Соседи (сборник)

Дарья сидела напротив Константина и о чем-то говорила с Василисой, державшейся прямо и неподвижно. Высоко поднимая брови, она царственно взглядывала на Дарью. Василисин сын женат на Галине, и обе женщины в душе ревниво относятся к каждому слову, сказанному об их детях, хотя и беседуют, посмотришь со стороны, мирно и равнодушно.

Пока Дарья говорила с Василисой, распоряжалась всем крестная: наливала в стаканы, придвигала ближе тарелки, заставляла пить до дна.

Зойка первая вылезла из-за стола, легким прикосновением ладони поправила юбку, повернулась так, что юбка, казалось, вот-вот лопнет. Она еще раз мельком оглядела себя, осталась довольна и сказала:

— А я еще выйду замуж…

Женщины похвалили Зойку, — понравилось, что она никогда не унывает.

А Зойка отодвинула цветную оконную штору, и они с Тасей начали о чем-то шептаться. Потом, громко засмеявшись, стали смотреть в окно. Тася удивилась, что березы отодвинулись в темноте от окна. Зойка не поверила.

— Ты не пила, а мерещится тебе…

Она вытерла пальцами запотевшее стекло, внимательно посмотрела и сказала:

— Стоят на том же месте.

Уже все было переговорено о деревне, о городе, гости стали прощаться.

Белеет из темноты дорога, пахнет деревьями и травами, на западе надолго вспыхивает над лесом беззвучная молния.

Около своего дома Зойка, обхватив ладонями плечи, скользнув по белевшим в темноте голым рукам, сжалась от холода, выдохнула:

— Пойду скорее засну…

Пробежала темный заулок, открывая калитку, отозвалась: какие-то ее слова прозвучали громко и странно, как из глубокого колодца.

Втроем шли по деревне. Молния осветила край неба, лес за рекой и болото с копнами. Тася смотрела в ту сторону, где собирался дождь. До Константина оставалось пройти два дома.

— Я едва держусь на ногах, — придумывал Валерий. — Я уже не сплю два года…

Он попрощался с Тасей и свернул к Константинову дому, в темноте высокому и огромному. В одном окне штора сдвинута, виден край стола, разросшиеся кусты цветов… За столом все так же царственно сидит Василиса. Ей о чем-то говорит Константин, а Дарья с Ариной убирают посуду.

Валерий стоял в ограде и думал:

«А ведь как хорошо: ночь, луна, река, и познакомились бы… Нет, она бы не пошла со мной, потащила бы Александра… Для Таси я все-таки чужой…»

Оставшись с Александром, Тася вела себя по-другому: она перестала казаться взрослой, не старалась говорить умнее, чаще смеялась над собой и над Александром, срывала на ходу то ветку бурьяна, то полыни… обожглась о крапиву, вскрикнула, со стоном сказала:

— Ужалилась… Ой, умираю…

— Какую руку?

— Эту…

Она протянула ему правую руку с беспомощно расставленными пальцами.

— Хочешь, я возьмусь за крапиву?

— Зачем, — говорила она, смеясь и плача. — Пошли к мосту, к воде. — Уже не больно. Я выносливая. Если бы днем, ничего, а ночью, неожиданно…

Зашли на мост. Наклонились к перилам, хотели разглядеть что-нибудь в белом тумане… Слышнее стали крики ночных птиц. Исчезал и снова появлялся пугающий стрекот барашка.

— Дождя просит, — сказала Тася.

Вспомнил, что когда-то недалеко от моста росла белые и желтые кувшинки, и он доплывал до них — там было мелко, можно постоять и отдохнуть на крепко сплетенных корнях водяных растений… Нащупывал поближе к дну стебель и срывал… Плыл к берегу, держа кувшинки в вытянутой руке. Длинные, темно-зеленые стебли, пока он плыл, обвивали, холодили его, мешали плыть. На берегу отдавал их девчонкам, — те делали из стеблей бусы.

— Я помню, росли кувшинки…

— Мало осталось: появятся — их срывают.

— Достать тебе?

Спустился к воде и стал раздеваться.

— Оденься! Под мостом лодка!

Она перелезла через перила, удерживаясь за них, неловко прошла по коротко выступавшему над водой настилу. Он тоже снизу прошел ей навстречу, отклонился от моста и увидел ее крепкие, выше колен незагоревшие ноги.

— Упадешь! — засмеялся он, готовый поймать ее, хотя сам с трудом стоял в ботинках на скользких, едва скрытых в воде бревнах.

— Я спрыгну в лодку с моста! Только держи хорошо, не качай!

Она примерилась и спрыгнула так, чтобы коснуться ногами дна лодки рядом с Александром: если она поскользнется, он поймает ее.

Доплыли до того места, где росли кувшинки. Александр нагнулся, хотел сорвать и удивился: цветок крепко держится!

«Надо с длинным стеблем», — подумал он, встал коленями на мокрое дно лодки, перегнулся через борт, стебель сочно щелкнул и оторвался.

— Зря сорвал… Это желтая кувшинка…

Он подал ей новую.

— Не надо желтых! — по-детски рассердилась она. — Желтые — измена.

Он долго искал белый цветок.

— Мы еще в лесу не были, — сказала она, вылезая из лодки на мост. Она говорила, он держал ее, подсаживая к перилам, и слышал, и даже руками чувствовал, как рождался в ней голос и звучал в ее теле.

Шли по лесу вдоль болота.

Он слушал ее, улыбался ей, взял ее за руку.

— Боже мой, — сказал он, — это же петухи кричат…

— Вторые петухи, — уточнила Тася.

— Я ведь знал все это…

— Что — знал?

— Как петухи кричат…

— Глупости, — сказала она.

— Да, да, глупости, — ответил он самому себе и крепче сжал ее руку.

— Смешные вы, — проговорила она счастливым голосом, — что ты, что твой Валерий.

— Может быть, может быть…

— Не может быть, а точно.

Он пришел в восторг от ее слов, хотел засмеяться и не мог. Отпустил ее руку, шагнул к деревне и снова стал прислушиваться к пению петухов.

— Сколько же я не был здесь…

— Дорогу не забудешь, — приедешь. У нас зимой тоже хорошо бывает.

— И зимой…

— Что — зимой? — снова не поняла она.

Свернули с дороги и шли среди редких деревьев по сухой и скользкой траве.

На третий день Александр с Валерием собрались с утра в лес.

Дарья принесла из-под навеса тонкое белое ведро.

— Может, где в ягоды зайдете…

Это была та же дорога, по которой ходили Александр с Тасей ночью. Солнце поднялось к одиннадцати, но в тени и в низинах не сошла роса, сухой воздух мешался с влажным, пахло болотной сыростью, сосновой корой, дымным светом падали на деревья дрожащие солнечные полосы…

— Подожди, — сказал Александр. — Тася где-то здесь потеряла янтарного жука.

Ходил около дороги, искал…

Но разве найдешь в лесу, в такой траве…

Из леса пришли перед вечером. Дарье, потом Константину показали, нагибая, ведро: на дне на сковородку грибов с присохшими сухими листьями, немного скрытых брусникой.

Сели за стол. Константин с Дарьей выпили с ними по две рюмки вина.

— Обедайте, — сказала Дарья, — я пойду телят пригоню. А то опять останутся ночевать у Пушковых.

За этим же столом, отметил Александр, любил сидеть Федя. Запомнилось: много лет назад видел на столе разбросанный букет колокольчиков… Александр гостил у дяди Константина день-два, потом уходил домой. Галя с Федей провожали его до нестрашного места. Дальше он шел один, кричал на птиц, вылетавших слишком неожиданно, пугавших его, гонялся за бурундуком… Возвращался назад, — думал, что заблудился, — узнавал дорогу и снова шел домой…

Появлялся в гостях Федя.

Врезалось в память, как он заходит в ограду, открывает двери и стоит на пороге с букетиком цветов, красный от смущения и широкоплечий…

Вечером никуда не пошли.

Валерий чаще вспоминал о городе. Александр больше молчал. Потом поднялся с постели и, ничего не говоря, стал одеваться. Ходил по ограде и спрашивал себя:

«Я как будто забыл и не могу вспомнить что-то… Со мной такого никогда не было… такое чувство, будто что-то потерял… Вчера ночью чуть не разревелся…»

Потом он сидел на скамейке за воротами и смотрел на крупные звезды над лесом. Когда-то в этом лесу они играли с Федей… Они знали, что там живет огромный зверь, который разрешал детям кричать на него, бросать в него палками и засохшими сучьями… Он сторожил для них цветы… Показывал грибы и самые спелые ягоды…