На сопках Маньчжурии

Хозяин побежал к нему навстречу, Иван медленно потянул большой глоток вина, а Ван Хэ-фу сказал так, чтобы прежде всего услышал учитель:

— Разберитесь, что́ происходит… Говорят, делами теперь управляет не богдыхан, а князь Дуань и старая государыня. А время-то какое! Я не любитель смут. Последняя смута, затеянная тайпинами, унесла у нас двадцать два миллиона людей!

— Не считая большого количества даянов, — заметил Шан.

Шан в эти дни чувствовал себя скверно. С одной стороны, он вместе со всеми желал изгнания чужеземцев, с другой — он прибыльно с ними торговал. А ходили слухи, что вожди ихэтуанцев объявили: будут уничтожены не только иностранцы, но и те, кто имел с ними дела.

— Разве князь Дуань может управлять Китаем? — сказал Шан, когда учитель уже сел за столик и перед ним поставили суп и миску бобов. — В правительстве должны быть такие головы, как Ли Хун-чжан или Юань Ши-кай!..

Иван пил неторопливыми глотками пиво, вино, ел лапшу, мелко искрошенную курицу с красной холодной капустой и смотрел на учителя. Учитель выпил суп и занялся бобами. Казалось, он не интересовался беседой, устал с дороги и хочет отдохнуть. Но Иван знал эту его манеру: человек будто занят своими мыслями, а на самом деле он занят всеобщими мыслями! Надо его познакомить с Никифоровым, — хорошие люди!

Учитель сказал, кладя рядом с мисочкой коричневые куайнцзы:

— Дуань и императрица объявили себя друзьями боксеров — ихэтуанцев.

После этих слов посетители заволновались. Хозяин замер на своем месте, среди кувшинов с вином, мисок с супом и деликатесами. Он соображал: к нему тоже заходили иностранцы… Кончится это для него бедой или не кончится? Во всяком случае, сегодня надлежало торговать.

Когда чувства несколько поуспокоились, учитель сказал своим негромким, но имевшим способность водворять тишину голосом:

— Я много путешествовал и кое-что повидал… Восставшие вооружены пиками и ножами! Вы ведь знаете, как вооружены иностранцы?

— Но если князь Дуань — друг восставших, — напомнил Ван Хэ-фу, — тогда вся китайская армия…

— Вся китайская армия! А чем кончилась наша война только с одной Японией? Неужели вы думаете, что мы победим армии всех соединенных государств? Дворцы будут разрушены, Пекин взят, на страну наложат контрибуцию. Помните, как лорд Эльджин разграбил и сжег дворец Юань-мин-юань? А ведь дворец был удивителен и стоил больше двадцати миллионов.

В харчевне опять смолкли. Даже хозяин и его слуги застыли с подносами и кувшинами, Иван, выпивший свое вино, сидел над пустыми чашечками, и хотя ему хотелось выпить еще, но после слов учителя как будто незачем было больше пить.

Чиновник Ван Хэ-фу подошел к Ли Шу-лину:

— Многоосведомленный, вы только что вспомнили Японию, но я имею сведения самые достоверные: японцы на этот раз с нами! Они помогают восставшим, они убеждают восстать тех, кто еще не решился!

Ли Шу-лин доел бобы и усмехнулся.

— Вы думаете, японцы желают нам добра? Они хотят раздуть восстание в такой пожар, чтобы тушить его позвали японскую армию. А за труды потребуют изрядный кусок нашей земли.

Глаза чиновника округлились. Должно быть, подобная мысль не приходила ему в голову.

— Ни князь Дуань, ни императрица не в силах победить иностранцев, — многозначительно сказал учитель. — Новое государство нужно создать в Китае, тогда Китай победит.

В харчевне «Лучезарный покой» зажигали масляные лампы, когда учитель и столяр вышли на улицу.

— Конечно, конечно, — говорил Ли Шу-лин, — я с большим удовольствием познакомлюсь с ним. Он приходит к тебе после обеда?

На следующий день в мастерской произошла первая встреча.

— Вы были студентом? — спросил Ли Шу-лин.

— По приказу нашего министра студенты, которым не нравилось царское правительство, были отданы в солдаты, — усмехнулся Никифоров.

Сначала новые знакомые разговаривали стоя, потом сели на ящики, потом в мастерской показалось им душно, они вышли во двор и устроились в тени глинобитного сарая.

Под вечер Иван, решив отдохнуть от труда, прошел на двор выкурить трубку. Он едва смог скрыть свое удивление и радость: хорошие люди продолжали беседовать. Учитель рассказывал про тампинское восстание и про то, как восставших усмирял английский полковник Гордон.

— За границей любят утверждать, — сказал он, — что Китай — страна спокойствия и лени. Ничего не может быть ошибочнее подобного мнения!

Знакомство Ли Шу-лина с Никифоровым продолжалось недолго — батальон Никифорова перевели на север. Однако для обоих знакомство сослужило свою службу: они расстались друзьями.

…Яков Ли свернул на тропу к деревне Гудзятун. Крестьяне работали на полях, скинув куртки, спрятав по-летнему косы под остроконечные соломенные шляпы, подставляя солнцу почерневшие спины. Деревня была большая, с левой ее стороны виднелись красные черепичные крыши храма, с правой — стены усадьбы господ Чэней.

При входе в деревню на деревянных столбах висели японские оповещения. Японцы сообщали жителям Маньчжурии, что они начали великую войну за освобождение народов Азии от власти белых плантаторов.

Объявления коротко перечисляли неприятности, принесенные белыми в Азию. И вот наступает всему этому конец. Разлетается вдребезги под ударами японской армии империя белого варвара Николая.

Яков внимательно прочел иероглифы и вошел во двор Гао.

Сам Гао работал в поле; в фанзе перед открытым окном сидел его отец. Старик обрадовался гостю и принес ему холодного сливового отвару, который так отлично утоляет жажду в жаркие дни. Японцев в Гудзятуне еще не видели, японцы прошли стороной, а объявления на столбах прибил сын старшего Чэня, недавно получивший кандидатскую степень. Ему предлагали в провинции хорошее место, но, пока идет война, Чэнь решил воздержаться от занятия должности и живет в деревне. Держит он себя важно, но ничего не поделаешь — имеет на это право. Из города он привез с собой две подводы книг, причем книг не в картонных футлярах, а в деревянных ящиках с дорогими костяными застежками. Гао собственными глазами видел эти ящики. Относительно же ученых Гао держится того мнения, что есть два вида ученых. Одни поглощены наукой, и ничто иное их не интересует. Даже одеты они весьма посредственно, даже никаких отличительных знаков не вывешивают над воротами своих домов, даже едят совсем не так, как должны есть уважаемые лица. У одного из таких настоящих ученых Гао служил в молодости. Целые дни, с утра до вечера, ученый проводил в своей комнате. Столики, заваленные книгами, — вот его мир. Он знал все, этот человек. А вот те люди, которых тоже называют учеными и к которым принадлежит молодой Чэнь, прежде всего узнаются по внешности. Они идут по улице разодетые так, что все на них оглядываются и думают: должно быть, ученые! И на носу непременно очки. А тот старый ученый не носил очков. И у старого ученого были короткие ногти, потому что ему неудобно было с длинными рыться в книгах, а эти другие ученые непременно отпускают себе ногти. Конечно, многие их за это уважают, а старый Гао никогда их за это не будет уважать. Он служил у настоящего ученого, вот что!

Старик мог говорить без конца, наслаждаясь тем, что гость слушает со вниманием.

Приближался вечер, крестьяне возвращались с полей. Мотыги, лопаты, кувшины, куртки, наброшенные на плечи… Молодой Гао сразу узнал гостя:

— Наконец-то, наконец-то!

За ужином он рассказывал о том, что делается в деревне. Вчера староста объявил, что налоги в этом году будут увеличены во много раз! Гао произнес последние слова с ударением, из чего явствовало, что дело здесь нечисто, — староста, очевидно, хочет поживиться.

Но ведь староста — член братства. А братья должны не живиться за счет друг друга, а помогать друг другу!

— Когда от Старшего брата долго нет известий, тогда все братья забывают свои обязанности, — заметил старый Гао.

— Ничего, ничего; когда стемнеет, мы соберемся и разберем все нарушения.