Честь смолоду

В правом углу на возвышении с перилами за письменным столом сидел длиннолицый, худой полковник с глубокими залысинами. На стене была устроена рельефная карта бассейна со световыми сигналами, указывающими движение бомбардировщиков. Светящиеся цифры по обеим сторонам карты показывали число действующих самолетов. Возле телефонов находился радиомикрофон для переговоров с авиафлагманами открытым текстом.

Полковник кивком головы попросил нас подождать. Отдал несколько приказаний по телефону и обратился к нам:

– «Дабль-Рихтгофен»! Этот аэродром противника приобрел за последнее время очень важное значение, – полковник закурил папироску от настольной зажигалки, – на нем они сгруппировали все свои ночные истребители. Там же базовые склады горючего, авиабомб. Оттуда они режут наши балканские трассы. После того как они активизировали этот аэродром, мы вынуждены почти прекратить поддержку партизан восточного сектора. Партизанский район блокирован наземными войсками и авиацией. Вот достаточно беглого взгляда на карту, чтобы представить себе полную картину, – полковник подошел к рельефной карте, нажал кнопку.

Зелеными огнями вспыхнули аэродромы противника в восточном секторе Крыма от Керчи до Солхата и Карасубазара. Над одним из зеленых огоньков у вылепленного из папье-маше горного рельефа были пришпилены буквы «WR». Полковник курил, молчал, пока мы изучали радиус действий истребителей-ночников, перехватывающих наши трассы, условные знаки посадочных площадок в долинах и нагорных плато, где торчали черные флажки.

– Здесь мы уже не можем посадить самолеты, – сказал он, указывая на черные флажки, – контролирует противник. У Лелюкова пятьдесят три человека тяжело раненных. Если же выведем «WR» из строя, тяжело раненных можно будет эвакуировать морем. Мы договорились с командованием флота – они вышлют за ними катеры… Все зависит от исхода операции, Лагунов. Пока Лелюков не отобьет посадочные площадки – поможем с моря, а потом, как и раньше, будем выполнять приказ и обеспечивать партизан с воздуха.

– Рация Лелюкова молчит? – спросил Балабан.

– Вторые сутки молчит. Последнюю шифровку приняли о тяжело раненных. Судя по сводке штаба семнадцатой немецкой армии, партизанам пришлось выдержать тяжелый бой. – Полковник обратился к Асе: – Сегодня ночью вы должны передать об исходе операции на «Дабль-Рихтгофене». – Полковник подошел к столу, протянул руку к разноцветной клавиатуре звонков, нажал зеленую пуговку длинным пальцем с отшлифованным ногтем. – Сейчас вы получите код, время и длину основной и запасной волны, – полковник продолжал внимательно изучать Асю, – и очень прошу: работайте только в указанные нами часы. Каждый день будете работать в разное время.

Явившийся на вызов капитан с седоватыми, коротко подстриженными усиками, с острыми глазками, которые так и сверлили из-под нависших бровей, посторонился, пропустил Асю и пошел вслед за ней к металлической двери с цифрой «12».

Полковник пригласил нас к столу, потер виски и, как бы только-только вспомнив, обратился ко мне:

– Командир воздушно-десантного батальона, – он указал глазами на Балабана, – передавал мне, что у вас имеются свои соображения по практическому решению порученной вам операции.

Балабан опустил глаза, улыбка тронула его мясистые большие губы. Он вытащил из кармана свою трубочку, кожаный кисет с табаком.

– Но эти соображения, товарищ полковник, расходятся с точкой зрения штаба.

– Может быть, вы аргументируете ваше предложение?

– Говори, Лагунов. – Балабан, не поднимая глаз, набивал трубочку «Золотым руном», медленно и нехотя, будто для того, чтобы найти себе какую-то работу в неловком положении.

– Мои соображения, товарищ полковник…

– Сидите, сидите, товарищ гвардии капитан, – сказал полковник и уставился на меня испытующими, чуть прищуренными и немигающими глазами.

– Во-первых, я считал необходимым усилить группу…

– Это нельзя, – полковник остановил меня, – вы должны провести диверсионную операцию, а не парашютную, армейскую. Ваши задачи локальны. Продолжайте…

– Первое свое требование, – продолжал я, – я уже снял тогда, когда выслушивал ваши указания по характеру операции и понял все по вашей отличной карте…

– Вы возражали против создания двух боевых групп – диверсионной и прикрытия?

– Такие соображения у меня были в связи с малочисленностью десанта, необходимостью быстро и решительно всеми имеющимися средствами осуществить операцию.

– Были, а теперь?

– А теперь я лично считаю, что можно оставить две группы, товарищ полковник, но разрешить мне усилить диверсионную группу за счет прикрытия.

– Почему?

– Объектов много, и они разбросаны: ангар-клуб, склады горючего и авиабомб. Диверсия должна быть совершена на быстром темпе, товарищ полковник, пока противник не пришел в себя и не разобрался в наших силах. Поэтому надо заняться всеми объектами одновременно, а для этого нужно иметь больше людей…

– Так, так, продолжайте, – полковник откинулся на спинку кресла и продолжал слушать меня с возрастающим вниманием.

– Группа прикрытия с пулеметами оседлает дороги, особенно эту, – я подошел к карте, указал шоссе на Солхат, – оттуда возможен подход подкреплений. Шоссе надо сразу же минировать.

– По настоянию Лагунова, я разрешил захватить мины, – сказал Балабан, посасывая трубочку.

– Самолеты будете брать зажигательными бомбами? – спросил полковник.

– Зажигательными и гранатами. Самолет-истребитель можно вывести из строя также гранатой… И самое главное – это тактика выхода из боя.

– Я вам докладывал, товарищ полковник, – сказал Балабан спокойно: – Лагунов хочет выйти не группой, а в одиночку, а для этого…

Полковник движением руки остановил Балабана.

– По-моему, надо будет решить первый вопрос – об усилении диверсионной группы. Лагунову все же видней, так как ему непосредственно придется решать операцию. А вот насчет выхода из боя попрошу меня убедить.

– Противник выработал свою тактику окружения и уничтожения принявшей бой десантной группы, товарищ полковник. Мы имели уже случаи, когда удачно справившиеся с задачей парашютисты уничтожались при отходе. По-моему, надо изменить тактический прием, распылить внимание противника, дезориентировать его… Воспользоваться тем, что враг мыслит шаблонами. Надо будет либо в одиночку, либо по двое, по трое, не больше, выскальзывать из его рук в лес, в горы, а они там рядом…

– А где же вы их соберете потом?

– В условном месте. Так примерно поступают кавалерийские разведотряды.

– Вы служили в кавалерии?

– Я не служил в кавалерии, товарищ полковник, – ответил я, – мы проходили тактику борьбы с конницей в военно-пехотном училище.

Полковник взял трубку, вызвал «Байкал», назвал кого-то по имени и отчеству.

– Сумеем мы «комарика» послать? К партизанам… К кому именно? На Джейляву. Задание ответственное: принять на условном месте наших молодцов. По радио? В том-то и дело, выключилось. Посылаем, посылаем… Асю посылаем… Значит, можно? Только надо сейчас же… Условное место подберем с Балабаном.

– Успеет? – спросил Балабан.

Полковник подошел к карте, подумал.

– Успеет, – сказал он, – вылетит раньше вас, дотарахтит, опустится. А там Лелюков вышлет партизан к условному месту… Кстати, условное место – сожженное село Чабановка. Еще в прошлом году сжег его Мерельбан. В районе Чабановки Лагунов.

– Есть, товарищ полковник.

– По-моему, – сказал полковник Балабану, – надо будет согласиться с Лагуновым. Там у них столько огневых точек, подвижных бронепостов, что нет смысла устраивать сражение. Побьем зря народ. Ну, Балабан, желаю успеха!

Ася поджидала нас в отдалении. Балабан задержался у полковника; мы поднялись из штаба, остановились у тамарисков.

Звездное небо опустилось над хребтом, над его лесистой грядой, над невидимым ночью мысом, куда уходили густые плескучие волны, игравшие отражениями звезд.

Вместе с Балабаном мы поехали на аэродром.