Чабан с Хан-Тенгри

Ветеринар надеялся найти у Айкан сочувствие и поэтому пожаловался ей на Эркингюл. Но, получив неожиданный отпор, Кенжебек похолодел от ее горьких слов. Ноги его будто приклеились к снегу, он оторопело смотрел вслед Айкан.

Из дверей сарая выскочила Эркингюл.

— Если солдат бежит с поста, какое его ждет наказание? — бойко выпалила она.

— Пусть применят любое наказание…

— Подумайте, Кенжебек! — продолжала Эркингюл свое наступление. — Вас ведь долго учили, вы должны приносить пользу, держать незапятнанной свою комсомольскую честь. Сейчас же снимайте шубу и вернитесь на работу! — Эркингюл, даже не взглянув на Кенжебека, убежала обратно в сарай.

— Тетя Айкан, у овцы роды неправильно начались! — крикнула Гульджан.

Айкан приняла ягненка, который вышел задними ножками. Ягненок задыхался.

Айкан не растерялась.

— Беги, Гульджан. Принеси по ягненку от четыреста пятой и четыреста десятой, у которых тройни.

Гульджан выскочила из отделения.

Окотившаяся овца бросилась к своему хилому ягненку.

— Айымбийке, уведи эту овцу подальше, — распорядилась Айкан, и женщины вместе стали отгонять овцу, не давая ей лизать своего ягненка.

Овца беспокойно блеяла и яростно рвалась из рук.

— Салкын, дай мне бинт с окна…

Когда Гульджан принесла ягнят, Айкан связала им ножки бинтом, положила рядом с уже дохлым ягненком.

Что делала Айкан дальше, ни Салкын, ни Айымбийке не видели, занятые усмирением бьющейся в их руках овцы.

— А теперь отпустите! — приказала Айкан.

Овца стала, задыхаясь, жадно лизать двух подложенных ей ягнят.

— Во-от как, тетушка Айкан!..

— Неужели вправду овца, принесшая дохлого ягненка, поверит, что она родила двойню?

— Как это у вас получилось? — наперебой спрашивали Айымбийке и Гульджан.

— Овца очень умное животное, — ответила Айкан, — многое понимает и поэтому требует особого подхода. Запах своего ягненка овца различает безошибочно, и поэтому ее прежде всего надо «сбить с толку». Овца, которая приносит мертвого ягненка, ни в коем случае не должна его лизать. Иначе она не примет чужого. Если не дать овце лизнуть своего, а сразу подложить чужих, то овца их примет за своих…

— И откуда вы все это знаете? — удивилась Салкын.

— Еще девочкой узнала от отца… И вот, слушайте внимательно: овцу можно приучить к чужому ягненку, если даже у нее родился живой. Иногда ведь у овцы, разродившейся двойней или тройней, мало молока для своих ягнят. И тогда одного из родившихся надо передать другой овце…

— А почему вы завязываете ножки ягнятам?

— Они оба со вчерашнего дня уже начали ходить, — терпеливо объясняла Айкан. — И, кроме того, знают запах своей настоящей матери. Если не связать их, они бросятся искать свою подлинную мамашу. Станут убегать от названой, а она тоже еще не успеет к ним привыкнуть… и в конце концов может их бросить…

Айкан освободила задние ножки ягнят. Те забавно привстали, но двинуться с места не могли. Овца ласково заблеяла.

— Вот видите, она стала признавать ягнят своими, — с улыбкой сказала Айкан, — очень важно, чтобы она к ним привыкла. У кого из вас чистые руки? — спросила она девушек. — Надо взять немного соли и потереть мордочки маленьким…

— Это еще зачем? — удивилась Айымбийке.

— Соль станет щипать им мордочки, они не смогут отличить запах этой овцы от запаха своей матери и спокойно будут сосать эту овцу. А уж если ягненок начал сосать, то считай, что дело сделано! После этого овца становится его подлинной матерью.

— «Если хозяин искусник, то у него и корова станет иноходцем», — сказала Айымбийке, потерла мордочки ягнят солью, развязала им и передние ножки. Ягнята бросились к овце и с жадностью принялись за еду.

Овца, явно довольная, присмирела, расположилась поудобнее и, время от времени нежно, по-матерински обнюхивая ягнят, блаженно жевала свою жвачку.

Девушки, пораженные искусством Айкан, все запоминали и решили попозже рассказать подругам.

Овец покормили, переменили им подстилку.

— А ну, — предложила Айкан, — кто из вас быстрее чай приготовит? Хорошо, когда человека, умеющего ухаживать за овцами, как следует накормят!

— Мать, если работа твоя пока кончена, — сказала неожиданно появившаяся Эркингюл, — то идемте чай пить домой!

— Ой, дочка, неужели чайник у тебя уже вскипел?

— Готов, готов! Большой самовар разбушевался пуще Кенжебека! — Эркингюл рассмеялась, очень довольная своими словами, и убежала в дом.

Айкан с остальными женщинами вышла из сарая. Осталась дежурить Гульджан.

Неожиданно нагрянули гости: на «газике» приехали Кенешбек, Сергей, Эшим.

— О тетушка Айкан, как живы-здоровы? Как идет расплод овец? — весело спросил председатель колхоза. Пожав руку Айкан, он так же приветливо поздоровался с остальными.

— Айкан, как здравствуешь? Как идут дела? — вторил Кенешбеку Сергей.

Только приехавшие собрались идти в сарай, как из дому выбежала Эркингюл.

— Дядя председатель, во-первых, овцы сейчас кормятся, им нельзя мешать, а во-вторых, вы без халата. Пока попейте с нами чаю, а потом мы вас проводим в сарай. Прошу всех пожаловать к нам!

Кенешбек, не возражая, направился к дому Айкан.

— О дорогая моя, у нас нет заразных болезней, — улыбнулся Эшим. — Зачем нам всем халаты?

Айымбийке в шутку стукнула Эшима по спине и, взяв под руку, повела к дому.

— Это мы еще проверим после, — сказала она. — Такие бригадиры, как ты, иногда сами бывают чумою…

Сергей взял под руку Айкан.

— Приехал, чтобы с тобою повидаться. Как настроение? Ты не ответила: как идет расплод?

— Все у меня в порядке.

— Это очень хорошо. Значит, вы не будете краснеть перед колхозниками…

— Только одно мучает, что ребят нет с нами, Сергей, а все остальное отлично… Могу сказать только тебе, Сергей, как другу, больше никому. Двадцать три овцы принесли тройни и сто тридцать девять разрешились двойнями.

— А председатель нам по дороге говорил, что семь троен и шестьдесят двоен.

— Председатель не знает! Когда появится на свет последний ягненок, тогда я ему скажу всю правду…

— А-а-а, понял, Айкан, понял… — засмеялся Сергей.

— Не хочется мне до конца расплода давать полный отчет, — смущенно улыбаясь, добавила Айкан.

— Понятно, понятно… Хотя и нет у тебя ничего общего с аллахом, а дедовскими суевериями руководствуешься! Покойный твой отец тоже был такой. Если даже ему грозили, что снимут у него с плеч голову, все равно он число приплода всегда уменьшал. И как только кончался окот, сразу у него появлялись десятки двоен и троен. И ты… — Сергей, не договорив, громко засмеялся.

По еле заметному знаку Айкан Эркингюл поставила на скатерть три тарелки с маслом. Девушки умылись и сели за чай.

— Приезд председателя дело обычное… А ты зачем явился, как перепуганный петушок? — Айымбийке обратилась к Эшиму.

Все, посмеиваясь, притихли, ожидая, что ответит бригадир.

— Говорят, однажды женщина, — начал Эшим, — похожая на тебя, когда резали барашка, взялась за край шкуры, делая вид, что тоже трудится… Так же и я… другие работают, а я… хотел посмотреть, сколько осталось у вас сена, если надо — подвезти на тракторе скирды две. Но, смотрю, сена у вас достаточно…

— Ах, вот как! Пусть твоя тетушка погибнет из-за такого заботливого бригадира! А пока подвези все это на тракторе к себе и набивай себе желудок! — сказала Айымбийке, составляя перед Эшимом угощенье.

Председатель поперхнулся от смеха и вскочил с места.

— А ну вас, тетушка Айымбийке!.. — сказал он весело. — Вы с Эшимом даже не дадите чаю напиться спокойно. Товарищ Медерова, — обратился он к Эркингюл, — дайте мне, пожалуйста, халат, я сменю Гульджан, чтобы она тоже выпила чаю.

— О-о, товарищ председатель, говорила же вам, чтобы сшили себе халат специально для расплодной кампании. У нас нет чистого халата, — ответила Эркингюл.

— Дочка, принеси халат своего брата! — сказала Айкан, кивком показывая в сторону спальни.