Девушка под яблоней (Буймир - 2)

А начали скирдовать хлеб, Савва топчется на скирде, распоряжается: там велит подтянуть, добавить, - при хорошо выложенной середке скирда не намокнет, не осядет; там крикнет, чтобы подбросили снопов на край, тесно кладет сноп к снопу, колоски прячет в середину - никакая буря не раскидает, не разворотит. Выложил покруче верхушку, закрепил гребень. Стал на скирду - выше горы, что в междуречье, - набрал полную грудь свежего воздуха; весь мир перед ним распростерся - река, лес, поле. Гордо повел рукой - смотри, дочка, мои скирды что пирамиды стоят!

А начали молотить, Савва стога мечет. Ноги скользят, ветер крутит, подымает солому, здоровые ноги нужны, чтоб выстоять. Ну да Савва уже тридцать лет скирды утаптывает, крепкий в коленях. Было время, помещику ставил, а теперь вот народу - себе. Текля умеет приохотить к работе справедлива: и для каждого найдет ласковое слово, зря не обидит, не обругает, как Дорош. Как же пастуху удержаться и не объявить окружающим новость? Руку ко лбу приставит, глаза прищурит - все ему вокруг видать:

- Осот курится у Дороша в бригаде - свету не видно, что тебе метелица метет.

Тут-то, конечно, и пойдут разговоры: хороши, значит, у этого Дороша порядки в бригаде - в пуху молотит.

А то вот молотилка у Дороша испортилась, так будто бы кто-то видел: сидят люди на скирде соломы - чуть не полсвета вокруг видать, солнышко пригревает, ветерок подувает - и режутся в "дурака".

Ну а Савва при этом, сочувственно поглядывая на Теклю, скажет:

- Не дай бог, дочка, ежели б у тебя на поле нашли осот или хоть бы зернышко в полове, - на бюро вызвали бы, в газете ославили; за тебя-то Родион не заступится, не станет прикрывать, как Дороша.

Текля чувствует теплую поддержку односельчан, и все же ей совестно слушать эти разговоры. Случается, и оборвет кого: уж очень, мол, вы пристрастны, хоть и сознает, что все это говорится, чтобы хоть немножко поднять ей настроение, отвлечь ее мысли от свалившихся невзгод.

Да лучше бы она молчала. Эта неугомонная душа - пастух пуще принимается доказывать свое. Где еще так хорошо сберегают навоз, как в девичьей бригаде? В поле у дороги кучками сложили, присыпали землей, землю лопатами прибили, как учит Мусий Завирюха, чтобы не выветрился, а перегорал в кучах.

Все внимательно слушают пастуха, что топчется по омету; далеко вокруг, до самого горизонта расстилаются перед ним поля. Савва, ходивший зимой в агрошколу, хорошо запомнил лекции Мусия Завирюхи.

- Навоз перепревает, микроорганизмы разлагаются, образуются органические кислоты, удобрение, обогащающее почву, - говорит он, словно читая учебник.

- Вашими же руками все делается, - улыбнулась Текля хлеборобам.

Савва соскользнул вниз, окинул омет внимательным взглядом, оглядел со всех сторон и, налюбовавшись досыта, сказал:

- Выложено - как выточено, никакой дождь не возьмет. И не погниет, как случилось у Дороша: топором рубили зимой солому скотине на корм. А то зачем бы им сено таскать из нашей бригады?

Разве это не правда? Все знают, на всю округу оскандалился Дорош.

Текля шла вдоль орешника к молотилке, сбивая ногами желтую пыльцу с чертополоха, с полыни. Обдало с ног до головы пахучим зноем. На безоблачной голубизне могучий дуб расправил ветви. От нагретого, уже начавшего блекнуть гречишного цвета спирало дыхание. Земля, думалось, и та вся пропахла медами. О, святой труд землероба - единственная утеха от тоскливых мыслей и тревог! Подсолнечник выставил сбои яркие лепестки сердце радуется! Девушка стояла словно завороженная, жадно вбирала глазами лучистое цветенье - растите, родные, хорошие мои, нежной красотой веселите человеческие сердца, вестники счастья. Вечно цвети, земля моя! Щедро устилай ярким ковром девичьи дорожки.

Золотистое литое зерно горит на ладони, гордость светится в глазах девушки, она следит за порядком на току, присматривается, чисто ли вымолачивает молотилка колоски. Савва раскусил зернышко покрупнее, протянул на ладони - крахмал. Что искринка зерно. Сколько надо этого крахмала, чтобы пшеница перезимовала, набрала силы! Вот и Дорош возит зерно - плоское, сморщенное, чахлое.

Пряча в платок улыбку, Текля почти ласково перекатывает зерно на ладони - как монисто, хоть на нитку нанизывай.

Не взяло сухолетье пшеницу - что значит неистощенная земля и полновесным зерном сеяли! Босой ногой на песок и не ступишь. Если бы молочное зерно - сварилось бы. Девчата сгребали над Пслом сено - нельзя взяться за грабли, обжигают руки. Пробовали и против ветра встать - хоть бы освежил чуточку, да где он, ветер-то? Сжигает солнце урожай в колхозном саду, яблоко измельчало, осыпается слива. А пшеница успела прихватить прохлады, крепнет зерно, зреет, наливается, будто его глазурью покрыли. В Дорошевой бригаде на сено скосили хлеб - не завязывалось зерно, запеклось. И на пшеничных полях череззерница - высушило пыльцу.

Как дитя малое, оберегай, расти зернышко, ухаживай за ним. Чтобы гессенка, шведка не напала, не высасывала из стебля соки. Чтобы паутинничком не позаплетала листья мучнистая роса. Не посекла ржавчина, когда зерно наливается молочком. Пилильщик чтобы не прогрыз в стебле коленца, жучок не выпил зерна. Чтобы не задушила головня, не вытянул соки бурьян. Чтобы хлеба не вымерзли, не полегли, не попрели. Не проросло бы, не заплесневело бы зерно. Чтобы не завелся клещ или долгоносик, моль или зерновка.

И сейчас еще Текля тревожится: а ну как перестоит "украинка", посыплется зерно? Жатками недолго и вымолотить колос. Вся надежда на комбайн. Сперва выкосит на песках - там скорее хлеб поспевает, - и только после того перебросят в Буймир. Так что основное поле - красной пшеницы пойдет под комбайн.

Чудесной мечтой жила девушка, ни с кем бы не поделилась, с одним человеком посоветовалась бы, да не отважится никак. Давно стала замечать: радость ли у нее, горе ли - тянется сердцем к Марку. И как это она его с самого начала не разгадала? Постылое прошлое гнетет душу.

Дошла ли самостоятельно, в книге ли вычитала или добрые люди навели, но только Текля держится такой мысли: нельзя одним сортом пшеницы засевать поле. Если нынешним летом посеяли "украинку", в другой раз на этом поле сейте "гастианум" - не так вредители забивают пшеницу. Правда, неизвестно - может, еще какие новые сорта удастся вывести ученым. Да разве до Родиона дойдет живое слово? Увидел, что земля трескается, хлеб горит сухолетье, - и вот уже беспомощно разводит руками:

- Это вам не фабрика...

- А на фабрике что, манна с неба сыплется? - усмехнулся Павлюк.

Ходит девушка по полю, глаза затуманены мечтой - побывать бы в Москве, посмотреть, что в мире делается, познакомиться на выставке с новыми достижениями, узнать, как другие трудятся над зерновой грамотой.

Текля снова все внимание сосредоточивает на току. Хороший урожай на этом поле, надо бы часть намолоченной пшеницы отобрать на посев, дважды перегнать на сортировке, пропустить через триер, потом проверить в лаборатории на всхожесть, чистоту, на вес, протравить формалином - все привычные, известные, давно усвоенные средства. Все же еще раз напоминает - отвеять, пересеять, очистить от проросшего, битого, мелкого. Чтобы сильное зерно легло в землю.

В междуречье за горой садилось солнце, вязальщицы возвращались с поля. Протяжная песня разносилась далеко вокруг:

Ой вишенько-черешенько,

Чом ягiд не родиш?

Молодая дiвчинонько,

Чом гулять не ходиш?

Текля влилась в толпу, но не столько пела, сколько прислушивалась, плакала, рыдала в песне девичья доля:

Ой рада б я родить вишнi,

Так цвiт осипає...

Ой рада бы я гулять ходить,

Милий забуває...

Тоскливые песни, горькие отзвуки человеческого сердца, сколько их рассеяно по земле!

Вязальщицы нахвалиться не могут новым хлебом, зерно как литое, тяжелое, блестящее, пленочка тоненькая, не проросло, не заплесневело, досыта кормила его земля живительными соками; мука светлая, не отдает прелью, спорая, тесто поднимается - нельзя лучше, и пресное славно замешивается - белое, тягучее, не крошится: хлеб не присоложенный, не скоро черствеет, пышный, душистый - что солнце.