Аттестат зрелости

- Ты чего, Рыба?

- Канай отсюда, Олень, без тебя разберемся, у нас тут свой разговор, - взъерепенился Васька, отбрасывая руку Игоря.

Фитиль оставил девушку в покое и, угрожающе откинув назад кулак, глядя прямо в глаза Игоря своими злыми и очень узкими, шагнул в его сторону. Оленьков не стал ждать, знал, как важен в драке первый удар, потому изо всей силы выкинул вперед свой кулак. Фитиль нелепо взмахнул руками и рухнул на деревянный пол танцплощадки. Окунь замахнулся на Оленькова, но парнишка с разбитым носом стукнул Ваську в ухо, и пьяный Окунь, не устояв на ногах, растянулся рядом с Фитилем.

Фитиль неожиданно быстро и ловко вскочил, ринулся на Игоря, да рядом стоящие парни схватили его за руки. Фитиль грязно и длинно выругался в адрес Игоря, но тот молча подтолкнул паренька и его подругу к выходу, дескать, идите отсюда поскорее. И лишь потом повернулся к Фитилю, поднес к его носу кулак:

- А это видел? Что, по стенке тебя размазать?

Фитиль дергался в руках державших, орал на всю площадку:

- Пустите, падлы, я ему юшку пущу, я его пером...

По парку раздался топот, и на площадку ворвались запыхавшиеся дружинники во главе с молоденьким милиционером. Милиционер сразу подскочил к Оленькову:

- В чем дело? Драка, да?

- Да не драка, - поморщился Игорь, лизнув языком по казанкам правой руки: от души дал Фитилю, аж кожу содрал.

- Ты зачинщик? - милиционер покраснел, нахмурил брови и закричал неожиданно тонким голосом: - Хулиганье, людям отдохнуть как следует не даете! Заберите его!

Дружинники тут же скрутили Игоря: не вырвешься. Игорь мог это сделать, не зря занимался в секции самбо, но не стал, а то еще могло быть и хуже, ведь драка-то была, и ударил он первым Фитиля, выходит, он и зачинщик. Но ребята вокруг зашумели, что виноват вовсе не Игорь, а начали драку другие, двое пьяных. Дружинники отпустили руки Оленькова и перехватили Фитиля у тех, кто его держал.

- Этого все равно возьмите с собой, - уже тише сказал милиционер и толкнул Игоря в спину: - Иди, там разберемся. Свидетели есть?

Ребята вдруг замялись, разошлись по углам, а возле милиционера остались лишь те, кто скрутил Фитиля. Все они были плечистые и крепкие, как на подбор:

- Мы - свидетели, - сказал один из них, с черной челкой на лбу.

- Ну, айда с нами, - махнул им патрульный, и все направились к выходу из парка.

Отделение милиции находилось невдалеке от дома Оленьковых.

- Смотри-ка ты, почти к самому дому подвезли, - пошутил мрачно Игорь, выходя из патрульной машины,

- Погоди, может, тебе сейчас не до дома будет, - зловеще пообещал милиционер.

Игорь передернул плечами: да, влип в историю. Ох, и достанется же ему: и от матери с отцом, и от Ольги. Девушка презрительно посмотрит на него, и скажет: «Эх, ты!», - а Игорю потом хоть с камнем на шею в реку: Ольга надуется надолго.

Милиционер сдал задержанных хмурому дежурному с сержантскими лычками на погонах, коротко объяснил, в чем дело, выложил отвертку, найденную у Фитиля, и вновь уехал на патрулирование.

Дежурный раскрыл журнал, вписал время и дату, спросил, хмуря брови:

- Тэк-с... Свидетели кто?

- Да мы, вроде... - поднялся все тот же, с черной косой челкой на лбу, что согласился стать свидетелем в парке.

- Фамилия, имя... отчество... адрес...

- Юрий Иванович Торбачёв, токарь с механического, а это, - он показал рукой на плечистых парней, - это наша бригада, а я, значит, бригадир. Записывать всех будете?

- Обязательно, - было видно, что эти мелкие происшествия очень надоели сержанту, а происшествий немало - вон какой журнал толстый.

Токари всё коротко и ясно рассказали, похвалили Игоря.

Потом дежурный расспросил Оленькова и отпустил его, заставив расписаться под тем, что записал на листе бумаги.

- Иди домой, - доброжелательно кивнул. - Если понадобишься, вызовем. Да не броди по улицам-то, время позднее, домой иди. А вы погодите, - осадил сержант токарей, увидев, что и они поднялись. - Я еще с этими субъектами не поговорил, - показал дежурный на Фитиля и Окуня. - Посидите, ребята, малость...

Игорь ушел, а Окуня охватил страх: Оленькова отпустили, а его оставили, и неизвестно, насколько.

- Начнем с тебя, что ли, - сказал сержант Окуню, разглядывая его суровыми глазами, и ни капли сочувствия не было в его взгляде, даже голос стал злее.

Окунь вздрогнул, внутри у него все задрожало то ли от страха, то ли хмель выходил, но Васька старался держаться нагловато, презрительно щурился на сержанта.

- Фамилия... Имя... Отчество...

Васька все четко произнес, и дежурный удивленно вскинулся:

- Окунь? А хирург Вера Ивановна Окунь кто тебе?

Васька покраснел и опустил голову.

- Кто же тебе Вера Ивановна?

- Мать, - прошептал Васька, еще ниже повесил голову, сгорбился.

- А не обманываешь? - недоверчиво спросил дежурный.

- Не-а, не врет, - ответил за Ваську Фитиль и засмеялся. - Уж сделай снисхождение, гражданин начальник, вдруг под нож к ней попадешь, зарежет ведь за сыночка!

Сержант прикрикнул на Фитиля:

- Ты, Никулин, помолчи, с тобой разговор особый будет! - и он показал Фитилю остро заточенную отвертку: - Это что?

- А чо? - ухмыльнулся Фитиль. - С работы шёл и прихватил, дома надо утюг починить. Так за отвёртку на работе ответ будет, а не тебе спрашивать!

- Утюг чинить? - сержант схватил карандаш, привстал из-за барьера, чтобы было видно всем, и начал чинить карандаш сначала нижним концом отвертки, потом боковыми гранями: аккуратные стружки сыпались на лист бумаги. - Утюг чинить, говоришь? - уже ехидно повторил сержант, глядя, как удивленно открывали рты Окунь и ребята-токари.

Фитиль молчал, понял, что дело принимает серьезный оборот.

- Тэк-с... холодное оружие это называется, Никулин. А ты, между прочим, поднадзорный пока. Или забыл?

Фитиль попробовал улыбнуться по-прежнему нагло, но получилось жалко и криво:

- Да ладно тебе, Никитич... Холодное оружие, холодное оружие! Какое же оно холодное - отвертка это...

-Я вам, Никулин, не Никитич, - официально вдруг заговорил сержант, - Ну-ка, ребята, посмотрите, что это такое? - обратился он к токарям. - Что это за инструментик?

Токари осмотрели острые грани. Торбачев даже пальцем провел - остро ли, как делал, проверяя заточку резца, и присвистнул:

- Вот это да!

- Отвертка! Да ничего этой отверткой не сделаешь, шуруп испортишь, - растерянно сказал один из его товарищей.

Дежурный словно ждал этих слов и припечатал журнал ладонью:

- Вот так-то, гражданин Никулин Виктор Федорович, пятьдесят четвертого года рождения, освобожденный досрочно-условно. Теперь мы и с вами подробненько побеседуем.

Дежурный отпустил Окуня, взяв с него подписку о невыезде из города, и Васька дрожащей рукой расписался на бланке.

- Иди домой, мать, наверное, уже волнуется, - миролюбиво сказал сержант.

Окунь хотел возразить, что мать уже давно за него не волнуется, он - не пацан, но промолчал.

Они были в комнате вдвоем: дежурный и Васька. Токари ушли, Фитиля отвели в камеру предварительного заключения.

- Что же ты, парень, творишь, - спросил дежурный, и Васька увидел, что глаза у сержанта совсем не злые, а усталые и добрые, и лет ему, видимо, уже немало - голова почти седая.

Васька молчал.

- Мать у тебя - золотой человек, а ты ее позоришь. С Никулиным связался, пьешь, наверное... Какой он тебе друг?

У него две судимости, вот опять получит свое, а тебе не такие друзья нужны... Вот Оленьков, вы с ним из одной школы, даже из одного класса, почему ты с ним не дружишь? На девчонку-малолетку напал, парнишку ударил... За что?

Васька молчал. Да и что он мог сказать? Ему порой и самому было противно с Фитилем, но кто-то, внутри его сидящий, толкал к нему. Всем назло, И одноклассникам, и матери, и учителям. Он старался держаться независимо, даже порой нагло, хамил всем подряд, и некоторым девчонкам на танцплощадке, это даже нравилось. А в классе, он это знал, его не любили.