Чужую ниву жала (Буймир - 1)

Люди удивлялись: откуда в ней эта смелость? Девушкой, бывало, идет по улице, встретит парубка - так и зальется румянцем, как маков цвет горит. Сход навострил глаза и уши. Молодая женщина твердо обратилась к людям, увещевая бородачей.

- Нам, нужна не только земля, нам нужны и новые порядки, свобода, чтобы женщина тоже имела права...

При этих словах в толпе снова послышался смех, выкрики, издевательские замечания:

- Права женщинам?

- Вари борщ!

- И в писании сказано...

За шумом нельзя было разобрать, что сказано в писании, но, наверно, Мамай хотел привести священное изречение не в пользу женщин. На этот раз Орина спокойно выждала, пока сход угомонится. Люди отметили - смелая дочь у Чумака, молода и рассудительна. А она доказывала:

- Кто больше всего мучается сердцем, страдает от войны и пьянства, как не мать, жена? Я тружусь без устали, а где мое право?

- Чтобы бросить мужа? - потешался над молодкой Мамай.

Он и на свадьбе больше всех измывался над ней, и теперь не может угомониться, - наверно, в самом деле чувствовал здесь какую-то опасность? Надо сказать, его слова не вызвали у схода большого сочувствия. Учитель и соседи осудили непристойные выходки - пусть не глумится над женщиной, обозвали его олухом. Больше всех возмущались Захар, Охрим Жалий. Теперь у Орины была крепкая защита, и она ответила Мамаю:

- Если путный муж, кто ж его бросит? - вызвав одобрительные улыбки на лицах.

Орина стала на защиту женщин: всем покоряйся, угождай, работай, как батрачка, терпи издевательства, надругательства от мужа, свекра, и нет тебе спасения, ты, как невольница, бесправна в хате и на людях, как крепостная... Она стала просить сход, чтобы все это было упомянуто в приговоре.

Покуда свет стоит, еще не было слышно такого... Неразумная женщина надумала изменить вековые порядки. Не один почувствовал тут обиду, возмущение. Головы и так забиты, заморочены - что она мелет? К чему свела разговор? Снова дочка бесчестит отца. Бородачи искренне сочувствовали Чумаку, который поник, повесил голову. Мамай растерянно обращался к собравшимся: есть ли у людей разум? Право, очуметь можно. Не дай бог придет свобода, неужто тогда женщина возьмет верх? Для того разве мирское совещание, постановление, чтобы о всяких пустяках писать? Земля, аренда понятно, а что это за право какое-то для женщин? Тьфу! Даже тошно! Как ни возражали учитель, Захар и другие, даже гласный земства Деркач, который не сводил восторженных глаз с Орины, сход не стал тут долго ломать головы: пусть тумана не напускает. Начался шум, выкрики - и слушать не станут о каком-то бабьем праве. Орина должна была подчиниться.

Она стала призывать людей, чтобы закрыли монопольку, не принимали присяги и не давали сыновей в набор... Это смелое выступление обозлило Калитку, и он надумал высмеять сноху перед сходом.

- Сама сломала клятву, бросила мужа, верной женой не захотела быть, так ей легко подговаривать и других к вероломству.

- Против церкви и закона пошла, - с возмущением добавил Мамай.

Опасного противника усмотрели хозяева в женщине, когда нападали на нее с такой ненавистью.

Другая, по общему мнению, не выдержала бы такого позора, Орина же не сдавалась - упрямая, гневная, она призывала сход не покоряться властям, не платить податей, гнать податных инспекторов, не выдавать недоимщиков и чтобы никто не шел в понятые. Мало ли распродано бедняцких хозяйств за недоимки? Мало ли она насмотрелась, наслушалась, как Мамай советовался со старшиной, кого описать, чье имущество распродать, у кого что забрать? Мало ли они заграбастали сиротского добра?..

Рев, поднявшийся при этих словах, заглушил голос женщины. Мамай и его присные были возмущены до глубины души. Орина делает непристойные выпады против честных людей! Она хочет посеять раздор среди людей. И даже гласный Деркач это признал, стал на защиту хозяев - все крестьяне одинаковые труженики! Теперь и он увидел - опасная женщина.

- А она правду говорит, - пробивались сквозь шум выкрики - люди похваливали Чумакову дочку: умная женщина!

- Не допускать, чтобы Калитка распродавал бедняцкое добро за недоимки, будем гнать хозяев, которые наживаются на людских несчастьях! решил сход.

Иван Чумак пыхтел трубкой, хмурый, недовольный, - может быть, потому, чтобы никто не угадал отцовской гордости за дочку.

- Спасибо тебе, дочка! - сказал Захар, обнял и при всех поцеловал Орину в голову.

Даже прослезилась она - сколько волнений выпало на ее долю сегодня. Некоторые дивились неспокойному ее нраву. Недавно еще Орина сама едва вырвалась из беды. Сидела бы тихо, молча. Другая и на люди-то стыдилась бы показаться. Так нет, толчется среди народа, заботится о других - не обойдутся без нее!

Добросельский уже утерял способность удивляться - даже женщина, забитая, молчаливая, покорная, духу которой раньше тут не было слышно, теперь осмеливается подбивать людей к неповиновению, к бунту против властей и порядка. Что же будет дальше? Кто знает, какие силы и неожиданности таит деревня? А пока что земский считает необходимым распустить сход, на сегодня довольно.

Орина, раскрасневшаяся и взволнованная, шла среди людей, сход с уважением расступался перед молодой женщиной, которая склонила-таки на свою сторону мнение громады. Подруги, как в лихорадке, ждали ее под осокорями, они перемучились за нее душой, когда хозяева издевались над ней... Все вытерпела, поборола и победно возвращалась, словно вырвалась из огня. Подруги не сводили с нее восторженных глаз, счастливые, гордые обнимали ее, так и льнули - разве девушки могут пережить спокойно какое-нибудь событие? Яков Калитка прятался за спинами, держался в стороне, пристыженный, нелюдимый. Он исподтишка посматривал на Орину с жадностью, ненавистью... Распутна, бросила мужа, и ничего нельзя сделать приобрела признание, уважение общества. Мало того, Яков сам, стал посмешищем в глазах людей. Голытьба, батраки руководят общественным мнением. Взять хотя бы Павла - все село теперь прислушивается к его словам, а он ведет среди людей непонятные речи привычно, смело. Стал ли бы кто-нибудь слушать, скажем, Якова, Левка? Да и способны ли были бы они на эти разговоры? И куда это свет поворачивается? Подруги обступили Орину, закрыли ее спинами, искоса поглядывали на Якова, высмеивали и издевались. Напрасно Яков пришел, только натерпелся стыда.

Земский хочет распустить сход? Без приговора? Постойте, еще Захар не высказался. Он протискался на видное место, и люди дружно зашумели - не разойдемся! Целый день толклись и ничего не решили!

Под натиском схода земский должен был подчиниться, однако на земского теперь не очень-то обращали внимание - если уж общество допускает непристойные выпады даже против престола, то что ж ему-то жаловаться!

Кто не горит желанием послушать Захара?

- Панские земли сдавили село, куда ни сунешься, налетишь на штраф! (Кто скажет ясней?) Мы уже трижды оплатили землю, сколько с нас еще тянуть? На наши трудовые деньги строят школы, да мы в них не учимся. Мы отдаем своих сыновей в солдаты, а они нас секут нагайками. У нас, крестьян, нет никаких прав, разве что право платить подати... Если в солдаты - повинность, а как учиться - негде... И кровь проливай за панов на войне, и подати плати. И нет нам ни в чем просвета, только попы затуманивают наши головы.

Никак не кается Захар, снова повел речь против веры, забыл, как ему на ярмарке намяли бока. Известный своим благочестием, Мамай (выпил ли он хоть одну чарку не перекрестившись?) угрожающе предупредил Захара:

- Батюшка отлучит от церкви и лишит причастия!

Но Захар и усом не повел, только спокойно заметил: нам надо добиваться, чтобы церковь была отделена от государства, как говорят рабочие, и чтобы была свобода веры. Мудрые советы подает Захар, только не всем они понятны. Захар теперь далеко видит. Новыми сложными понятиями обогатилась его речь, уже нередко можно было слышать из его уст такие слова, как "конфискация", "республика", и даже учитель Смоляк разговаривает с ним как с равным.