Аттестат зрелости

Да, деньги Павел присылает. Но чем компенсировать те моральные муки, что испытывали она и дети? Чем компенсировать ту некоторую ущербность, которую, как она понимает, чувствовал все эти годы Вася? Валерик хоть и спрашивал, где папа, но был вполне доволен, что рядом с ним - любимые брат и мама.

Это хорошо, что сыновья любят друг друга. Правда, старший сын относился к младшему долгое время очень враждебно после отъезда отца. Кричал на него, часто бил. А потом изменился неожиданно. Стал с Валериком ласковым и нежным, а с ней держался по-прежнему озлобленно.

В коридоре щёлкнул замок - это пришел, наконец, Василий.

Вера Ивановна слышала, как он, не зажигая света в коридоре, прошел в свою комнату, и все затихло. Некоторое время спустя, Вера Ивановна зашла в комнату сыновей, остановилась в дверях, смотрела несколько минут на спящих. Потом осторожно подошла к Валерику, поправила одеяло, повернулась к Василию.

Вася спал точно так же, как увидела она его, возвратившись с работы, прямо на одеяле, зарывшись лицом в подушку. Вера Ивановна опустилась на колени возле него, протянула руку и осторожно погладила по голове:

- Василёк мой... Что с тобой, сыночек? - прошептала и, уронив голову на постель сына, затихла.

Лишь в эти долгие ночные часы она могла расслабиться, ведь никто в это время не мог увидеть, как ей тяжело.

Ох, Павел, Павел!..

В коридоре заливисто и долго звенел звонок. Видимо, сторожиха тетя Дуся позволила кому-то из малышей дать звонок с урока, и тот с наслаждением вдавил кнопку в гнездо: это был звонок с последнего урока.

Десятый «Б» дружно и облегченно вздохнул. Защёлкали замки шикарных «дипломатов», зашуршали «молнии» спортивных сумок, но преподаватель математики Мария Николаевна негромко остановила «бэшников»:

- Спокойно, спокойно, ребятки: Алина Дмитриевна попросила вас задержаться.

- Ну вот... - заныл Сенечка Ерошкин, - тут столько уроков задали, а тут - задерживают.

- Ой, Семён, - покачала головой Мария Николаевна, - взрослый ты человек, а эмоции, как у пятиклассника.

- Знаете, Мария Николаевна, - прижмурил хитрые глаза Ерошкин, - в каждом мужчине до старости должен жить маленький мальчик.

В класс проскользнула Алина Дмитриевна, их классная руководительница, будто хотела остаться незамеченной – была у неё такая манера ходить, на цыпочках. Сзади шёл директор. Его массивная фигура внушала такое же уважение, как, например, многотонный "КамАЗ". С виду грозен - дальше некуда, но даже первоклассники знают, что у Кузьмы Петровича добрейшее сердце. Но стружку с озорников он умел снимать так, что из его кабинета их вышибало, как взрывной волной, распаренных и жалких.

- Ну, друзья, - басовито сказал директор, - есть у нас к вам одна просьба. Видите ли, девятиклассники не успевают с уборкой картофеля в колхозе. Не такие, как вы, видимо, лихие...

- Мы, Кузьма Петрович, единственные в своём роде, - Сенька щурится, доволен, что есть повод поговорить.

- Да, ты у нас, Семён, совершенно редкий экземпляр, феномен, одним словом, - улыбнулся Кузьма Петрович.

Ёрошкин расцвел улыбкой.

- Ты феноменальный лодырь, Ерошкин, - добавила Мария Николаевна, - другого такого лодыря на всем белом свете не сыщешь.

- Что вы, он у нас трудяга! В прошлом году на картошке полдня проспит в борозде, а ест потом за четверых! – засмеялся кто-то, и весь класс зашевелился, готовый продолжить шутливый разговор, но директор остановил пререкания:

- Поговорили, и добро. А теперь о деле: с понедельника поедете в колхоз дней на десять. Надо вовремя убрать картофель, а то могут и дожди начаться.

- Ур-а-а! - стены вздрогнули от дружного крика.

- Вот чудеса, товарищи, - в третьем десятом классе об этом сообщаю, и все «ура» кричат. - Однако заметил, что Василий Окунь молчит, хмуро уставился в окно.

«Да, ему нечего радоваться», - подумал Кузьма Петрович, вспомнив о письме из милиции, где говорилось о драке, затеянной Окунем в парке.

Медленно катилось по небу солнце. Оно, казалось, изо всех сил старалось обогреть застывшую землю, но это плохо ему удавалось. Осень властно замораживала землю, покрывала лужи ломкой звонкой корочкой, злясь, по утрам рассыпала иней - предвестник снега. Деревья глухо стонали под порывами ветра, и последние листья разноцветными лоскутками, как заплатки, ложились на убранное чёрное картофельное поле. И всё же солнце было ещё в силе, потому растапливало по утрам ледяные корочки.

Десятый «Б» работал слаженно и участок свой убрал к по-лудню. Радостные, перемазанные землей, с гиканьем и песнями ребята облепили очередную машину, нагруженную картофелем, чтобы уехать в деревню. Они спешили собрать свои немудрящие пожитки. Даже готовы отмахать пешком все двадцать километров до города, где нет опостылевшей картошки, где не надо вскакивать в шесть утра, когда земля потрескивает от холода, а над рекой и полями клубится туман.

На землю наползал синий сумрак с востока, а на западе, за лесом, полыхало огромным кострищем солнце. Из окна клуба, где жил десятый «Б», был виден этот чудесный закат. Казалось, что от раскалённого солнца вспыхнут верхушки сосен, а на светлом, чисто вымытом стекле прыгали блики, словно от большого пожара.

Настенька Веселова, взглянув в окно на багровое полотнище заката, тихо сказала Светлане Рябининой.

- Завтра будет ветер, вон какой закат огненный.

- Нам он будет не страшен, мы будем дома, - беспечно отозвалась Светка.

Девчонки уложили вещи по сумкам, вытряхнули солому из наволочек, сгребли на середину, собираясь вынести мусор из помещения.

Мария Николаевна - она была вместе с десятым «Б» в колхозе, - заглянула к девчатам, улыбнулась виновато и загадочно:

- Хорошо, что хоть солому не успели ещё вынести.

- Сейчас вынесем! - пообещали девчонки дружно.

- Не надо, вернее - погодите выносить... - Мария Николаевна усиленно протирала очки платком, как делала в минуты растерянности или волнения, наконец, начала говорить: - Девочки, остался один неубранный клин. Картошка ведь погибнет, замёрзнет. Я понимаю, свой участок вы уже убрали, но картошка ведь погибнет... Я хочу вас попросить остаться ещё на один день, ну, а кто не хочет... У сельсовета вас ждёт машина, - Мария Николаевна посмотрела на их усталые и грустные лица.

Девчонки молчали. Каждой хотелось домой, и каждая боялась об этом сказать.

Комсорг Ольга Огуреева тихо спросила:

- Ну что, девчонки, останемся, а? Светка, Настя, Лариса...

Подруги виновато отводили глаза и молчали. А тут мальчишки ввалились в комнату всей гурьбой, разом загорланили, и, конечно, громче всех Ерошкин:

- Нашли дураков!

- Не останемся! А чего остальные плохо работали, а мы теперь за всех вкалывай, да? Домой поедем!

- Не хочу я каши манной, мама, я хочу домой! - дурашливо вытирал притворные слезы Серёжка Герцев.

- А которые маленькие и по каше манной соскучились, пусть едут, - негромко сказала Светлана, она стояла рядом с Герцевым.

Мария Николаевна с укором обвела всех взглядом и вышла.

- Обидели Марию! - пошло пятнами лицо у Ольги Колесниковой. - Заныли: «Хотим домой, хотим домой!» Поезжайте, а мы останемся! - и первая начала набивать свой наматрасник соломой.

Девчонки молча положили сумки на свои места, молча постелили постели. Не сговариваясь, вышли и отправились на берег реки.

Тихая ночь опустилась на деревню. В чёрном небе сияли крупные и ясные звезды. Через все небо пролегла звездная дорожка с севера на юг: словно мазнул кто-то по небу кистью и оставил эту дорожку из россыпи маленьких звёздочек-светлячков. Млечный Путь - звёздная тропинка. Она манила к себе.

Девчонки сидели на краю обрыва. Под ногами густая и страшная темнота. Слышно было, как слабо плескалась речная волна. На другом берегу вода маслянисто поблескивала. Девчонки пели. Песня уплывала к другому берегу, туда, где за полоской мерцающей воды еле виднелся слабый огонек. И хотелось девчонкам так сидеть целую вечность.