Свадебные колокола

В раскалённый полдень трактористы съезжались к этой бочке. Солнце дышало им в лицо, обжигало грудь и горло. Ведро за ведром выливалось на раскалённые моторы машин.

Такой был закон в бригаде Артёма Хабарова. И нарушать его никто не имел права — хлеб был дороже воды.

Каждый мог выпить в день две кружки воды. Только две. Больше воды не хватало. А в то утро Веня не выдержал и выпил столько воды, сколько смог. Никто никогда не узнал об этом. Знал только один Веня. Ему было весело и забавно тогда, что он надул всех. Его совесть заявила о себе во весь голос немного позже.

Каждое лето Веня проводил на юге, у бабушки. Она жила в Крыму, в маленьком Камыш-Буруне, тихом посёлке у моря.

С приходом каникул у Веньки начиналось славное и беззаботное время. Лишённый назойливой родительской опеки, он чувствовал себя легко и свободно. Целыми днями он пропадал с мальчишками на море. Никто не мог сказать ему, что это неприлично и опасно.

И вот окончена школа. Был праздник, был бал, а потом мерный стук колёс. Поезд увозил Веню к морю. И опять, как и каждое лето, шумели кипарисы на улицах, пахло акацией и вяленой барабулькой.

Кончена школа. Впереди голубые дороги — выбирай любую. Но над этим Веня мало думал. За него неплохо думали дома.

Здесь, в Камыш-Буруне, у него появилась первая девчонка. Девчонку звали Терезой. Её так просто дразнили мальчишки. Веня дразнил её вместе со всеми. Дразнил и не знал, как её зовут. Ему было всё равно.

Летний сезон приносил камыш-бурунским мальчишкам работу. Веня сразу полюбил её. Это была удивительная, свободная и опасная работа. Она доставляла ему много радости и спортивного азарта.

Веня работал с утра до вечера. Когда уставал, ловил с мальчишками бычков и барабульку. Но уставал Веня редко. Он любил свою работу, и никто не называл его генеральским сынком. Здесь он был равным среди равных.

Венька обследовал множество свай, старых, поржавевших, вбитых в море, причалы, купальни, затонувшую баржу. Его работа была под водой — он вместе с мальчишками искал в заливе рапаны и отдирал их перочинным ножом. Рапаны — это большие ракушки с острыми углами, серые, чуть беловатые, с гладким апельсиновым цветом внутри. Нырять приходилось глубоко, больше шести метров. Но Веня не мог себе позволить отставать от других и скоро привык. Наберёт в лёгкие побольше воздуху, перевернётся, откроет глаза в воде и, медленно выпуская воздух и загребая руками упругую воду, идёт ко дну. Там, внизу, светло и тихо.

Самым трудным делом было оторвать присосавшийся к железу рапан. В воде он был скользким, острым и до крови царапал руки. Раны потом долго и приятно ныли в морской воде. С первой попытки оторвать рапан никому и никогда не удавалось.

И чем больше был рапан, тем он был красивее, тем сильнее шумело в нём эхо моря, если рапан приложить к уху. Такие рапаны и ценились больше. Они были для отдыхающих самыми ценными сувенирами, которые мальчишки поднимали со дна моря, в память о Крыме. И эти сувениры свободно соперничали со всеми другими. В этой конкуренции мальчишки всегда побеждали. Стоило кому-нибудь из них появиться на пляже, рапаны раскупали тут же.

Море дарило мальчишкам эти ракушки. Оно же давало им работу. Может быть, поэтому они всегда дёшево продавали рапаны.

Перед Веней открылось что-то такое, чего он не понимал раньше. Он начал чувствовать в своём сердце нежность и уважение и к морю, и к мальчишкам, и к самому себе.

Как-то в посёлке появился дядя Стёпа. Это был длинноногий мужчина в сером полотняном костюме и парусиновых сандалиях. Он предложил мальчишкам продавать рапаны ему. Человеком он оказался щедрым — его цена была в два раза больше против их собственной. Но Веня отказался первым. Ему показалось, что в его охоте за рапанами пропадёт что-то самое прекрасное или, быть может, свободное. Что именно, он не мог понять до конца.

Витьке Сомову, Вениному соседу (Сомовы занимали с бабушкой один дом на двоих), так не показалось. Он рассудил по-другому. Ведь у каждого человека есть своя голова на плечах. Он продал свои ракушки дяде Стёпе. Веня не мог простить ему такого предательства и объявил Витьке бойкот.

Вот уже прошло несколько лет, думал Веня. Но я всё равно не могу забыть Витькину измену. Я не злопамятный — этому не научила меня жизнь. Но если бы завтра я встретил повзрослевшего Сомова, мне не захотелось бы провести с ним вечер ни за чашкой кофе, ни за рюмкой водки. В этом я уверен.

Раньше Веня думал точно так же. Очевидно, так думал не только он, потому что через два дня дядя Стёпа уехал из Камыш-Буруна. Он увёз с собой только Витькины рапаны.

А через несколько дней Вене повезло больше других.

На старом, поржавевшем тяжёлом якоре, на котором держался красный буй, похожий на большой поплавок, он нашёл очень редкий рапан. Этот рапан был размером в три его кулака.

Веня много раз нырял под красный буй и сломал свой перочинный нож об этот гордый рапан. Но всё равно к вечеру он справился с этой красивой и редкой ракушкой.

Был тихий июльский вечер. Садилось солнце. Его круглый шар висел над синим морем. Вода была тёплая, мутная у берега, когда Веня выбрался из моря и устало опустился на песок.

Песок на камыш-бурунском пляже был особенный. Такого песка больше не было в СССР. Во всяком случае, Веня был уверен в этом, и его невозможно было переубедить. Песок был очень мелкий, светло-рыжий, с мелкими осколками слюды. Издалека казалось, что пляж щедро усыпан золотым песком. Наверное, поэтому его когда-то и назвали Золотым. Про песок ходила молва, что в нём были какие-то лечебные свойства. Никто толком не знал, правда это или враньё. Лично Веню всё это мало волновало.

Он считал себя уже почти взрослым. Он думал, что через месяц-другой его будут называть студентом. И совсем неважно, где он будет учиться.

Веня лежал на диком пляже и пересыпал с ладони на ладонь горячий песок. Ветер приносил к морю запах акаций. Веня смотрел на свой рапан. Ему было на что смотреть. Нет, такой рапан он не мог продать никому. Даже если бы вдруг дядя Стёпа вернулся обратно и предложил Вене за этот рапан три новых кожаных футбольных мяча, ему пришлось бы подумать. Подумать и отказать дяде Стёпе. Разве мог он продать такой рапан? Нет, никогда. Веня решил, что всю жизнь эта ракушка будет с ним.

— Ой! Где ты достал? — услышал Веня за своей спиной голос и обернулся.

Сзади него стояла Тереза. Она, видно, только что вышла из моря, и на её покатых плечах переливались капельки морской воды. Веня посмотрел на Терезу и почему-то подумал, что она красивее всех московских девчонок, с которыми он был знаком. У неё были крепкие, чуть худые ноги, тонкие руки и карие глаза. Нет, не карие, тёмно-карие, почти чёрные, цыганские. А волосы соломенные, выжженные солнцем, совсем белые.

Веня ничего не ответил Терезе. Она села рядом с ним, поджав под себя ноги, и взяла в руки рапан. Она сидела очень близко к нему, касаясь его согнутым локтем своей руки. У Вени появилось желание погладить её руку — такая нежная, гладкая и загорелая кожа была у неё. А какой у неё был загар? Никто не умел загорать так, как она. Наверное, солнце любило её больше других. Все женщины, которые отдыхали в Камыш-Буруне, долго смотрели вслед Терезе, когда она шла по улице в своём открытом синем сарафане. А на пляже мужчины не сводили с неё глаз. Им, верно, очень хотелось узнать секрет Терезиного загара, но она свято берегла его.

Веня отвернулся от Терезы, сощурился и смотрел на солнце. Солнечный шар опускался в море. Ему показалось, что солнце устало за день и солнцу тоже хочется искупаться.

— Где ты достал? — снова спросила Тереза. У неё был мягкий и певучий голос.

— В море, — ответил Веня и лениво кивнул на залив. — Разве не видишь?

Она широко улыбнулась. Веня не видел ничего смешного и спросил:

— Ты чего?

— Ты сам чем-то похож на море.

Вене стало как-то неловко, и он грубо сказал:

— Не ври.

— Нет, правда-правда, — быстро проговорила она и опять улыбнулась. Улыбка у неё была открытая и добрая.