В гольцах светает

Это было нелепо и смущало Агнию Кирилловну. Но, зная, что унты подарены отцом, а что с амулетом дочь никогда не расстается, она долго не решалась высказать свое мнение.

— Доченька, ты, может, наденешь мой медальон? Он тебе будет к лицу. — Агния Кирилловна хотела высказать свои опасения, что этот человечек может не понравиться князю, натура и щепетильность которого ей были хорошо известны, но воздержалась и в душе похвалила себя за это, заметив, как вспыхнуло лицо дочери, как оно мгновенно преобразилось...

— Нет! Не надо, мама! — Вера загородила рукой амулет.

— Я не настаиваю, доченька. Ведь ты только наполовину моя, а наполовину отцова.

С улицы донеслись глухие шаги.

— А вот и отец. Будь умницей, доченька. Ты ведь знаешь своего отца.

Вера не успела ответить, как в комнату вошел Гасан в новом ярком халате. С важным видом оглядев дочь, он заключил:

— Ха! Дочь Гасана достойна больше, чем Гантимур! Это скажет каждый, кто имеет сердце мужчины!

Вера не подняла глаз. Да в этом не было и нужды. Гасан никогда не замечал своей дочери, не видел ее и сейчас. Он видел в ней лишь то, что может сделать его равным князю, доставить утешение его ненасытному самолюбию, на алтарь которого он мог принести собственное сердце.

Гасан распорядился:

— Агаша, иди в юрту Миколки, Гантимур ждет Нифошку в своей цветной норе.

Агния Кирилловна засуетилась. Накинула на полуобнаженные плечи дочери розовый шарф, заглянула в глаза, поцеловала в лоб и с тихими слезами вышла на улицу.

Вслед за ней вышел Гасан, а за ним Вера. Они миновали десять сажен, которые отделяли юрту от домика князя, поднялись на крыльцо. Возле дверей Гасан остановился, повернулся и сверху вниз посмотрел в сторону стойбищ. Около юрт толпились люди. Много людей. Их взоры были устремлены на домик князя. В этих разных по своему выражению взглядах можно было читать и покорное почтение, и бессознательный страх, и открытое неодобрение, и откровенную ненависть.

Вера внимательно всматривалась в знакомые лица. Люди сдержанно кивали ей. Она не чувствовала вражды к себе, но и не ощущала сочувствия. Отец молча распахнул дверь, пропуская ее вперед.

Князь сидел на своем обычном месте у окна и чистил ногти. Он медленно повернул голову в сторону вошедших, скользнул взглядом по робкой фигурке девушки, приподнялся. На его выжелченном лихорадкой лице проступили живые краски.

— Ха! Гасан видит — она достойна Гантимура! — подытожил старшина, подталкивая дочь вперед.

Нетерпеливый взгляд князя снова коснулся покорной девичьей фигуры, остановился на груди и вдруг потускнел, губы презрительно дрогнули.

— Старшина забыл, что имеет дело с князем, а не с охотником из его стойбища...

Вера вздрогнула и подняла голову. Гасан тяжело топтался на месте, ничего не понимая.

— Почему сердится Гантимур?

— Старшина потерял зрение, — помедлив, ответил князь. — Если бы его дочь повесила на свою грудь не эту образинку, а слепую полевку, как он выражается, он бы также не заметил.

— Будяр! — прорычал Гасан, наконец поняв, что оскорбило сердце князя. Он подскочил к дочери, схватил за плечи, рывком повернул к себе.

— Не надо! — в отчаянии крикнула Вера, обеими руками сжимая амулет.

Рыча, Гасан разжал хрупкие пальцы дочери. И тут случилось неожиданное. Вера собрала все силы и оттолкнула отца. Не ожидая этого, он тяжело рухнул на пол. Вера, как во сне, легко перепрыгнула через его тело и исчезла за дверью...

Некоторое время в комнате царила тишина. Побледневший князь застыл в немом удивлении. Ошеломленный Гасан лежал, раскинув руки. Лицо его выражало полную растерянность. Но вот оно вспыхнуло, глаза сверкнули бешенством. Он вскочил на ноги. Метнулся к стене — в руках оказались лук и стрела. Выскочив на крыльцо, он остановился, шаря вокруг яростным взглядом...

Вера уже бежала по озеру, с каждым шагом сокращая расстояние до полыньи, разверзшей ледяное поле. Пальцы крепко сжимали концы шарфика. Платье летело за ней легким облачком. Вся ее фигурка выражала отчаянную решимость...

Десятки глаз в немом молчании провожали ее...

Гасан наконец заметил Веру. Он вскинул лук. Еще мгновение... Но тонкая рука неожиданно перехватила стрелу поперек.

— Старшина забыл, что она нужна мне живая, — раздельно произнес Гантимуров, и вдруг его голос сорвался. Он зашептал: — Твои люди должны догнать ее. Вернуть...

Ослепленный яростью, Гасан глядел на него и не мог сообразить, чего хочет от него этот маленький тщедушный человечек...

Вера бежала. Бежала из последних сил. Близко уже чернела яма. Вода тяжело ворочается, вскипает...

— Вера Козьминична, обождите, стало быть... — послышался тонкий жалобный голос. Шмель быстро свернул с тропы, ведущей в Острог, колотя бока оленя длинными ногами, двинулся к озеру.

Девушка, кажется, услышала его — ведь он от нее был так близко! Она остановилась, повернулась к нему лицом, выпрямилась. Но сейчас же подточенный волной и солнцем лед бесшумно расступился, колеблясь, сомкнулся над головой иглистыми обломками, стиснув конец розового шарфика.

Стало необыкновенно тихо. И в этой тишине отчетливо послышался глухой стук лука, выпавшего из руки Гасана. Лук ударился о крыльцо. Спружинил. Скатился по ступенькам. Упал на землю. Гасан проводил его безразличным взглядом.

— В ее жилах текла кровь Гасана, — тихо произнес он.

Сейчас же страшный нечеловеческий крик потряс души свидетелей только что разыгравшейся трагедии. Агния Кирилловна бежала к озеру. За ней мчался Перфил. Он нагнал ее возле управы, схватил в охапку. К нему подоспели отец Нифонт и Рита. С трудом удерживая обезумевшую женщину, они вели ее к юрте. Она вырывалась, выкрикивала бессвязные слова, от которых кровь стыла в жилах.

Гасан стоял неподвижно, уставившись себе под ноги, тихо повторял:

— В ее жилах текла кровь Гасана...

К крыльцу подъехал Шмель. Он слез, выпрямился во весь свой рост, подошел к Гантимурову, молча протянул конверт. Князь уже овладел собой. Лишь тонкие пальцы слегка дрожали, когда он вскрывал письмо. Управляющий в нескольких словах излагал просьбу. Необходимость выезда старшины Доргочеева подкреплялась вескими словами: «дело государственной важности». В приписке Зеленецкий просил князя о встрече по очень важному делу.

Гантимуров еще раз пробежал краткое письмо, повернулся к Гасану.

— Необходимо сейчас же выезжать на прииск. Просит сам государь.

Гасан, едва взглянув на гербовый лист, уставился на озеро, где среди голубого льда кровавым цветком маячил лоскут шелка. Из его груди вырвалось глухое рычание, от которого князю стало не по себе.

— Просит сам государь, — торопливо повторил он, кутаясь в халат.

— Будет так! — Гасан распрямил плечи, властно взглянул на Шмеля. — Ты...

Тот поклонился.

— Мы пришли сказать вам, господин старшина, и вам, господин голова, что никаких общих делов с вами не имеем. Уходим, стало быть. — Шмель повернулся к ним задом и ушел достойной походкой.

Гасан удивленно взглянул на князя. Однако Гантимуров лишь презрительно скривил губы и удалился в свою комнату. Старшина яростно воскликнул:

— Собака! Когда хозяин выпускает палку из рук, она перестает бояться. Но рука Гасана еще крепко держит палку!

Гасану удалось в толпе отыскать Семена. Он сделал ему повелительный знак, и послушный Семен сейчас же подошел к нему.

— Надо пять и еще одного оленя. Скоро! Надо найти Назара — он поедет со мной.

Семен беспрекословно повиновался. Вскоре у крыльца стояла шестерка сильных оленей. Гасан покинул Острог.

5

Проводив Гасана, Семен в нерешительности топтался на месте. Толпа уже растекалась по юртам, и ничто не напоминало о разыгравшейся трагедии. Лишь на бесконечном ледяном поле по-прежнему розовел шарфик, затертый обломками льда. Жизнь стойбища входила в свою колею... Молчаливые, сосредоточенные люди возились возле жилищ. Вытаскивали из юрт скарб, укладывали и увязывали вьюки.