Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана

Но перед сном я должен был успеть еще подумать о чем-то. О чем бы таком я должен был подумать? Ах, да! Что-то там насчет пригодности русских к дружбе с финнами должен я был сообразить. Но стоило ли давать себе труд соображать? И без того факт оставался фактом. А фактом было то, что я целый день рвался к пристани, но так и не мог туда пробраться. В этом ли признак их пригодности к дружбе с нами? Я стремился выбраться вон из глубины России, но не мог выбраться. Россия держала меня в своем железном плену и не собиралась отпускать. Это ли ставить ей в заслугу?

И в добавление ко всему, где-то тут же, неподалеку, подкарауливал меня тот страшный Иван. Он озирал своим грозным взором широкие и длинные дороги России, выискивая на них мою невзрачную особу. И кто знает, какую казнь он мне приготовил на своей таинственной земле. Но милости от него я не ждал, ибо какая могла быть милость мне, который метнул ему когда-то в спину нож? Не приходилось даже думать о милости.

Правда, где-то там, на далеком севере, все еще маячил огромный Юсси Мурто, готовый в любую минуту ринуться мне на помощь. Но не так просто было ему вырвать меня из того коварного капкана, в котором я слишком уж крепко застрял. Однако он все же стоял там, где стоял, не собираясь никуда отступать, и смотрел исподлобья в сторону Ивана. Только вопросов с его стороны не было на этот раз, и упреков тоже не было. Он стоял и молчал, угрюмо думая о чем-то своем, давнем и сокровенном. О чем он думал — бог ведает. Сон унес меня в свое волшебное царство, не дав мне заняться догадками на этот счет.

27

Проснулся я в десятом часу и сразу вскочил, вспомнив о пристани. Плечи, руки и поясница у меня изрядно побаливали после вчерашних шуток с вилами. Старшая хозяйка приготовила мне на завтрак три вареных яйца и оладьи в сметане. Молодой хозяйки уже не было. Она ушла на работу в семь утра. Я слыхал сквозь сон, как она уходила, слыхал также щелканье пастушьих кнутов, когда из деревни выгоняли стадо, но оторваться от сна не смог. Девочки тоже успели убежать. А хозяин, кажется, совсем не ночевал дома. Запив оладьи двумя стаканами топленого молока и стаканом чая из самовара, я подошел к хозяйке, чтобы сказать ей насчет своего отъезда и попрощаться. Но в это время она мне напомнила:

— К обеду не опоздайте. Он у нас от часу до двух. Запоздаете — перестоит, остынет. А у разогретого обеда и вкус не тот.

Я не стал с ней прощаться. Язык у меня не повернулся. Так уж я устроен, что не могу сказать «прощай», когда меня приглашают на обед. Сказав ей одно лишь только «спасибо», я вышел, чтобы отправиться все же прямиком на пристань.

Но, идя деревней, я, конечно, не упустил случая сделать опять маленький крюк в сторону дома Арви Сайтури. Да, все было на месте в его бывшем доме: стоял дом, стоял сад, и в саду играли дети. Это были самые младшие мальчики и девочки. Мальчики бегали по дорожкам сада, перебрасываясь мячом, а девочки сгрудились вокруг молодой женщины, должно быть, их воспитательницы, и слушали сказку. Увидя меня возле забора, женщина прервала сказку и обратилась ко мне:

— Вы к нам, товарищ? Пожалуйста, заходите. Вот калитка.

Я замялся, посматривая кругом. Шел я не к ним, конечно, а к пристани. Но она по-своему поняла мое колебание и пояснила точнее:

— Да не там, а вот здесь, видите? Приподнимите щеколду и толкните.

Пришлось войти. Но время у меня еще было в запасе, и две-три потерянные минуты ничего не изменяли.

Женщина предложила мне сесть на садовую скамейку возле себя и спросила:

— Что вас тут интересует? Я знаю, что парторг вам уже разъяснил кое-что. Но, может быть, вы хотели познакомиться поближе с внутренним распорядком, с методами воспитания? Учреждение это для колхоза не совсем обычное. Хлопот с ним немало. И если бы не война с ее ужасным наследием, разве встала бы перед нами забота о воспитании восемнадцати осиротевших ребят?

Я хотел ответить, что да, действительно, это дело трудное, и внутренний порядок меня очень интересует, и методы воспитания тоже, и что я давно мечтал вникнуть во все эти вещи, но, к сожалению, торопился на пристань, чтобы уехать в Ленинград, где меня ждали очень важные дела. Готовясь ей это объяснить, я для начала спросил:

— У вас, кажется, не все дети в сборе?

Она ответила:

— Да. Только младшие. Старшие мальчики на сенокосе, а старшие девочки побежали в дом переодеваться. Сейчас они поедут в поле своих коровушек доить.

— Своих? А откуда у них свои коровушки? От родителей остались?

— Нет. Сами вырастили. Вскормили, вспоили телят и вырастили по три коровушки.

Я хотел спросить, откуда у них взялись телята, но в это время самая нетерпеливая из девочек спросила воспитательницу:

— Антонина Павловна! А как же сказка? Вы разве не будете нам ее досказывать?

Воспитательница ответила:

— Буду, буду, Леночка. Потерпи немного. Ты же видишь, я с дяденькой разговариваю.

— А этот дяденька знает сказки?

— Вероятно, знает. Каждый человек знает какую-нибудь сказку.

— А если знает, пусть расскажет.

— Ну что ты, Леночка! Как можно затруднять человека! Он же по делу зашел. А если у него времени нет или настроения?

— Дяденька, у вас есть настроение?

Этот вопрос нетерпеливая Леночка задала мне. Я вгляделся в ее чистые голубые глазенки, и на какое-то время пристань ушла из моей памяти. У меня тоже могла быть в скором времени такая же славная, светленькая, пушистоголовая, жадная до сказок дочь. Я сказал:

— Да, у меня есть настроение. Какую сказку ты хочешь?

— Все равно какую!

— Хочешь, я расскажу тебе финскую сказку?

— Хочу. Правда, девочки, мы хотим финскую сказку?

И девочки ответили в один голос:

— Хотим, хотим!

Финских сказок я знал много и, не долго думая, рассказал им первую, что пришла мне на память: