Омут

«Как же я мог не услышать выстрел?» — подумал Самойлович в недоумении, рассматривая все еще с цыпочек мертвого квартиранта.

«А где же кровь? И крови не видно».

Он наконец опустился на ступни и отдышался, обдумывая происшедшее. Крови положительно не было, ни на полу, ни на одежде. Самойлович приблизил нос к стволу нагана и понюхал. Порохом тоже не пахло.

«Что такое? А не в обмороке ли он?»

— Владимир Артемьевич! — сказал громко Самойлович в самое ухо жильца и, подождав немного, толкнул голову толстым пальцем. Голова чуть сдвинулась по столу, освобождая конверт.

«Нужно прочитать».

Из кармана пиджака Самойлович достал несвежий платок и, прикрыв им пальцы, вытащил письмо из конверта.

Конечно же в первый момент он подумал, что письмо опасно и его придется уничтожить, но по мере чтения намерение это изменилось.

Самойлович дважды перечитал бумагу и убедился, что его имя в ней не упомянуто. Хорошо, с его точки зрения, было и то, что покойный не успел написать адрес, а в тексте адресат был назван всего лишь подполковником.

«Нет, всевышний еще не отступился от меня. Это же счастье — избавиться от такого жильца! (Недавно совсем он считал счастьем, что такой жилец живет у него.) А если я передам письмо не туда, куда он писал — а откуда мне знать, куда он писал? — а туда, куда следует, так я еще получу у них доверие, кредит получу. Это же полезное для них письмо. И никому не вредит. Там же ни одной фамилии!»

На время он с гордостью почувствовал себя прежним умным и хитрым Самойловичем, который не зря благополучно пережил столько властей.

Но, прежде чем связаться с представителями последней в своей жизни власти, Самойлович тщательно обследовал комнату квартиранта. Именно обследовал, а не обыскал, потому что следы обыска могли ему повредить. Задача облегчалась тем, что комната была почти пуста. Владимир Артемьевич жил по-спартански, и ничего опасного, кроме револьвера на столе, Самойлович не обнаружил. Это еще больше повысило его настроение, и он, очень довольный собой и новыми обстоятельствами, изменившими, как казалось, его положение к лучшему, направился в комнату, где находился телефон.

Поднимая трубку, он и не подозревал, что выдает себя с головой, что Шумов именно его фамилию назвал Софи в качестве источника информации, откуда Техник может почерпнуть необходимые сведения, а письмо подтверждало и разъясняло, как он это сделал.

Радостный Самойлович произнес самоуверенным тоном:

— Барышня! Дайте мне чека. Да-да. Вы не ослышались, мне нужно срочно чека.

Третьяков сидел за столом в комнате Владимира Артемьевича, а Самойлович — напротив, на том самом стуле, на котором недавно скончался его бывший квартирант. Это обстоятельство нервировало его и гасило радостное чувство, возникшее было при виде мертвого жильца. Но не только оно. Разговор вообще не складывался.

— Значит, Волков он по документам?

— Волков Владимир Артемьевич.

Труп уже увезли.

— И сегодня, вернее, вчера, — Третьяков взглянул на часы-будильник, стоявшие на подоконнике, — он ни с кем не встречался?

— Откуда ж я могу знать за целый день?

— В вашем доме не встречался?

— Я же сказал, я никого не слышал.

— Никто после работы к нему не приходил?

— Ну, я же сказал…

— А в другие дни?

— Что в другие дни?

— Кто у него бывал?

— У него никто не бывал. Если вы имеете в виду женщин, я ему прямо сказал: у меня приличный дом, и я буду просить…

— Я не о тех женщинах.

— Никаких не было.

— А мужчины?

— Ну вы же уже спросили, а я отвечал! — взмахнул руками Самойлович. — Я не понимаю. Я же к вам со всей душой…

— Что значит — со всей душой?

— Я хотел пользу принести. Вот письмо…

— Вы его прочитали?

— А почему бы и нет? — ответил с вызовом Самойлович. — Вы бы не прочитали, если в вашем доме лежит мертвый человек?

— Прочитал. Если бы опасался, что письмо меня скомпрометирует.

— Я вас не совсем понимаю. Это вы намекаете?

— На ваш вопрос отвечаю.

— Лучше б я его сжег. Вы бы ничего не узнали.

— А вам бы себе в заслугу нечего ставить было.

— Оно меня не могло компрометировать. Я ваше недоверие не понимаю. Вот Наум, он тоже был начальник…

— Миндлина оставьте.

— Я его ребенком знал еще.

— Оставьте.

Третьяков сжал пальцы в кулаки.

— Вот-вот, — сказал Самойлович, — сколько было властей, они все показывали мне кулак.

— Что не мешало вам богатеть при всех властях.

— И вы считаете, что я богатый?

— Я ваших денег не считаю. Что закон позволяет — пожалуйста. А вот насчет контрреволюции — не позволим.

— Зачем мне контрреволюция?

— Тогда скажите, кто приходил к вашему жильцу?

— Никто к нему не приходил.

— Из письма вытекает, что он виделся с Техником. Вы же читали письмо.

— Да разве там написано, что здесь?

— Конечно, не написано. Иначе бы вы сожгли письмо.

— Да как вы можете предположить, что у меня в доме бывают бандиты! Даже Наум…

— Самойлович! Я вас предупредил, — прервал Третьяков строго. — Не тяните рук к Миндлину. Он большевик, тюрьмы прошел, кровь пролил и жизнь отдал за правое дело. Когда новая жизнь победит, его помнить будут.

— А меня не будут?

Третьяков посмотрел все так же строго.

— Может, и будут. По нашим протоколам.

Самойлович сорвался со стула.

— Вы меня преступником считаете?

— Мы разберемся.

Третьяков тоже встал.

— В чем вы разберетесь?

— Под вашей крышей жил преступник.

— Откуда ж я мог знать? Если даже вы не знали!

Третьяков не откликнулся на выпад. Продолжил спокойно:

— Под вашей крышей он встречался с другим преступником.

— Это нужно доказать.

— Не исключено, что не без вашего содействия встречался. Вот в чем будем разбираться. Вам ясно?

— Зачем вы так говорите? Это же всё ваши предположения.

— Будут и факты. А пока до свидания.

— А я хотел как лучше.

— Тогда вспоминайте, был Техник или не был.

— Опять вы про этого бандита.

Третьяков молча вышел и направился к автомобилю.

Почти светало, но домой ехать было еще рано.

В служебном кабинете его ждал Шумов.

Кладя фуражку на шкаф, Третьяков прежде всего спросил:

— Ну, что доктора?

— Разрыв сердца.

— Надо ж. Что теперь?

— Лучше бы этот человек остался в живых.

— Открыл Америку. Ты мне вот что скажи. Как, по-твоему, Техник себя теперь поведет?

— А он узнает?

— Наверняка. Самойлович оповестит. И содержание письма доложит. Он же, как Моисей. Всех одним хлебом накормить хочет. И ублажить. Если не нас, так Техника.

— А если его изолировать?

— Тогда Техник совсем всполошится. Может быть, скроется даже. Нет, Самойловича сейчас брать нельзя. Нужно исходить из того, что Техник узнает и о смерти Волкова, и о письме.

— По логике, он должен отказаться от нападения на «Пролетарий».

— По логике…

Третьяков подошел к окну, открыл одну раму. Где-то недалеко прогорланил петух.

— Живут же люди. Курей водят. Яички у них на завтрак свеженькие…

— Но может и не отказаться.

— Почему?

— То есть лично, конечно, не пойдет, а вот бандой рискнуть может.

— Это ты, брат, утешаешься.

— Считаете, что Волков наши планы сорвал?

— Не Волков. Обстоятельства сложились. А Волков как раз немало для нас полезного написал. Давай-ка раскинем, что мы узнали. Существует подполковник, скорее всего руководитель организации, которую мы ищем. Волков был в его подчинении. Он же задумал план «изъятия ценностей», который изложил в письменном виде и вручил подполковнику. Подполковник к реализации плана по каким-то соображениям подключил Техника. Чувствуешь смычку? Но такая смычка щепетильному Волкову пришлась не по душе. Он намеревался покончить с собой, но господь поторопился и призвал его на несколько минут раньше. Из-за этой спешки мы и не имеем адреса на конверте…