Перехватчики

Я не успел и глазом моргнуть, и при этом не сделал никакого усилия, а мои легкие уже почти до отказа заполнились кислородом. Я стал выдыхать его, но он не выдыхался. С каждым мгновением все новые и новые порции кислорода поступали в мою грудную клетку. Диафрагма, отделявшая грудную полость от брюшной, опустилась, придавив книзу желудок и кишечник. Это было похоже на пытку, когда в рот вставляют шланг с водой и открывают кран.

Я покосился на стоявшего сбоку летчика. «Закройте вентиль», — эти слова я хотел сказать ему, но тотчас же подавился кислородом, который продолжал поступать мне в легкие. Даже слабого звука не сумел издать.

«Еще секунда, и я потеряю сознание, — мелькнуло в голове, — или лопну, как воздушный шар».

Я схватился за трубку, чтобы сорвать с лица кислородную маску, но она крепко была пристегнута к шлемофону. Я замахал рукой, требуя, чтобы летчик немедленно закрыл вентиль. Но он и не шевельнулся. Кислород свистел сквозь неплотно подогнанную маску, и это, наверно, в какой-то степени спасало меня.

— Выдыхай со всей силой, — донесся до моего слуха будто из-под земли голос летчика.

Я напрягся и выдул какую-то часть кислорода. На мгновение стало легче, но уже в следующий миг легкие снова были до отказа заполнены кислородом.

Я снова напрягся и сделал сильный выдох, а через секунду еще и еще. У меня, кажется, стало получаться. Я только выдыхал и выдыхал, совершенно не заботясь о вдохе. Вдох был пассивным, как при искусственном дыхании, а вот выдох требовал значительного усилия.

— Ну хватит, — сказал летчик и опять повернул кран. Дышать мне стало легче. — Отсоединяю.

Он снял с меня маску и шлемофон.

Я только теперь почувствовал, что вспотел, как мышь, — и все это в течение каких-нибудь трех — пяти минут, находясь в кабине в полном бездействии. Мне было неловко перед летчиком. Хотелось спросить, как же они летают в таких кошмарных условиях, но не спросил.

Летчик спустился на землю, оставив меня в покое. Я вытер платком лицо, шею, надел шапку и стал выбираться из самолета. Руки и ноги слегка дрожали. Мне показалось, что я сейчас изрядно поворочался с тяжестями.

— Впечатление? — серые широко расставленные глаза летчика смеялись. Он взял мою руку и стал считать пульс.

— К этому надо привыкнуть, — я попробовал улыбнуться.

— Придется. Если не захочешь умереть. Дыхание кислородом под повышенным давлением — мы называем его «обратным дыханием» — проблема новая. Она появилась, когда начались полеты в стратосфере. А тренироваться вы будете обязательно. У нас для этого имеется специальная установка в высотном классе. Здесь главное — научиться перестраивать координацию акта дыхания. Правда, ритм и амплитуда дыхания тоже изменятся — несколько уменьшится вентиляция легких. Но это только при первых сеансах. А потом все войдет в норму. Человек приспосабливается. А летчик и подавно, — он улыбнулся заразительной белозубой улыбкой. — Сначала ты научишься только дышать. Потом дышать и говорить. И наконец дышать, говорить и работать с арматурой. А пульс у тебя уже и сейчас вполне приличный. Сто ударов.

Подъехал тягач. Выпрыгнувший из кабины техник стал прицеплять к нему сзади выкрашенное в красный цвет водило, другой конец которого был прикреплен к шасси самолета.

— Куда хотите увозить самолет? — спросил я у летчика, полезшего в кабину.

— На площадку для пробы двигателя. После замены агрегата.

— Мне можно с вами?

Техник бросил стремянку в кузов, потом вскочил туда и подал мне руку.

— Поехали.

«Как все изменилось, — подумал я, глядя на спокойно и довольно ходко катившийся за тягачом самолет. — Давно ли механик во время рулежки бежал впереди и дирижировал руками, показывая летчику, как разворачиваться. Зачастую его действия были похожи на индийский танец — так он, бедняга, кривлялся, перебегал с места на место, стараясь мимикой и жестами передать летчику, какую дать ногу и какую затормозить, когда остановиться. Самолет рычал на всю стоянку, попадая в какую-нибудь ухабину. Скорость руления то и дело менялась в зависимости от темперамента и настроения летчика…» Теперь механик и техник стояли в кузове тягача и с величественной осанкой смотрели вокруг. Все делал водитель тягача. А летчик сидел в кабине, положив руки на борта, и только изредка притормаживал.

Тягач отбуксировал крылатую машину на газовочную площадку и развернул ее так, чтобы выходное сопло находилось перед вкопанным в землю железным щитом.

Работу двигателя пробовал летчик. А техник, открыв на нем лючки, смотрел, как действует смонтированный агрегат. Я стоял сбоку и наблюдал вместе с механиком за самолетом, который с оглушительным свистом изрыгал из сопла целую реку раскаленных газов. За ней все дрожало и переливалось, как в волнах. Газовая струя с силой ударялась о щит-отбойник, поставленный сзади на расстоянии десяти — пятнадцати метров, и устремлялась кверху.

— Раньше не было отбойников. Струя прорывала в земле глубокую канаву, — закричал механик, прижавшись к моему уху, как к телефонной трубке. — А на стоянках ходили с полным ртом песку.

Вдруг из сопла, как из огромной газовой горелки, вырвалось яркое оранжевое пламя.

Я вздрогнул.

— Включил форсаж, — успокоил меня механик. Теперь, когда в двигатель поступило дополнительное горючее, его тяга еще больше возросла. Машина опустила нос, а хвост поднялся кверху. Самолет стал похож на ощетинившегося тигра. Казалось, он сейчас вдавит в бетон железные колодки, поставленные перед колесами, и сделает гигантский прыжок в небо.

«Какая неудержимая мощь в этом реактивном двигателе. А ведь он по весу в несколько раз легче поршневого авиационного мотора», — думал я.

— Примус работает, как часики, — сказал техник летчику, когда двигатель был остановлен.

Надо же! Эту чудесную силовую установку они называли так запросто — примусом.

— Значит, можно договариваться об отлете? — спросил летчик, слезая по стремянке на землю. Он посмотрел на часы. — Надо будет успеть подать заявку.

— Давай, дело за тобой, — техник поставил заглушку во всасывающее сопло.

Я зашел в хвост самолета и потрогал землю — она была горячая и сухая, как под в печной топке. Так, наверно, выглядит и лунная поверхность на солнечной стороне.

Летчик пожал мне руку:

— Ну, бывай здоров. — Он, не снимая шлемофона, заковылял к занесенным снегом ангарам.

— Как фамилия этого летчика? — спросил я у техника. — Хороший парень.

— Капитан Яшкин. А зовем мы его промеж собой Летучим Голландцем. Вообще-то к нашим машинам он не имеет прямого отношения. Это он так, для поддержания летной формы, потому что на его экспериментальном самолете ведутся большие доработки. — И техник через плечо указал в сторону стоявшего на отшибе ангара, около которого толпились наши летчики.

— Что там?

— На перехватчик глазеют, — техник даже не повернулся. Для него, видно, все было привычно.

Я быстро распрощался с ним и поспешил к товарищам.

Летчики не спускали глаз с самолета, как две капли воды похожего на тот, что был нарисован на схеме и висел у нас в классе. Стояли молча, потому что все понимали, слова, высказанные в адрес этого удивительного по формам самолета, не могли бы выразить и сотой доли всех тех достоинств, которыми он обладал.

Я вообще не мог представить, может ли быть когда-либо создана крылатая машина красивее этой. Около раскрытых лючков копались техники. Мне бросилась в глаза необычная приземистость нового самолета, хотя по размерам он был значительно больше тех, которые нам предстояло получить. Что-то сильное и сокрушительное было в его очертаниях, в крупнокалиберных пушках, торчавших из-под обтекателей. Мы так и не тронулись с места, пока чудо-самолет с тонкими острыми крыльями снова не закатили в ангар. И только когда перед нами задвинулись огромные металлические ворота, Лобанов сказал:

— Ради этого стоит послужить в авиации.

И мы все молча согласились с ним.

ПЕРВЫЙ БЛИН КОМОМ

Давно ли я стоял у самолета и с опаской поглядывал, как запускали двигатель! А теперь я сидел в кабине и готовился к вылету. Правда, обязанности на мне лежали скромные: я просто должен был следить за действиями летчика-инструктора, который находился в другой кабине, и еще смотреть на приборы. Но это не удручало меня. Ведь самолет, в котором мы сейчас находились, отличался от боевых реактивных самолетов только второй кабиной и двойным управлением.