Дороги, которые мы выбираем

— Входите, — повторил я.

Он вошел, снял шляпу, бросил ее на стол, расстегнул пальто, но не снял его и, уже не ожидая моего приглашения, сел у стола.

Я стоял неподвижно спиной к окну.

— Так вот, — сказал Крамов, — прежде всего хочу сообщить тебе, что я приехал в родные палестины в составе комиссии по твоему делу. Нас три человека: двое из Москвы, один из заполярного горного округа. Четвертым, очевидно, будет ваш главный инженер Орлов. Пятого подберут на комбинате.

Я все еще молчал. Мне казалось это. нереальным — появление Крамова и то, что он говорил.

— С некоторых пор у нас с тобой так повелось, Андрей, — продолжал Крамов, — что мы сразу переходим к сущности дела, так сказать, берем быка за рога. Ты молчишь, но я отлично понимаю, о чем тебе хотелось бы спросить меня. Ты хочешь знать, почему я, презрев далеко не чрезмерно приятные воспоминания об этих местах, согласился сюда поехать. Так? Это первое. — Он загнул палец на правой руке. — Во-вторых, ты, конечно, уверен, что я воспользуюсь случаем, чтобы свести с тобой старые счеты и, выражаясь фигурально, закопать тебя. Так? — И Крамов загнул второй палец.

Он сидел, откинувшись на спинку стула, распахнув пальто и вытянув вперед ногу.

А я все еще не мог осознать, что внезапное появление Крамова — реальность и имеет самое прямое отношение к моей судьбе.

— Ты молчишь? — сказал Крамов. — Я понимаю. Тебе, в сущности, еще нечего говорить. Ты ждешь ответа на свои вопросы. Надеюсь, я правильно их сформулировал? Так вот, ты, наверное, помнишь, что моему отзыву в Москву предшествовало нелепое, надуманное дело. Я имею в виду тот несчастный случай с Зайцевым. Оно потянулось вслед за мной. Мне пришлось уйти из министерства. Я перешел на преподавательскую работу. Но это поле деятельности не для меня. Ты можешь как угодно относиться ко мне, но вряд ли будешь отрицать, что я по характеру своему человек активного действия. А сейчас, в новой обстановке, обстоятельства складываются так, что я смогу вернуть себе прежнее положение. Но мне надо рассеять туман, возникший вокруг моей скромной персоны из-за истории с Зайцевым и твоих филиппик по моему адресу. Все это надо сделать здесь, на месте, и, между прочим, с твоей помощью. Поэтому, когда для участия в комиссии потребовался человек, хорошо знающий местные условия и этот туннель, я не мог отказаться. В этом есть для меня известный риск, не отрицаю, но я иду на него. Надеюсь, ты меня понял?

— Да, я вас понял, — сказал я.

— Отлично. Но это лишь половина дела. Вторая имеет к тебе уже непосредственное отношение. Я умышленно приехал сюда на день раньше моего коллеги. Между прочим, это инженер-аппаратчик, не нюхавший производства, но страшный законник и, между нами говоря, типичный бюрократ. Так вот, я постарался приехать чуть раньше, чтобы, так сказать, приватно, без протоколов и заседательской суетни, выяснить, что тут произошло. Твои дела плохи, Андрей. Ты меня понимаешь?

— Да.

— Я чувствую, что ты стал реалистом, — удовлетворенно сказал Крамов. — Может быть, все-таки разрешишь мне раздеться?

Не ожидая моего ответа, он встал, снял пальто и повесил его на вешалку рядом с моим полушубком.

— Между прочим, — заметил Крамов, снова усаживаясь на стул, — ничто так успешно не воспитывает в человеке чувство реальности, как личные передряги. На собственном опыте лучше всего уясняется сущность вещей. Итак, тебе худо. Собственно говоря, перед тобой имеются две перспективы. Первая: тебя признают виновным в легкомысленном прожектерстве, преступном пренебрежении техникой безопасности, в результате чего произошла авария и несчастный случай со смертельным исходом. При таком варианте тебе грозит суд. Вопрос о твоей партийности решается автоматически. Ты меня слушаешь?

— Да, — сказал я.

— Вариант номер два, — продолжал Крамов. — Обстоятельства складываются в твою пользу. В твоих действиях не находят ни легкомысленного прожектерства, ни преступной небрежности. Ты принял все необходимые меры, но чего-то не предусмотрел. Не знаю, чего именно. Ты получаешь административное взыскание, очевидно, остаешься на своем посту, партийная и профсоюзная организации проводят собрания по поводу усиления техники безопасности на строительстве. Ясно?

— И все? — спросил я.

— Почти все.

— Что же еще?

— А то, что вариант номер два, как сиамский близнец, должен быть связан с некоторыми шагами Арефьева, которые он предпримет, чтобы рассеять подозрительную туманность вокруг некоего Крамова. Арефьев породил это дело, он его и убьет. Логично?

Я чувствовал, что во мне просыпается жгучий интерес к тому, что говорил Крамов. Суть его предложения была мне более или менее ясна. Но из того, что так развязно-спокойно было сказано Крамовым, одна фраза как бы застряла, запуталась в потоке моих собственных мыслей. «Сейчас, в новой обстановке, дело складывается таким образом, ч, то я смогу вернуть себе прежнее положение», — именно так сказал Крамов. Он произнес эту фразу как бы между прочим, видимо не придавая ей особого значения, как нечто само собой разумеющееся. Конечно, я слышал и понял все, о чем говорил Крамов. Но эта фраза, преобладая над всем, все еще звучала в моих ушах.

— И вы уверены, что сможете использовать эту… новую обстановку? — медленно спросил я.

— А ты как думал? — тут же откликнулся Крамов. — Ну вот, теперь все. Деловая часть разговора закончена, а другой между такими закадычными друзьями, как мы, думаю, не предвидится. Вряд, ли

тебя интересует, что я делаю и как живу.

— Ну что вы! Почему вы так думаете? — И неожиданно для самого себя добавил: — Я ведь у вас дома был, Крамов.

— Что-о? — с нескрываемым удивлением переспросил он, чуть приподнимаясь.

— Сидите, сидите, не волнуйтесь. Я шел не к вам. Я не знал, что это ваш дом. Когда я узнал об этом, то ушел немедленно. У вас нет оснований для беспокойства.

Но Крамов уже овладел собой. Он слегка развел руками.

— Что ж, Андрей, — примиряюще сказал он, — я умышленно не хотел касаться этой стороны вопроса. Но раз ты все знаешь…

— Да, я все знаю.

— В конце концов это к лучшему, — чуть покачивая головой, сказал Крамов, — теперь между нами все ясно, до конца.

Он встал и подошел ко мне.

— Я далек от мысли, Андрей, считать себя, так сказать, счастливым соперником. Жизнь есть зкизнь. Эта женщина не подходила тебе. А со мной она счастлива.

— Да?! — вырвалось у меня.

— Она тебе говорила обратное? — вопросительно поднял брови Крамов, и нотки настороженности вновь прозвучали в его голосе.

— Нет, нет, не волнуйтесь, — успокоил я его. — У вас, видимо, все в порядке.

— Светлане не на что жаловаться, — поспешно сказал Крамов. — Она получила все, что хотела: покой и уверенность в завтрашнем дне.

«Уверенность в завтрашнем дне», — мысленно повторил я, взглянул на Крамова и усмехнулся. Но он или не заметил, или сделал вид, что не замечает моей усмешки.

«Странно! — подумал я. — Мне грозит суд. Крамов здесь и фактически будет одним из моих судей. Разумеется, я знаю наперед его приговор. И все же я не боюсь и чувствую, что сильнее его. В чем же тут дело?»

— Объясните, — сказал я, — почему вы так уверены, что сможете использовать эту, как вы выразились, новую обстановку? Это не праздный вопрос. Ведь вы предлагаете мне, мягко говоря, сделку. Отказаться от всех моих обвинений против вас. Ну а если это вам не поможет? Тогда мы оба останемся в дураках. Здесь надо действовать наверняка. Я хочу знать, на чем основана ваша уверенность.

Я говорил и глядел в его ясные голубые глаза. В них светились теперь спокойствие и торжество. Он был убежден, что побеждает, подчиняет меня себе.

— Ну, это психологическая арифметика, Андрей! Это даже не алгебра. Я человек пострадавший. А сейчас, как известно, исправляются ошибки прошлого.

— Ну, а я?

— Ты нет, — уверенно ответил Крамов. — Ты… как бы это сказать… Ты тип бездушного руководителя. Для тебя главное — план, скорейшее завершение строительства. Ради этого ты идешь на все, даже на гибель людей. Словом, Боливару не вынести двоих. Ясно?