Только вперед

Он кричит футболисту, ведущему мяч: «Молодец! Двоих обвел! Троих!» Ему и невдомек, что этого футболиста хвалить вовсе не за что. Наоборот — игроку давно следовало передать мяч своему соседу, а он попросту зарвался, и мяч у него, конечно, отберут.

Правда, таких горе-болельщиков и на футболе, и на боксе очень немного и с каждым годом становится все меньше. Но все-таки изредка они еще встречаются.

А в бассейне вы никогда не встретите случайных людей, которые пришли просто так, поглазеть на пловцов-чемпионов. Болельщики-пловцы знают все. И знают досконально.

Любой из них без запинки сообщит не только все результаты, показанные его любимцем за последние десять лет на всех дистанциях с точностью до десятой доли секунды. Болельщик знает объем грудной клетки пловца и где он проводит лыжные прогулки, и даже какие папиросы курит его тренер.

Болельщики-пловцы похожи на болельщиков-шахматистов: ни тех, ни других не проведешь мнимой эффектностью. Они проникают в самую суть дела и болеют по-настоящему, от всей души, и притом с полным пониманием всех приемов. Они умеют оценить скромный, но мудрый и тонкий ход шахматиста, незаметную для непосвященного четкую технику пловца.

Болельщики давно оценили мастерство Кочетова. И сейчас, в подъезде, они с уважением уступали ему дорогу.

Клавдия Тимофеевна, а за нею Кочетов, Аня и Галузин вошли в здание бассейна. Они прошли мимо судей и пловцов, на ходу здороваясь со всеми, и, не заходя в приготовленную для Леонида кабинку, направились к трибунам.

В воде в этот момент никого не было: как раз кончился очередной заплыв. Зрители шумели, смеялись, переговаривались, оживленно обсуждая только что прошедшую схватку.

Кочетов, Аня и Галузин, провожаемые многочисленными взглядами зрителей, заботливо усадили Клавдию Тимофеевну в первом ряду, возле высокого, худощавого человека с наголо обритой головой. При их приближении он встал и приветливо шагнул навстречу, протягивая руку, на которой не хватало двух пальцев.

Рядом с ним сидели два мальчика лет по четырнадцати; оба высокие, длинноногие и длиннорукие, нескладные, как все подростки. Оба с изогнутыми бровями и тонкими губами, оба в одинаковых клетчатых рубашках-ковбойках. Мальчики были удивительно похожи друг на друга: и одеждой, и челками, и даже родинками на левой щеке.

— Васюк! — сказал один из них, вставая и протягивая руку лопаткой Клавдии Тимофеевне.

— Никита! — сказал другой. Он тоже встал и так же подал руку лопаткой.

— Ты бы, Николай Александрович, — улыбаясь проговорил Галузин, — хоть остриг бы, что ли, Никиту наголо, как прежде. Или заплатку на видное место нашил. А то — посмотришь — и словно пьян: в глазах двоится…

Мальчики смущенно потупились.

— Хочу поругать тебя, Николай Александрович, — продолжал Галузин. — Только вчера я узнал, что ты уже месяца три назад изволил пробежать на лыжах 30 километров и снова стал чемпионом страны. Зачем ты скрывал?

— Да я не скрывал… — улыбнулся Гаев. — А если ты жаждешь соответствующим образом отпраздновать это событие, — милости прошу! Кстати, и усы твои отметим! Кажется, они еще пышнее довоенных разрослись!

— А тебе завидно?! — Галузин шутливо погрозил ему кулаком.

— Вы, Николай Александрович, поухаживайте тут за моей тетушкой, — попросил Кочетов.

— Постараюсь!

— Да уж постарайся! — сказал Иван Сергеевич. — Учти — Клавдия Тимофеевна теперь ярая болельщица. Но в московском бассейне она первый раз. Вдруг ей здесь так понравится, так захочется искупаться, что возьмет — и прямо с трибуны прыгнет в воду!

Все улыбнулись. Клавдия Тимофеевна с любопытством осматривалась вокруг. Свет прожекторов, зеленоватая искристая вода, яркие костюмы пловцов, гул трибун — все это, видимо, нравилось ей.

— А вот возьму и в самом деле нырну! — шутливо погрозила она. — Подумаешь! Вон моей тезке — Клавдии Моргуновой — пятьдесят с гаком, а она с десятиметровки прыгает… Чем я хуже?

— Ты не хуже, ты — лучше всех! — смеясь, заявил Леонид.

— Ну, пойдем! — заторопил его Галузин.

— Я потом зайду за тобой! — улыбаясь, сказал Кочетов тетушке. — Не волнуйся.

Последних слов, наверно, не следовало говорить. Клавдия Тимофеевна вдруг изменилась в лице, словно только сейчас поняла: приближается решительная минута.

— Ты уж, Ленечка, не очень-то… — растерянно сказала она, и было неясно, что «не очень-то».

Кочетов, Галузин и Аня ушли.

Трибуны были полны народа. Среди обычных спортивных белых костюмов и ярких безрукавок тут и там сверкали военные мундиры с орденами.

Все знали — сегодня в бассейне «большой день»: Леонид Кочетов хочет побить мировой рекорд. Не так-то часто делаются попытки поставить новый мировой рекорд. Но не только поэтому гудели и волновались трибуны. Сам пловец привлекал симпатии болельщиков. Все знали его необычную судьбу, знали, с каким изумительным упорством долгие годы тренировал он свою израненную руку.

Болельщики желали ему успеха, желали страстно, как самому близкому другу. И все-таки почти все зрители в глубине души сомневались в успехе. Возможно ли побить мировой рекорд пловцу, рука которого была искалечена! Такого еще не знала история спорта!

Мировой рекорд! И притом какой! На самую трудную дистанцию-стометровку, самым трудным стилем — баттерфляем!

Болельщикам известно, как медленно улучшаются мировые рекорды на эту самую короткую дистанцию. Тысячи пловцов во всех странах штурмовали стометровку, но проходило много лет, прежде чем рекорд улучшался на одну или две десятые доли секунды. О новом мировом рекорде кричали газеты всего мира. Потом проходило еще пять, а иногда десять лет, и в таблице рекордов появлялось новое имя и новое, меньшее число секунд. С каждым годом показатели мировых рекордов становились все более высокими, и с каждым годом побить их было все труднее.

Мировой рекорд в плавании на сто метров держался долгие годы.

Не случайно три мировых рекорда на двести, четыреста и пятьсот метров баттерфляем, установленные самим же Кочетовым еще до войны, не побиты до сих пор. И хотя все лучшие пловцы Америки в военные годы, когда советские пловцы сражались на фронте, спокойно тренировались где-нибудь в тихой Калифорнии или в Техасе, — побить рекорды Кочетова им не удалось.

Не случаен шум, который подняла американская пресса, когда американец Кеттли поставил новый рекорд, проплыв сто метров баттерфляем за 1 минуту 8,2 секунды.

Все крупнейшие газеты поместили его портреты. Кеттли был снят и один, и с бабушкой, и со своей женой — «маленькой Элеонорой». Не жалея красок, расписывали репортеры, как целых девять лет тренировался Кеттли, чтобы побить рекорд.

Правда, при этом они умалчивали, что время улучшено всего на 0,1 секунды, но зато подчеркивали, что и прошлый рекорд в стометровке тоже принадлежал их соотечественнику.

«Американцы непобедимы в стометровке — самой техничной дистанции, где требуется не только грубая сила, но и ум, и тактика, и воля!» — писали американские газеты.

Один нью-йоркский профессор, специалист по спорту, выпустил даже специальную брошюру. За два дня она разошлась пятисоттысячным тиражом. Брошюра называлась «Предел». В ней приводились сложные таблицы, диаграммы и расчеты максимальной мощности человеческого сердца, легких и мускулов. Профессор доказывал, что результат Кеттли — предел человеческих возможностей.

«Этот рекорд золотыми буквами навечно вписан в таблицу мировых рекордов!»

Кеттли стал чуть ли не национальным героем Америки. Его снимали в кинофильмах; его именем назвали улицу в городе, где он родился; появилась фирма «Кеттли и K°», выпускавшая купальные костюмы; создан был даже популярный фокстрот «Порхающий Кеттли».

И вот сейчас Леонид Кочетов, несмотря на три неподвижных пальца на руке и осколок мины в теле, попытается побить рекорд Кеттли.

Это казалось почти невероятным.

Трибуны гудели. Но вдруг шум смолк, на секунду наступила тишина, и внезапно весь бассейн взорвался грохотом аплодисментов. К месту старта неторопливо подходили два высоких стройных спортсмена, оба в алых костюмах чемпионов страны, с горевшими на груди золотыми гербами Советского Союза.