В строю — сыновья

— Случайно, роясь в подшивках газет, обнаружил я одну вещь.

Офицер попросил Виктора подойти поближе и ткнул пальцем в крупный заголовок:

— В этом очерке рассказывается о человеке, вам незнакомом совершенно. Зато его знал ваш отец. На одном фронте сражались они. Хотите почитать?

— Очень! — ответил Гребенюк.

— Тогда забирайте подшивку с собой. Прочтете, завтра в это же время принесите.

— Есть! — Виктору не терпелось узнать о человеке, который шел с отцом одними путями-дорогами.

Когда Гребенюк появился в казарме, солдаты окружили его, спрашивали:

— Ну что? Здорово пробрал тебя старший лейтенант?

Виктор улыбнулся:

— Да нет. Вот почитать дал, а что — еще и сам не знаю.

— Тогда пошли вместе почитаем, — предложил Василенко. — Это всем интересно.

— Нет уж, — ответил Гребенюк, — извините меня, не могу. Я лучше один…

— Вот нелюдимый, — воскликнул Байков. — И когда же ты к армейским порядкам привыкнешь?

— За три года привыкну, — отшутился Виктор и скрылся в ленинской комнате. Здесь он углубился в чтение. Читал с такой жадностью, будто пил свежую, родниковую воду.

…Август сорок третьего года. Наши войска получили приказ о прорыве «Голубой линии». После мощной артиллерийской подготовки они перешли в атаку.

В первой цепи наступающих вело бой отделение коммуниста гвардии младшего сержанта Иосифа Лаара. Прикрываясь бронею танков, бойцы ворвались в первую траншею противника. Вокруг свистели пули, вспыхивали черные столбы разрывов. Иосиф будто не замечал этого, поливая врага автоматным огнем. Но гитлеровцы оборонялись упорно, с ожесточением обреченных. Справа вспыхнул наш танк, подбитый фашистами, вышло из строя орудие сопровождения. Наступающим становилось все тяжелей. Под свинцовым ливнем пулеметов рота залегла. Дорогу преградил неприятельский дзот. Гвардейцы несли потери. Нужно было срочно предпринять что-то.

Командир роты приказал блокировать дзот. Выполнение задачи возложил на отделение младшего сержанта Лаара.

Гвардейцы по-пластунски поползли по росистой траве. Вот и амбразура. До нее рукой подать. Лаар укрывается в воронке. Меткий бросок. Пулемет замолчал. Наступление продолжалось.

Но вот ожил второй дзот фашистов и снова прижал гвардейцев к земле. Лаар укрылся в окопе, брошенном фашистами. По дзоту ударили наши пулеметчики. На какое-то время он захлебнулся.

Командир батальона крикнул:

— За мной, вперед!

Но едва успели воины приподняться, как снова ожил дзот и начал косить их кинжальным огнем.

И тогда Лаар пополз вперед, скрылся в воронке, приготовил гранаты. Первый, второй, третий бросок. И неудачно. Пулеметчик повернул дуло в сторону Лаара, но достать его было невозможно: гвардеец находился в «мертвом пространстве». В Лаара полетела граната. Она разорвалась неподалеку. Осколком воину разорвало живот. Автомат вылетел из рук. Иосиф потерял сознание.

Фашисты думали, что он мертв, и продолжали вести огонь по залегшей пехоте, но Лаар, очнувшись, зажал пилоткой живот, подбежал к амбразуре, схватился за раскаленный ствол, стараясь прижать его к земле. Потом навалился грудью на амбразуру. Пулемет захлебнулся…

Иосифу Лаару было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. А после войны имя его навечно зачислено в списки части. И каждый день оно произносится на вечерней поверке. В роте стоит аккуратно заправленная койка, а над нею помешен портрет Иосифа…

Виктор одним махом прочитал очерк. И в его сознании встал образ воина, непобедимого в своей верности Родине.

Когда на второй день Гребенюк снова пришел в канцелярию, чтобы отдать газету, старший лейтенант спросил:

— Ну, каково ваше мнение?

— Это здорово! А главное, было ему где развернуться. Сейчас вот не проявишь себя.

— Не проявишь? — прищурился офицер. — Я считаю: тот, кто постоянно думает, как бы проявить себя, подвигом «осчастливить» Родину, никогда подвига не совершит. Есть у некоторых такое мнение: если понадобится, первым в атаку пойду, на дзот брошусь, под танк, жизни не пощажу и прочее. Странные люди. Невдомек им, что наш подвиг сейчас — это постоянный воинский труд. Путь к славе нелегок, слава к человеку приходит между делом, если дело достойно ее, и подвиг не мимолетная вспышка, не фосфорический блеск, а вечный огонь в человеке, в его сердце…

Иосиф Лаар, совершая свой подвиг, вовсе не думал «отличиться». Он выполнял свой долг. Да, кстати, в той же части, в составе которой воевал он, служит ефрейтор Анатолий Лаар — сын героя. Превосходный солдат — знак отличника носит. В авиационной части служит сын дважды Героя Советского Союза генерала Полбина — прекрасный летчик-истребитель.

Виктор слушал Зотова и смущенно опускал голову. Он понял, к чему клонит командир взвода. Казалось, прямого упрека не бросает в лицо, тактично ведет разговор. Но чувствуется упрек в его словах: «А вот ты не такой, как сын Лаара».

— Герои — они рядом с вами, — продолжал офицер. — Вот, к примеру, младший сержант Анисимов, он изучил все оружие роты, награжден знаком «Отличник Советской Армии», Почетной грамотой ЦК ВЛКСМ. С первого выстрела, первой очередью поражает цели. Таким людям — слава и почет, о них и можно сказать смело: молодцы, славными делами умножаете вы традиции героев-отцов.

…В тот же вечер Виктор послал письмо матери:

Ответ прислал Николай. Резкий, прямой. Сначала писал о делах колхозных:

— Легко сказать: настоящим, — вздохнул Виктор.

В эту ночь Гребенюк долго не мог уснуть. Старался восстановить в памяти каждый свой шаг и приходил к выводу, что, пожалуй, неважный он солдат. Может быть, и впрямь загордился: если сын героя, так уважение мне по штату положено. А вот другие не требуют особого внимания. Не просили привилегий те, о которых рассказывал старший лейтенант Зотов. Эти люди сражались не ради славы, а ради жизни на земле…

«Лаар тоже сын героя, — подумал Виктор. — А мои товарищи? Ведь, в самом деле, у многих отцы погибли».

— Ты что там шепчешь? Спи, — услышал он приглушенный голос Байкова.

«МЫ ВЕРИМ ТЕБЕ, ВИКТОР»

Старший лейтенант Жуков неторопливо ходил по комнате. Он только что беседовал с комсомольцами о том, как учиться жить и работать по-коммунистически, и теперь думал: а дошли ли его слова до людей, сумел ли он вызвать у них стремление трудиться по-новому, строже оценивать свои дела и поступки товарищей?

Солдаты слушали его, кажется, внимательно. Сидели тихо. Но это еще ни о чем не говорит. Ему, секретарю парторганизации роты, не раз доводилось встречать и молодых воинов, и старослужащих, которые, провинившись, охотно каются, а на политзанятиях сидят на шелохнувшись, как загипнотизированные. Но через два-три дня из комендатуры раздавался телефонный звонок: задержали самовольщиков.

Офицер посмотрел в окно. Уже стемнело. В соседнем корпусе ярко светились огни. Доносились отрывистые слова команды. Жуков взглянул на часы: время ужина. Через несколько минут городок ожил. Зазвенели в морозном воздухе песни — неразлучные спутницы солдата.