли дальше.

Осторожно открыв дверь, Магда первой вошла в комнату и, убедившись в том, что Алешка спит, тихо спросила:

— Что ты думаешь об отношениях Леонидова и Шурочки?