Сочинения в 2 т. Том 2

— Все же у вас, можно сказать, лоцманская осведомленность.

Она засмеялась.

— Внизу, в салоне, вывешена карта нашего маршрута. Через несколько минут и вы можете стать таким же лоцманом.

Мы разговорились: учительница истории, Анна Сергеевна возвращалась на Итуруп с Парамушира, где навестила сестру. Город Северо-Курильск ей понравился — новенький, уютный, веселый городок, но ее Курильск — это же по климату Бердянск в сравнении, скажем, с Тюменью!

Я заметил, что сравнение наглядно, однако, с каким же городом она сравнит, к примеру Крабозаводск-на-Шикотане, который намного южнее Курильска?

Ответ у нее был готов заранее:

— Сухуми… Да, Сухуми! Только пейзажи Шикотана, пожалуй, прекраснее сухумских. Что за чудные зеленые берега, будто огромные скирды над синью моря, что за прелестные бухты, заливы, утесы, островки! Земля богатейшая — мощный пласт чернозема, елово-пихтовые леса — на загляденье, луга, покрытые мелким, как пырей, не густым, нет, — густейшим бамбуком! Шикотан — по-айнски — лучшее место, и аборигены не случайно именно так назвали этот остров.

— Все же вы избрали Итуруп?

Она помедлила с ответом:

— Привычка. К тому же у нас тоже хорошо. Островок-то наш по размерам сравним с иным европейским государством. Ну-ка, длина 210 километров, ширина от 8 до 45, площадь свыше шести с половиной тысяч квадратных километров — солидный кусочек! Да и люди живут прилично: пятьсот рублей в месяц — у рыбаков обычный заработок.

— Но… скучновато?

Она удивилась:

— Почему?.. Радио, книги, кино, газеты, спорт, художественная самодеятельность, учеба, — когда и кому скучать? В клубе народ соберется — есть кого послушать. У нас в городе 1300 человек, да по соседству в Рейдово 800 человек, а в общем на острове свыше 3000, и на такое население в районе — 204 человека с высшим образованием, 30 — с высшим незаконченным и 430 со средним. Вот вам и «медвежий уголок»!

— Откуда у вас вся эта… статистика?

— А как же мне, учительнице, этого не знать? Но возвратимся к вашему вопросу. Вы спросили, конечно, в шутку, что видно на горизонте? А вернее, хотели бы сказать: что за смысл целый день смотреть на эту соленую воду? Но океан — это не просто «много соленой воды». Есть в этой громадине словно бы одухотворенность: она захватывает и поднимает, как музыка… да, как могучая симфония! Музыку можно слушать часами, и так же целыми часами можно наблюдать и слушать океан.

К нам подбежал молоденький смуглый паренек и почти закричал, размахивая руками:

— Вы видели, Анна Сергеевна, живого осьминога? Его недавно матросы вытащили, ну, страх! Пойдемте на кухню, посмотрите, там повара собираются сделать что-то вроде рагу. Ну, штучка!..

Он помчался дальше, спеша сообщить свою новость еще кому-то, а учительница проводила его задумчивым взглядом.

— Сегодня у мальчика несколько открытий: то где-то раздобыл огромный лист морской капусты; то кто-то подарил ему колючего и страшного морского бычка; а теперь еще событие — осьминог… Что ж, у парня своя романтика и к тому же интересная. Кстати, глубина под нами около десяти километров и, право, есть чем заинтересоваться.

Некоторое время мы следили за тяжелым полетом баклана, как напряженно работал он крыльями над гладкой стеклянной волной, как скользил над собственным четким отражением, почти касаясь его.

— А слово-то какое сильное, — негромко, увлеченно проговорила учительница и повторила его нараспев: — Океан! Вы знаете, сколько ему, этому слову, лет?.. Впрочем, не гадайте и не смущайтесь — я тоже не знаю. По крайней мере известно, что звучало оно так еще в древней Греции!

Она лукаво взглянула на меня с чуть приметной усмешкой.

— Вот вы и напросились на лекцию, попутчик.

— А тема — романтика океана?

— Что ж, совсем неплохо. И разве нам не интересно — поскольку мы с вами, несомненно, романтики — перевоплотиться на минутку и взглянуть на этот могучий простор глазами, ну, скажем, тех людей, которые первыми назвали океан — Океаном? Был он, по Гомеру, древнейшим и величайшим богом морской стихии, а человек, смастерив суденышко, не просто, не буднично отправлялся в путь — нет, доверялся объятиям живого, всесильного существа. Бескрайняя синяя стихия — сказка, полная тайн, страхов и волшебств, божеств и чудовищ, и человек, плывущий навстречу своей судьбе, сам персонаж этой чудесной и отважной сказки под заглавием — Океан… Разве не интересно?

Она говорила негромко и мечтательно, с частыми паузами, будто припоминая когда-то любимые, но забытые стихи, и мне было приятно слушать ее ровный задумчивый голос. Что-то отвлекло ее, быть может, какая-то неожиданная мысль, и она резко смолкла.

— Вы поняли, к чему я все это? — спросила она, помолчав. — А все к тому же… Да, к тому, что перед нами не просто… «много соленой воды». Наша планета не точно названа. Правильное ей имя — Океан. И понятно, что, дети Океана, мы с вами, не можем, не волнуясь, оглядываться на свое детство.

Учительница тихо улыбнулась:

— Тем более сейчас, в часы такой близости с нашей древней, с нашей удивительной купелью!

Тут я немного подосадовал на того, уже знакомого бойкого паренька, что носился по теплоходу со своими маленькими новостями, — он появился вторично и с удивлением стал рассказывать, как повар рассекал большим ножом розовое тело осьминога, но каждая отсеченная частица продолжала жить и трепетать, — и не успел паренек досказать эту очередную новость, как Анну Сергеевну окликнули.

На кормовой палубе, перед надстройкой спардека, на широкой скамье устроились трое солидных дяденек — ладные костюмы, кепи, сапоги, вороты рубах нараспашку, на лицах отменный загар и по виду, по стати силенки не занимать.

Старший из них, с мягкими, пшеничного цвета усами и с внимательным, чуточку смешливым прищуром глаз, смахнул носовым платком край скамейки.

— Ну, Анна Сергеевна, длинная у вас нынче вахта! А меж тем в ногах, как говорится, правды нет: присаживайтесь к землякам-островитянам.

Она приветливо кивнула нм:

— У нас тут случайно высокая материя: боги, мифы, давние времена.

Тот, что сидел посредине, — чернявый, немного скуластый, со шрамом у виска, — привстал со скамьи, приглашая:

— Вот и мы с интересом послушаем, Анна Сергеевна. Боги-то какого сорта: земные, подземные или с небес? Я с одним старым чукчей как-то беседовал в Уреликах, так ему было точно известно и он мне показывал то место, где под землей проживает бог.

Все трое засмеялись, и с первого взгляда было нетрудно определить, что отношения между ними слаженные, дружные.

— Наши, с Итурупа, — тихонько сообщила мне учительница с неожиданной и явной ноткой гордости. — Я читала им лекции. Отличная аудитория.

— Рыбаки?

Она уже направлялась к скамье.

— В общем-то, разные… Один из них завфермой. Да у нас каждый на все руки: сегодня рыбак — завтра начальник. Бывает и наоборот: сегодня начальник — завтра рыбак.

Тот, с пшеничными усами, пригласил в их компанию и меня, — в тесноте, мол, не в обиде, — но места на скамье осталось маловато, и я неторопливо пошел вдоль палубы на просторную корму, где любили прогуливаться многие пассажиры и, как всегда под вечер, заняли свои позиции «созерцатели».

Остров Расшуа, малый и почти необитаемый (иногда на его крутые берега высаживаются рыбаки, геологи, ихтиологи, океанологи), вырастал в стороне как плотное сизое облако. Оно приближалось, обретая причудливые очертания, становилось скалистым берегом, высоченной сопкой, группой утесов, разбросанных в проливе.

Оттуда, со скал Расшуа, к судну примчалась стайка черно-бурых топорков, птиц довольно-таки занятных и неуклюжих, с тяжелыми, изогнутыми красными клювами, — здесь их некоторые называют курильскими попугаями. Словно через большие цветные очки — у топор-ка глаза обведены красными кругами — «гости» деловито оглянули судно и, видимо, не обнаружив ничего интересного, улетели. Вслед за ними у самой воды замелькали, заскользили буровато-серые стремительные глупыши, а потом шумной ватагой объявились чайки, легкие и ловкие, сильные и отчаянные.