Гранит не плавится

— Недостатка в хороших идеях не бывает, важно суметь их осуществить!

Мягкая улыбка и приветливость Менжинского успокоили меня. Я перестал волноваться и чувствовал себя совершенно свободно. Забывая, что у него на учёте каждая минута, долго и обстоятельно рассказывал о наших делах, упомянул и о том, что жизнь с каждым днём изменяется к лучшему и, значит, меняется и характер нашей работы.

— Хорошо, что вы замечаете, чувствуете перемены, которые происходят у нас в стране чуть ли не ежедневно!.. К сожалению, не все это понимают и продолжают работать по старинке. — Тень досады мелькнула на его усталом, чуть желтоватом лице. — Сейчас для нас, чекистов, самое важное, самое главное — не отставать от жизни страны, уметь работать в новых условиях и соответственно им изменять методы и приёмы нашей работы.

Я сидел не двигаясь, жадно впитывая в себя каждое его слово. А он говорил, словно думал вслух, о том, что гражданская война и военный коммунизм стали достоянием истории, началось главное — хозяйственное строительство, и от его успехов зависит всё: будущность революции, свобода и счастье грядущих поколений. Враги тоже понимают это, и теперь им нет смысла вступать в открытую борьбу с нами — это безнадёжное дело. Они будут всячески мешать нам, тормозить ход строительства, саботировать, а может быть, и вредить. У нас мало технически подготовленных работников, поэтому нам трудно вовремя разгадывать замыслы врагов и обезвреживать их. Мы должны, не создавая атмосферу недоверия к технической интеллигенции, не сковывая их инициативу, уметь отличать врагов от друзей.

Он замолчал, пристально глядя на меня, улыбнулся и сказал:

— Вот так-то, товарищ Силин! Нелёгкое дело быть чекистом… Мы вызвали вас сюда, чтобы поручить новую работу. Вы поедете в Донбасс заместителем начальника губернского управления. В Донбассе восстанавливаются старые шахты, заводы, скоро будем строить новые. Одним словом, работы непочатый край! Нужны вдумчивые работники. Обязан вас предупредить, Силин, — начальник ваш, Медведев, человек крутого нрава и не очень расторопный… Он, думаю, честен, но теперь отстал, не всё понимает и порой допускает ошибки. Постарайтесь поладить с ним, тактично и умело поправляйте его, когда это потребуется. Более подробно на эту тему с вами поговорит начальник отдела товарищ Митрофанов. Вернитесь к себе, сдайте дела и, не теряя времени, направляйтесь в Донбасс. Желаю успеха!

Менжинский встал, протянул руку. Я смотрел на него, не зная, что сказать. Об отказе не могло быть и речи. Но что я понимал в хозяйственных делах? Как мог я справиться с такой сложной работой, да ещё под руководством начальника, которого нужно поправлять?..

— Извините меня… Я готов выполнить любое ваше приказание, но ведь в хозяйственных делах я ничего не смыслю, — отважился я сказать.

— Научитесь. Побольше читайте, советуйтесь со знающими людьми, не принимайте непродуманных решений.

Разговор был окончен. Я вышел из кабинета с неспокойным сердцем.

Начальник отдела Митрофанов, пожилой, с седеющими висками, беседовал со мной больше часа. Познакомил с обстановкой в Донбассе и предложил задержаться в Москве дня на два, на три — посмотреть кое-какие дела, имеющие отношение к моей будущей работе.

Когда я уходил, тот же дежурный остановил меня и спросил:

— Ну, как, Силин, довольны номером?

— Ещё бы!.. До сих пор мне не приходилось жить в таких апартаментах.

— Оно и понятно, — насколько мне известно, вы не знатного происхождения, — пошутил он и протянул мне несколько билетов: — Берите, два билета в Большой театр на сегодня, один в Художественный, один к Мейерхольду!.. — и добавил — Вам разрешено пробыть в Москве три дня. По истечении этого срока зайдите ко мне, отметите командировочное удостоверение и получите бронь на обратный проезд.

Я спросил, не поможет ли он мне связаться с курсами при ВЦИК. Мне очень хотелось повидаться с Костей.

— Это проще простого! — Дежурный позвонил по телефону, протянул мне трубку: — Говорите!

Костя оказался на занятиях, я оставил свой адрес и просил передать ему, что я здесь проездом и через три дня уезжаю.

На улице душно, пыльно. Беспощадно палило солнце. Я медленно шёл по Кузнецкому мосту, глазея по сторонам. Сколько же магазинов: мануфактурных, галантерейных, гастрономических! На вывесках крупными буквами обозначены фамилии владельцев. Нэп в полном разгаре. «Неужели эта чертовщина будет долго продолжаться?» — думал я с досадой. Противно было смотреть на сытые рожи торгашей.

Вернувшись в гостиницу, я с наслаждением встал под душ, а потом лёг на мягкую постель. Столько было сегодня волнений, что я чувствовал себя разбитым.

Проснулся от стука в дверь.

— Войдите! — крикнул я, ещё не совсем очнувшись от сна.

Вошёл статный, одетый во всё новенькое, с иголочки, военный. Костя!

— Здорово, Иван, дружище! Я уж подумал: не умер ли ты? Стучу полчаса!

Я вскочил с постели, обнял его.

И вот мы сидим у открытого окна. Мы не виделись давно, нам есть о чём рассказать друг другу. Солнце зашло, но на улице по-прежнему душно. За день асфальт и каменные дома так нагрелись, что от них пышет жаром, словно из горячей печи.

Волчок доволен своей судьбой. Им продлили срок учёбы до двух лет, в программу ввели много общеобразовательных предметов, и выпуск будет только в конце года.

— Вот когда пришлось пожалеть, что бросил школу! С русским языком и математикой туговато, но ничего, тянусь, — рассказывал он.

Мы перескакивали с одного предмета на другой. Костя был рад моим успехам, — он считал, что быть заместителем начальника губернского управления ОГПУ — дело большое и ответственное.

— Не то что наш брат, кадровый военный, — пошлют куда-нибудь в захудалый гарнизон — и тяни лямку!

А я в свою очередь завидовал ему: он несёт караульную службу в Кремле и чуть ли не каждый день видит Ленина.

Разговор переходит на «сердечные» дела. У Кости есть «мировая» девушка — красивая, умная, комсомольская активистка. Окончила пять классов и теперь работает на табачной фабрике Моссельпрома, — другой такой девушки в целом мире не сыскать!

О своих отношениях с Шурочкой я ничего не сказал ему…

Смотрю на часы, — пора собираться в театр, там сегодня «Лебединое озеро». Говорю Косте:

— Пойдём со мной, у меня два билета, послушаем музыку!

— Не могу! У меня увольнение до девятнадцати ноль-ноль.

Пока я одевался, он посмеивался над моим «пижонским» видом. Незадолго до отъезда я сшил себе тёмно-синий костюм, купил жёлтые полуботинки. На собственные деньги.

Разговаривая, дошли до Большого театра. Нас то и дело останавливали, спрашивали: «Нет ли лишнего билета?» Условились встретиться завтра после обеда у меня в номере. Костя зашагал по направлению к Красной площади, а я, предвкушая удовольствие, не спеша стал подниматься по широким каменным ступеням.

Пьянящее чувство радости охватило меня. Не похоже ли всё это на сказку? Я в Москве, иду в Большой театр!..

Под колоннами меня остановила девушка лет двадцати.

— Нет ли у вас лишнего билета? — спросила она. Я молча оторвал второй билет и протянул ей. Даже не поблагодарив, она пошла рядом со мной.

— Вы надолго в Москву? — спросила она, когда мы заняли свои места.

— Почему вы решили, что я приезжий?

— Хотя бы потому, что москвич пригласил бы в театр свою девушку, на худой конец — знакомого, — смеясь, ответила она.

Логика железная, ничего не скажешь!.. Оказывается, в каждом здравомыслящем человеке сидит скрытый разведчик, умеющий из сопоставления фактов сделать правильные умозаключения…

Только теперь я разглядел свою соседку. Подбритые брови, подклеенные ресницы, ярко накрашенные губы…

— Я живу совсем рядом, — шептала она, наклоняясь ко мне, — мама работает в ночной смене…

Яснее не скажешь! Стало до тошноты противно. Настроение, с которым я шёл в Большой театр, мгновенно улетучилось.

— Не имею привычки ходить в гости к незнакомым! — резко оборвал я её.