Белая тишина

Но мысль о богатстве не покидала его, и он решился на новое предприятие. Вместе с сыновьями он начал готовить дрова для пароходов. Ему помогали родственники, братья: Пиапон, Калпе, Дяпа. Он решил, что заработает нужные деньги, потом что-нибудь придумает, чтобы эти деньги выросли вдвое, втрое.

— У нас нет су богатства, но зато мы кое-что знаем, — говорил он с таинственностью.

Но Полокто ничего не знал, просто его попечитель Санька Салов подсказал заготовлять эти дрова и обещал при первой же возможности сбыть их. Салову это ничего не стоило сделать, потому что он, видный рыбопромышленник, фрахтовал суда на Амуре и эти же суда обеспечивал топливом. Полокто, правда, подзаработал немного денег, на что, опять-таки по совету Саньки, начал закупать у охотников соболей и перепродавать торговцам. Этот оборот немного увеличил капитал Полокто, и он возгорелся желанием еще больше приумножить его. Тут его наставник продал ему продольную пилу — давнишнюю его мечту.

Полокто часами сидел на берегу в Малмыже и смотрел, как русские пилили доски. Ему эта работа казалась игрушечной. Стоит один пильщик наверху козел, другой внизу и пилят: шорк, шорк, шорк — и не успеешь выкурить трубку — доска готова. Есть один борт лодки! Покурили, отдохнули и опять: шорк, шорк, шорк — готова вторая доска — есть второй борт лодки. Потом доска на днище готова. Из одного бревна можно изготовить три, четыре двухвесельных или одновесельных лодок. Это ли не мечта нанай!

Полокто смотрел, с какой легкостью русские пилили доску за доской. Однажды он попросил, чтобы ему разрешили немножечко попилить.

— Попробуй, попробуй, — сказал нижний пильщик, снял большие «лошадиные», как называли их нанай, синие очки и передал Полокто. — Евсей, вот тебе новый напарник!

Полокто принял стойку пильщика, левая нога чуть впереди правой, тело выпрямлено. Готово, можно начинать. Евсей вытянул пилу, теперь была очередь Полокто тянуть вниз. Полокто потянул пилу на себя, острые зубья чуть задели мягкое тело кедра, но не послышалось знакомого звука «шорк». Второй раз Полокто резво дернул ее, всем телом подавшись вперед, зубья глубоко впились в бревно, и пила завязла.

— Нет, с ним каши не сваришь, — сказал Евсей сверху.

— А ты погодь, не к спеху, — ответил его напарник. Он подошел к смутившемуся Полокто, взял за ручку пилы и сказал:

— Ты не дергайся. Пила треба мягкости. На себя не тяни, да вперед слишком не поддавайся, понял али не понял?

Полокто понял, что не надо тянуть на себя, не надо слишком вперед поддаваться. Но как найти ту середину, когда пила с приятным шорканьем опускается, брызгая мягкие ароматные опилки на твое лицо, когда от удовольствия хочется смеяться, он не знал.

— Ничего, паря, не выйдет, понимаешь? — говорил Евсей, слезая с козел. — Я уж и так и эдак приноравливался к тебе. Нет, ничего не выйдет. У тебя души нет к ней.

— Душа, душа, будто ты сразу и стал пилить, — возразил его напарник.

— А ты как думал, Ероша? Душа должна петь, пила поет, и душа должна петь. У него душа на охоте только поет.

Полокто поднялся на козлы, встал на бревно и почувствовал легкое головокружение. Он еще раз взглянул вниз, в глазах зарябило, и он ухватился за ручку пилы.

Но как он ни старался, как ни прислушивался к добрым советам Ерофея, пила все же не подчинялась ему. Полокто сполз с козел, сел возле пильщиков и закурил трубку: к горлу подступала неприятная тошнота.

«А он там пританцовывает, — думал Полокто, слушая советы Евсея. — Нет, этому делу надо научить сыновей. Всем доски нужны, скоро люди начнут строить деревянные дома, тогда доски, охо-хо, как еще понадобятся! Лодки всякие нужны. Даже для гроба доски требуются. Нет, это хорошее дело!»

И вот давнишняя мечта сбылась! В руке Полокто держал свою собственную пилу, новую, еще густо смазанную маслом.

На следующий же день Полокто отправил двух сыновей Ойту и Гару в Малмыж на выучку к русским пильщикам. Несколько дней молодые охотники учились у малмыжских пильщиков, но приловчиться к пиле, приобрести сноровку Евсея с Ерофеем так и не сумели.

— Этому надо долго учиться, — сказал Ойта.

— Не интересное дело, — заявил Гара и разгневал отца.

Полокто все же решил распилить несколько бревен. Посыпались со всех сторон заказы, многим охотникам требовались доски в хозяйстве, многие хотели сделать новые лодки. Няргинцы, как всегда, дружно вышли помогать сородичу. На таежной стороне поставили козлы, свалили три толстых кедра, и вскоре Ойта с Гарой начали пилить.

Няргинцы столпились вокруг козел, покуривали трубки и смотрели на молодых пильщиков. Ойта, стоявший внизу, часто опускал пилу, тер глаза, плевался: он работал без защитных «лошадиных» очков. Протерев глаза, вдруг заметил, что пила отошла от намеченной линии, и понял, что доска получится искривленная. Доска и на самом деле вышла скособоченная, не ровная, но все охотники остались довольны: это была первая доска, спиленная их сородичами.

— Ничего, хорошо! — подбадривали они Ойту с Гарой. — Хорошая доска. Правда, не такая ровная, как у русских, но ничего, выучитесь. Маленько криво вышло, какая сторона толще получилась, можно обтесать.

— Выдумщик этот Полокто, смотрите, какое нужное дело придумал, — говорили охотники. — Теперь досок будет вдоволь, на всех хватит.

— Мне бы лодку надо, совсем моя прохудилась.

— А мне на нары.

— Я бы себе оморочку сделал, — сказал Пиапон.

— Тоже выдумщик, берестянки плохие, что ли?

Полокто слушал эти разговоры и был доволен, людям требуются доски, даже оморочки решили из досок делать, если они получатся крепкими, не верткими, то все охотники захотят их иметь. Охо-хо, сколько досок потребуется! Много. А каждая доска — это деньги.

Охотники приезжали помогать Полокто, они свалили еще несколько кедрачей, приволокли к козлам. Теперь на таежную сторону приезжали и женщины, и дети, им тоже хотелось взглянуть, как из бревен распиливают доски. Ребятишки неожиданно для себя обнаружили прекрасное место для игр, под козлами на мягких пушистых опилках. Охотники сидели и смотрели, как кувыркались их дети на опилках, и им самим становилось радостно: скоро они сколотят новые лодки и на них выедут на осенний лов кеты. Каждый из них облюбовал себе доски, но все знали, что Полокто прежде всего отдаст их своим братьям, родственникам. Ну и что ж, так должно быть, он хозяин, он и распоряжается досками.

Через полмесяца доски подсохли, и Дяпа с Улуской попросили у Полокто три доски на лодку; бесхитростный Дяпа даже подсушил мох, чтобы законопатить лодку.

— Доски можете взять, — не глядя на брата, ответил Полокто, — но вы все знаете, пила мне дорого обошлась, это же редкая вещь, ее нигде не достанешь. Потом сыновья работали, пилили, это трудное дело, вы сами все видели. Так что не обижайтесь, доски даром я не отдам, за деньги буду продавать.

Стоявший тут же самый младший из братьев Калпе вдруг побледнел, схватил старшего брата за руку и сказал:

— Ты, видно, ага, шутишь? Своему родному брату…

— Пила дорого стоила, я много за нее заплатил.

Калпе больше ничего не мог сказать, позвал Дяпу с Улуской и выехал домой. Охотники приуныли.

— Это новая жизнь настала, — сказал один из них.

— Человек решил разбогатеть.

Охотники говорили беззлобно, вроде бы обсуждали самый безобидный поступок Полокто. Так казалось только внешне, но на самом деле каждый из них считал себя обманутым, ведь они все эти дни помогали Полокто, как родственнику, как односельчанину, соседу — так ведется издавна. Когда было видано, чтобы сосед не вышел на помощь соседу, который строил дом или делал лодку. Если бы даже Полокто не пообещал всем досок, а просто попросил бы людей помочь ему свалить кедрачи и перетащить их на берег, все няргинцы пошли бы ему помогать без мыслей о вознаграждении. Но зачем же надо было обманывать все стойбище, всем обещать доски, потом заявить, что доски будут стоить денег. А где у охотников деньги? У них есть руки, ноги да честная душа, но денег, чтобы купить доски, нет.