Степан Кольчугин. Книга первая

— Конечно, ерунда, но что же сделаешь, так уж для первого времени, — поспешно вслед ему сказал Абрам Ксенофонтович. Он подмигнул Степану: — Так, Степка, над нами тоже стоят начальники.

Вскоре в контору зашел инженер.

— Антон Савелъич, — радостно сказал Абрам Ксенофонтович, — вот я как раз рабочему объясняю, как пробы в лабораторию носить. Я уже подобрал, как полагается, старательного рабочего. Он грамотный, не спутается и запишет все, а я уже проверять буду. Конечно, дело важное, никому не доверишь, я ведь понимаю…

— Так, — сказал новый начальник. — Я говорил с заведующим лабораторией, он наши анализы в первую очередь будет делать. Как фамилия рабочего?

— Кольчугин.

— Вы внушите этому Кольчугину, что работа сия серьезная, а подробную инструкцию по набору в лаборатории дадут, — сказал новый начальник.

Говоря, он ни разу не посмотрел на Степана, точно не о нем шла речь и точно не он стоял тут, рядом, в двух шагах от стола.

— Мы давно уж про это думали, — мечтательно проговорил Абрам Ксенофонтович. — Прямо ночью иногда проснешься и подумаешь: эх, анализ бы ей сделать! Но, прямо вам скажу, наш обер-мастер… Я про него дурно ничего не могу сказать, он глубокий знаток доменного дела, но есть в нем какая-то склонность к старине. В общем, не хотел он этого. Говорит: «Наш прием ещё со времен древних уральских печей…» Конечно, мне, как сменному мастеру, с ним неудобно спорить.

Степан пошел к печи, поражаясь хитрости Абрама Ксенофонтовича. «Какой толстый, большой, — думал он, — а вот силой ничего не делает и всех боится. И Фищенко, и Мьяты, и печи боится, и рабочих боится».

Среди чугунщиков шел уже слух про нового начальника. Он велел оштрафовать на третьей печи четырех рабочих, а одного чугунщика приказал уволить. Рассказывали, что мастеру он сказал представить к увольнению всех, кто приходит после третьего гудка на работу.

— С рабочими очень гордый, — проговорил Затейщиков. — Вот у нас в экономии управитель такой был: придут к нему мужики, а он станет к ним задом и разговаривает.

— Вот и этот так, — сказал Степан, — не то чтобы кричать или ругаться, а будто нет тебя вовсе. Я вот у мастера был сейчас…

Молчаливый Очкасов, всегда полный внутренней ярости, сказал:

— За людей не, считает.

— Спустить на него с колошниковой площадки руды кусок — и все тут, — сказал Мишка Пахарь.

— Ох, что ты такое болтаешь, — сказал Емельян и оглянулся. — Говоришь в шутку, а со стороны человек послушает и бог весть чего подумает.

— А я не в шутку, — сказал Мишка Пахарь.

— Э, ты совсем какой-то нескладный… — раздосадованно пробормотал Емельян и отошел в сторону.

— А, не нравится, баптист, — сказал Затейщиков.

На следующее утро Степан отнес первые пробы руды и известняка в лабораторию.

Лаборатория помещалась возле мартеновского цеха, в одноэтажном сером здании, казавшемся плоским и маленьким по сравнению с огромной махиной мартена.

Входя в дверь, Степан ощутил необычные запахи, увидел большую комнату, уставленную длинными столами. Там и здесь горели огоньки лампочек, блестели стеклянные посудины необычного вида, большие банки и бутыли, наполненные цветными жидкостями.

Степан стоял в передней, не решаясь зайти в зал. Он стоял долго, любуясь видом замысловатых стеклянных сосудов, изогнутых стеклянных трубок, переплетенных резиновых рукавов, пузатых прозрачных склянок; лаборанты в синих халатах казались ему мудрецами, носителями прекрасного и таинственного знания. С самого детства мир природы увлекал его, и он собирал камни, куски угля, шлак. Воспоминание о совершенной в детстве прогулке в лес до сих пор было ему сладостно. Он помнил рассказы старика Кошелева, сторожа с динамитного склада, вспоминал о белом полупрозрачном камне, таившем в себе загадку, волновавшую его. Он испытывал томление и беспокойство, что проживет всю жизнь, по-настоящему и не узнав окружающий его мир. И сейчас он стоял у двери заводской лаборатории охваченный любопытством и волнением. Вскоре его заметили. Высокий и худой молодой человек с большим русым чубом, похожим на волну, готовую рассыпаться над лбом, посмотрел на Степана и окликнул второго, высокого и худого молодого человека с таким же замысловатым, но черным чубом.

— Эй, друг, — смеясь, сказал молодой человек с черным чубом, — что ты так смотришь? Думаешь, наверно, в этих бутылях спирт?

Несколько человек рассмеялись, а Степан, не поняв, смущенно улыбаясь, смотрел на них.

— Ей-богу, думает, что спирт, надо ему поднести, — сказал черный.

А первый прибавил:

— Стаканчик гипосульфиту, а закусить менделеевской замазкой.

В это время из-за стеклянной двери вышел маленький человек с худой шеей, розовыми щеками и большим лбом, сливающимся с голым черепом. Судя по лысой голове, был он уже старик, а курносое лицо его с часто моргающими глазами казалось младенческим.

— Здравствуйте, — сказал он, подходя к Степану, — вы, вероятно, из доменного цеха?

— Да, прислали пробы, — сказал Степан, подавая лысому человеку ящик с кусками руды.

— Так, так, прекрасно, — сказал лысый и, вынув из ящика красный осколок, поднес его к лицу и начал рассматривать своими слабыми глазами.

У него были тонкие маленькие пальцы в желтых и коричневых пятнах, а на одной ладони виднелся красный рубец от ожога. Степана поразили эти маленькие руки, носящие на себе следы опасной работы. Лысый старался раскрошить руду меж пальцев, нюхал ее, как цветок, приближал и отдалял от глаз.

— Какая красота, — убежденно сказал он, обращаясь к лаборантам: — Руда! Руда! Вот сейчас понятно, почему называют рудой. Рудый, рудой — это значит красный, рыжий. Верно ведь?

— Алексей Давыдович, а что с ней будем делать? — спросил юноша в халате.

— Анализ, анализ. Определим влагу, потом процентное содержание железа. Есть новый метод, изящный, быстрый и точный.

Он повернулся к Степану и сказал:

— Вы все время будете доставлять пробы? Завтра утром придите да результатом, и мы с вами условимся о местах набора, потом о взятии проб. Это ведь не простая штука. Существуют определенные правила, целая наука.

Степан кивнул головой и сказал:

— Конечно, правила, а то без правил какой же толк.

— Вот, вот, совершенно верно, — сказал Алексей Давыдович, — вы у нас химиком сделаетесь.

Чубатый молодой человек сказал:

— Алексей Давыдович, знаете, он думает, что тут у нас спирт всюду!

Все кругом рассмеялись.

— Зачем мне ваш спирт, — сказал Степан. — Если я захочу выпить, я всегда в казенной лавке купить могу.

Он вышел из лаборатории. «Химиком, сказал, меня сделает. Врал, — думал он. — Какой вежливый: «здравствуйте», в глаза смотрит, улыбается. Лаборанты, сволочи, гордые. Они считают: раз рабочий, у него одна цель — напиться. А вдруг химиком выучит? Попросить его разве? А то ведь сказал — и забыл…»

Он сошел со ступенек лаборатории.

— Степа, а Степа! — окликнул его веселый женский голос.

На табурете стояла девушка и мыла стекла.

— Не признал, а? — смеясь, спросила она, поправляя волосы.

Черные капли воды быстро побежали по ее поднятой руке, оставив серенькие тропинки на белой коже.

Девушка спрыгнула с табуретки, подошла к Степану совсем близко и снова спросила:

— Не признал, а?

— Верка, что ли? — недоверчиво сказал Степан.

— Ну да, — отвечала она, подчиняясь недоверчивости Степана и точно тоже сомневаясь, что она есть Верка.

— Тебе сколько же лет? — спросил Степан, разглядывая девушку.

— А ты что, спрос?

— Под-думаешь… Ты что здесь делаешь?

— Убираю. Вот только позавчера мыла, а они уже сегодня черные, так уголь и садится. Вот только мыла…

— А сколько получаешь?

— А ты спрос?

— Нет, правда?

— Как девчонкам по заводу, так и мне.

— Четырнадцать?

— Вот пристал! Одиннадцать с полтиной.

— Эх ты!

— А ты мастер, что ли? Небось чугунщик?

— Нет, правда, а заведующий хороший человек?