Сотворение мира.Книга третья

Так повернулась судьба Романа. Так же как все другие добровольцы-коммунисты, он перед отъездом в Испанию сдал в училище свой партийный билет, документы, все, что связывало его с родной землей. Ему было досрочно присвоено звание лейтенанта. Там, на родной земле, он так же, как все, оставил даже свое имя, и теперь товарищи называли его Романо Гарсиа Росос, что, впрочем, никого не могло обмануть, так как по-испански он знал не более сотни слов, которым его срочно обучили в поезде две женщины-переводчицы. Яков Степанович Ермаков именовался теперь Жаком Жерну, хотя французский язык он знал нисколько не лучше, чем его адъютант — испанский.

— Дорогой мой комарадо Росос, ты со своим обличьем можешь сойти за испанца, — ухмыляясь говорил новоиспеченный Жак Жерну, — нос у тебя ястребиный, кожа смуглая, усишки черные, весь ты худущий, будто под испанским солнцем от рождения жарился, а вот я, братец мой, никак не похож на француза. Лучше бы уж голландцем прикинулся или немцем.

— У французов тоже есть рыжие и толстоносые, — отшучивался Роман, — так что вы, Яков Степанович, можете появиться в Мадриде как незаконный внук Александра Дюма.

В вагоне кроме них было еще немало таких же «испанцев», «французов», «немцев», «итальянцев». Их можно было отличить по новехоньким темным костюмам, сидящим не очень ладно, по одинаковым галстукам, полученным, видимо, на одном и том же складе, а самое главное — по наигранному оживлению, за которым наметанный глаз сразу бы разглядел тщательно скрываемую настороженность.

Поезд, в котором ехали советские добровольцы, уже миновал польские земли и остановился на границе Германии.

— Ну, милый мой дон Романо Гарсиа Росос, тут надо держать ухо востро, — мрачно сказал Ермаков. — Гитлер не очень жаждет нашего появления в Испании. Это не в его интересах. Так что, когда пограничники станут проверять документы, нам лучше держать язык за зубами, не то они сразу разберутся, какие мы испанцы и французы.

Однако вопреки предположениям Ермакова немецкие пограничники — хмурые, немногословные парни — довольно быстро прошли по вагонам, так же быстро просмотрели паспорта и удалились. Поезд пошел дальше, к границам Франции.

Пассажиры вагона постепенно перезнакомились друг с другом, и Роман убедился в том, что все они военные, командиры Красной Армии, чего не могли скрыть их гражданские костюмы и до смешного благозвучные иностранные имена. Все они были добровольцы. Оставили на Родине семьи, все, что было им дорого, и теперь ехали туда, в Испанию, чтобы с оружием в руках отстаивать там республику.

Роман часами стоял у окна, всматривался в незнакомые города и селения, думал о том, что предстоит ему увидеть и испытать на испанской земле. Он не раскаивался в своем решении, но именно здесь, за границей, понял, что такое тоска по Родине и близким.

На Северном вокзале Парижа советских добровольцев встретил сотрудник посольства СССР, проводил их в гостиницу, а на следующий день, когда этот же сотрудник появился в гостинице в сопровождении худощавого человека в светло-сером костюме и в шляпе, Роман остолбенел, от испуга и смущения готов был провалиться сквозь землю. Перед ним, удивленно подняв брови, стоял его родной дядя Александр Данилович Ставров.

— Ты как здесь оказался? — спросил он у Романа.

— Так же, как все, — осмелев, сказал Роман. — Я считал, что это мой долг коммуниста.

Полтора десятка добровольцев смотрели на дядю с племянником…

— Хорошо, мы потом поговорим, — сказал Александр Данилович. — А сейчас, товарищи, мне хотелось бы ввести вас, как говорится, в курс дела, рассказать о том, что происходит в Испании, каково там соотношение сил и какую позицию занимают при этом европейские страны…

Он стал говорить о республиканцах, о мятежных генералах, которые поставили своей целью уничтожить республику и установить диктаторскую власть, о той стремительно возрастающей помощи, которую оказывают Франко его покровители Гитлер и Муссолини, посылающие мятежникам самолеты, танки, пушки, сотни советников и целые воинские соединения.

— Положение в Испании тяжелое, — помедлив, сказал Александр Данилович. — И казалось бы, правительство такого, именующего себя «демократическим», государства, как Франция, обязано поддержать Испанскую республику, наконец, понять, что, захватив Пиренеи, фашисты заходят в тыл самой Франции. Между тем правительства Англии и Франции предложили создать так называемый комитет по невмешательству. Теперь мы начинаем понимать, что комитет этот, по сути дела, призван преградить путь в Испанию потоку таких вот, как вы, добровольцев-антифашистов, лишить законное правительство Испанской республики возможности покупать оружие в других странах. Советский Союз дал согласие участвовать в комитете по невмешательству в надежде на то, что границы Испании будут закрыты действительно для всех, кто хотел бы помочь той или другой стороне. В таком случае испанский народ, безусловно, подавил бы контрреволюционный мятеж. Однако если англо-французские правители зорко следят за тем, чтобы в республиканскую армию не были доставлены со стороны ни один самолет или танк, то на помощь, оказываемую фашисту Франко Италией и Германией, они смотрят сквозь пальцы…

Александр Данилович помолчал, обвел взглядом внимательных своих слушателей и, хотя ему очень хотелось соблюсти выдержку и спокойствие внешне невозмутимого дипломата, сказал взволнованно:

— Тем не менее, дорогие товарищи, вы не будете в Испании одинокими. Знайте: чуть ли не из всех стран мира легально и нелегально вливаются в республиканскую армию тысячи честных людей — французов, англичан, американцев, поляков, чехов, болгар, немцев, итальянцев, всех, кому ненавистен фашизм. Они едут в Испанию пароходами, поездами, летят на самолетах, пробираются горными тропами, а там, в Испании, создают интернациональные бригады, батальоны и сражаются не щадя себя…

Он хотел добавить, что, если бы не его дипломатическая служба, не та трудная и сложная работа, которую он, коммунист, выполняет здесь, за рубежом, вдали от родной земли, он сам, ни секунды не задумываясь, пошел бы с ними туда, навстречу смертельной опасности, но лишь вздохнул и проговорил устало:

— В республиканской армии бок о бок с вами будут сражаться анархисты. Их там немало. Но они, надо сказать об этом прямо, и помогают и мешают республике. Помогают потому, что среди них есть много честных, отважных и смелых людей, ненавидящих фашизм, и есть и такие, которым на все наплевать, начиная с республики, за которую они воюют, и кончая дисциплиной. Они делают все, что хотят, а в бой идут, когда им захочется. Они могут бесстрашно врезаться в боевые порядки противника, разбить его вдребезги, а через несколько часов отойти на отдых, никому не подчиняясь. Вам с ними будет нелегко. Очень нелегко. Но относиться к ним надо осторожно, тактично, серьезно, памятуя, что перед вами союзник — какой бы он ни был, — а не враг…

После окончания разговора Александр Данилович увез Романа к себе. Жил он с женой неподалеку от посольства в довольно скромной квартире. За ужином стал расспрашивать племянника обо всех Ставровых. Роман рассказал о том, что отец с матерью по-прежнему живут на Дальнем Востоке, что брат Андрей, подчиняясь желанию затосковавшей Ели, видимо, уедет поближе к ее родным местам.

— Андрей любит Елю, души в ней не чает, а она, как мне кажется, только принимает его любовь, считает, что ее все должны любить, что она рождена для всеобщего преклонения перед ней, — задумчиво сказал Роман.

— Уж не ранила ли она и твое сердце? — усмехаясь, спросил Александр Данилович.

Роман смутился, отвел глаза.

— С чего это ты взял, дядя Саша?

— Как с чего? — вмешалась Галина, жена Александра Даниловича. — Помнится, вы все, три брата, были отчаянно влюблены в прекрасную Елену. Не так ли? Ну что покраснел? Не пойман ли с поличным?

Она засмеялась, потрепала его густые темные волосы.

— Пощади парня, — сказал Александр Данилович. — Пора ему собираться. Товарищи ждут. — Подвинув стул к Роману, он неожиданно спросил: — Отец с матерью знают, куда ты отправился?