Люди одного экипажа

6

— Товарищи! — сказал Дубонос. — Мы начинаем работу, о которой все скучали. Мы начинаем штурм первого города на пути к Севастополю и Одессе. Слушайте приказ...

Желтенький кружочек света фонаря упал на листок бумаги. Тихо, чтобы его слышали только те, кому надлежит слышать, зачитал Дубонос приказ командования. Он чувствовал дыхание этих двух десятков людей, доверенных ему, и понимал, как он близок сейчас к ним, какая цель связала их всех.

Десантники подходили и садились на другие корабли, которые должны были перевезти людей и снаряжение. Катер Дубоноса тихо отошел только со своей командой. Люди, еще продумывавшие слова приказа, где была отведена им почетная роль, с уважением снова видели на мостике невозмутимую фигуру командира, которая, казалось, была продолжением боевой рубки. Пулемет, силуэтно черневший вверху, там же, где стоял командир, казался личным оружием его, чем-то вроде большого пистолета за поясом. Отряд мелких кораблей вышел следом, почти зачерпывая бортами — столько нагрузили десантников.

Катер Дубоноса шел в авангарде. Экипаж должен был открыть ворота для штурма. Противник закрыл вход в порт боновыми заграждениями, протянув их между двумя языками гранитного мола, укрепив на плавучих металлических шарах. В глубину были спущены стальные тросы противолодочных сетей. Порт был наглухо заперт. На молу стояли пулеметы кинжального действия, простреливающие весь сектор боковых заграждений, и, кроме того, на помощь всегда могли прийти береговые батареи тяжелых минометов и артиллерии. Взорвать ворота порта было поручено экипажу катера. Корабли, подтянутые для штурма, крейсировали в ожидании момента, когда можно будет прорваться в город и выбросить десантные войска.

Экипаж, готовый к подвигу, мчался к железным воротам. С шумом взлетела волна, и острые брызги пронеслись, как дождь в штормовую погоду. Месяц, повисший над горами, вот-вот должен был уйти, и это время совпадало с началом генеральной атаки. Бледный, какой-то мистический свет, проливающийся из-за береговых скал, создавал впечатление невесомости всего корабля, как будто он мчался в воздушном пространстве.

Люди были безмолвны, и говорили только моторы. Зеленые огни выхлопников словно подгоняли катер. Все было рассчитано. Когда катер выпрыгнет из-под того высокого мыса, нависшего над волной, начнется артиллерийская подготовка. Катер пролетел под угрюмыми скалами мыса, попал в светлую полосу лунного света, протянувшегося умирающей полосой из расщелины гор. И вот... высоты, куда был устремлен напряженный взор Дубоноса, мгновенно и почти одновременно озаряются колючими и длинными огнями. На море падает, как удар миллиона молотов, густой орудийный рев. Тишина окончилась, сражение началось. Дубонос командовал, ощущая под пальцами запотевшие отполированные края «телеграфа». Люди в моторных отсеках мгновенно исполняли все его приказания.

Прожекторы противника уже уцепились за боны. Черные металлические шары, как головы каких-то рогатых чудовищ, плясали на холодном и ярком свету. Потом прожекторы ушли, они лихорадочно прощупывали бухту. Дубонос застопорил машины. Взрывом боновых заграждений был занят Горигляд. Короткие взрывы следуют один за другим. Сети падают на дно, цепи порваны. Кипят винты. Головы чудовищ теперь разбросаны, и над ними бегут косые светлые волны. Противник стреляет. Пулеметов не слышно, но видны полоски столбиков и над ухом свистят пули с коротким певучим звуком: пиу-пиу.

Катер бился о стенки мола. Повинуясь приказу командира, на скользкие камни, покрытые синим мхом, выпрыгнул сигнальщик Кириченко. Он возник вверху при свете прожектора. Баштовой, отличный стрелок, приникнув к пулемету всем своим тяжелым телом, бил по прожектору. Сразу упала темнота такая, что не видно своих ладоней. И только быстрые взмахи фонарем, световые слова летят к своим: «Боковые заграждения прорваны. Путь открыт!»

С моря появляются корабли. Они проходят мимо, как тени. Впереди несутся торпедные катера. Город горит, и черная копоть пожарищ носится в воздухе.

— Торпеды! — кричит над ухом возбужденный Горигляд, увлеченный боем и опасностью.

Торпедные катера разрушают береговые укрепления, то что еще не подавлено артиллерией.

Кириченко прыгнул на палубу, подхваченный руками товарищей. Надо уходить. Командир стоял на мостике, все такой же огромный и наружно спокойный, как символ победы, как олицетворение силы воли и чего-то таинственного, что называется воинским счастьем.

Сильнее дрожал мостик, но катер не двигался. Оттолкнутый шестами от мола, он плясал на волнах. На мостике появился Губанов. Дубонос вплотную приник к нему:

— В чем дело?

— Что-то с винтом, товарищ командир. Очевидно, запутался... Проклятые тросы!

— Освободить винт, Губанов.

— Есть! — Он словно отвалился и пропал.

Быстро сбросив ботинки, исчезли за бортом два краснофлотца. Это Дзюба и Закопаев, здоровые и широкоплечие ребята, пришедшие на флот с началом войны из одного и того же приднепровского села.

Губанов, наклонившись через поручни так, что казалось, вот-вот туловище перетянет и он очутится тоже в воде, наблюдал, как в черной волне то появлялись, то снова ныряли чубатые головы Дзюбы и Закопаева.

— Что там? — спрашивал он.

— Трос намотало на винт.

— Лопасти погнуло, Закопаев?

— Вроде терпимо, товарищ механик! — отфыркиваясь, орал Закопаев.

— Скорее, ребята, — почти молил Губанов.

— Трудно...

Прожектор побежал по волнам. На его сильном луче появились и исчезли два мотобота, широкие и неуклюжие, потом луч вырвал из темноты быстрый торпедный катер, задержался, помогая бить артиллерии. Дотянув до них, луч остановился. Неподвижная цель точно приклеила этот липкий, подрагивающий свет. Неподвижная цель привлекла внимание противника. Со всех сторон на них полетели снаряды и мины.

— Сменить людей. Следующих! — скомандовал Дубонос.

Теперь видно, как за борт неуклюже переваливается грузное тело боцмана и ногами бросается в воду худой и сутулый командир отделения рулевых старшина второй статьи Тютчев. Мины визжали совсем недалеко. Только тем, что цель слишком заманчива и ясно видна, можно объяснить причину промахов. Но «вилка» сжималась.

Смерч, выпрыгнувший из-за кормы, обдал водой и осколками все их суденышко.

Через секунду руки Баштового, будто вымоченные кровью, судорожно вцепились в поручни. Его подхватили и перевалили на палубу, следом вытащили Тютчева.

— Ранены? — спросил Дубонос.

— Да, тяжело, — ответил Горигляд.

— Следующих! Надо спешить.

— Разрешите мне, товарищ командир.

— Нет, вы не пойдете, лейтенант. (Губанов стоял перед командиром, мокрый, измазанный чужой кровью.) Там нужны очень сильные руки.

Противник перенес огонь по катеру. На нем скрестились еще два прожектора. Бой разгорался. Корабли, отвалив от берега, уходили за новыми партиями морской пехоты.

Катер сбил с толку врагов. Они заподозрили какую-то новую хитрость и старались во что бы то ни стало утопить катер, повисший над портом, как привидение.

— Еще одного! — кричали Губанову снизу.

— Я пойду, товарищ командир, — вызвался Горигляд.

— Нет, — сказал Дубонос, — я сам... Мне не раз приходилось распутывать трос, черт возьми.

— Вы?! — воскликнул Горигляд.

— Да. Вы остаетесь за меня. Продолжайте огонь. Может, сумеете потушить эти проклятые свечи.

Дубонос спрыгнул с мостика. Он нагнулся, чтобы сбросить ботинки. К нему подскочил Ковтун.

— Не надо, — крикнул Ковтун, — не надо, товарищ командир!

— Что такое?

— Мы пойдем, мы...

— Ага! Понятно! — Дубонос остался в ботинках. — За мной! — приказал он Карабаке. — А вы, Ковтун, марш вниз. Чтобы, как скомандую, сразу полный вперед.

Ковтун скрылся в люке, а Дубонос и Карабака прыгнули в воду. Прошло несколько секунд, и эти несколько секунд люди катера запомнили навсегда.

И вот командир снова на палубе.