Арина (Роман, повести)

Прочитав записку, он не сомневался, что жена теперь его покинула навсегда, и ему стало жалко до слез себя, одинокого и заброшенного. Всю жизнь увлекаясь разными женщинами и тем самым распыляя свои чувства, пуская, их по ветру, Костричкин давно охладел к Анне Григорьевне и относился к ней как к назойливой мухе, которая без роздыху жужжит где-то рядом и не дает покоя. А сейчас ему вдруг сделалось страшно, он впервые понял, что навсегда теряет так необходимого ему человека, и у него тут же возникла мысль немедленно ехать на вокзал. Жена, может быть, еще не успела сесть на поезд, и он во что бы то ни стало вернет ее: упадет перед ней на колени, будет целовать ей руки, просить прощения.

Костричкин выбежал на улицу, поймал какую-то частную машину и помчался на вокзал. По дороге у него от нервного расстройства неожиданно началась аллергия, из носа сразу потекло, глаза покраснели и заслезились. На вокзале он, поминутно вытирая лицо носовым платком, беспрерывно хлюпал носом, метался беспокойно у доски с расписанием поездов, но никак не мог отыскать в нем Красноярска. Тогда он подбежал к милиционеру, который не спеша пил чай у буфетной стойки, и, возбужденный, спросил, почему в расписании не значится этот город.

Милиционер с нескрываемым удивлением оглядел Костричкина, видно, сразу заметил его покрасневшие глаза с набухшими веками, недовольно ответил:

— Гражданин любезный, надо пить поменьше… Это же Курский вокзал, а поезда сибирского направления отходят с Ярославского и Казанского. Понятно?

— Спасибо… Как вы сказали… Курский? Ах да… Прошу прощения… Как же это я так?.. Да, да, сам вижу… Курский… Ну конечно, Курский… — подавленно пробормотал Костричкин и поспешно отошел прочь, но тут же обернулся, сказал с обидой милиционеру: — Насчет питья вы напрасно… заболел это я… жена меня бросила…

На Ярославском вокзале он опять раньше всего кинулся к доске с расписанием, но ничего толком понять в нем не мог. Поездов в сторону Красноярска было много: одни в этот день уже отбыли, другие отходили поздно вечером и в полночь. Натыкаясь на снующих взад и вперед по вокзалу людей, он пробежал тогда на платформу, где с чемоданами и с большими дорожными сумками мельтешили сотни пассажиров, стал приглядываться, надеясь найти там Анну Григорьевну. Но вскоре сообразил, что эти люди сошли с прибывшего поезда, чертыхнулся и посеменил обратно. Заглянув потом в новый стеклянный зал, побродив среди толпы пассажиров, ожидавших очередной поезд, он убедился, что жены нигде не было, и, потерянный, поплелся медленно с поникшей головой к троллейбусу.

Костричкина никогда особенно не тянуло к спиртному, но сейчас его подмывало выпить, и он, не противясь этому желанию, у Рижского вокзала вылез из троллейбуса и зашел в магазин. Было, оказывается, около восьми часов, и водку уже не продавали. Раздумывая, что ему лучше купить, вина или коньяку, он несколько минут постоял в стороне от прилавка, который еще плотно осаждали жаждущие выпить. Привыкший к тому (в бытность свою управляющим министерства, директором фабрики), что в магазин всегда можно послать подчиненного, Костричкин пуще самого дьявола не терпел очередей. По этой причине в последние годы, уже лишившись высоких постов, он ходил в магазины только днем, в рабочее время, когда там меньше было народу. А сейчас он представил, какая тоскливая жуть ожидает его дома, и, скрепя сердце, встал в длинную очередь.

Скоро Костричкина кто-то тронул осторожно за плечо, вздрогнув, он обернулся и увидел ухмыляющуюся физиономию вроде бы знакомого человека. Если бы не конопатость лица, не спадающая на лоб прядь белесых волос, то едва ли он признал бы в нем кудлатого. На этот раз тот был чисто выбрит, в белоснежной рубашке с синими ромбиками, в серых хорошо отглаженных брюках.

— Не узнаешь меня? — довольный, спросил кудлатый.

Костричкин зло посмотрел на него, нехотя буркнул:

— Как же, припоминаю…

— А я тебя не сразу признал, — сказал кудлатый и пригладил рукой белесые волосы. — Ты какой-то… ровно соплей пришибленный… Захворал, что ли?..

— Жена меня бросила… — пожаловался Костричкин и тотчас обругал себя, что открылся перед случайным человеком, который к тому же и охмурил ею тогда на четыре рубля.

— Это худо, братец… — сочувственно вздохнул кудлатый. — Обижал небось ее… вот она и ушла. Хорошего мужика женщина не бросает. Вот я сам такой же дурак был, больше года мыкал в разводе…

Костричкин опять вспомнил, что дома его никто уже не ждет, кроме безмолвных стен да нудно тикающих часов, и теперь пожалел, что в свое время не разрешал жене завести собаку. Если б его дома ждала собака или хоть кошка, то ему было бы легче. Пусть животное ничего не скажет, но оно, как толкуют, всегда понимает человека. А кто поймет сейчас его?.. Может быть, ему пригласить к себе этого кудлатого? Посидят они вдвоем, поговорят о жизни за рюмкой, может, полегчает… Он, видно, не без царя в голове, вон и чистенький какой сегодня, свеженький, прямо огурчик, только что сорванный с грядки. И Костричкин уже несколько подобревшим голосом спросил:

— Ты что, тоже выпить хочешь?

Кудлатый вроде бы даже испугался его слов, резко замотал головой:

— Нет, нет… Я завязал… до Нового года решил капли в рот не брать…

Тут к ним подошла молодая полная женщина в темном брючном костюме, с белой кожаной сумкой под мышкой. Она подозрительным и долгим взглядом смерила Костричкина и с беспокойством сказала кудлатому:

— Коля, опять ты за свое… старое?.. Смотри у меня!.. — погрозила она пальцем. — Пока выбивала в кассе, а ты уже улизнул… и снова туда же… Бывшего собутыльника, что ли, отыскал?..

— Солнышко, упаси меня бог… — ласково залепетал кудлатый, удивленно вскидывая белесые брови. — Ты только не волнуйся, пожалуйста, я вот знакомого встретил… Понимаешь, его жена бросила… — Он вдруг замялся и виновато добавил: — Должок ему надо бы… отдать, солнышко… четыре целковых…

— Когда же это кончится, Коля?.. — уже с явной обидой в голосе строго спросила женщина.

Кудлатый тотчас съежился, втянул голову в плечи, будто ожидая удара, смущенный, заискивающе зачастил:

— Прости, солнышко… клянусь тебе… это последний…

Женщина молча порылась в сумке, отсчитала четыре рубля и небрежно протянула их Костричкину. Потом взяла под руку кудлатого, и тот сразу приосанился, заулыбался, видно, доволен был вниманием к себе этой женщины. И когда они отошли от Костричкина, ему сделалось еще тоскливее. Выходило, что даже кудлатый и то кому-то нужен, о нем вот заботится видная собой женщина, а от него почему-то отказался родной сын, его бросила жена, с которой они вместе прожили уже много-много лет.

…Зоя Шурыгина, соскучившись по Степке, надумала взять его дня на два из детсада, который летом был на даче, и к приезду сына прибиралась в квартире. Весь вечер она пылесосила ковер, висевший на стене, новый диван, мыла полы, протирала окна в комнате и на кухне. Покончив с уборкой, Зоя приняла ванну и только хотела сесть попить чаю со свежим клубничным вареньем, как в квартиру кто-то позвонил. Она подумала, что к ней идет соседка, которая частенько прибегает попросить то луку, то соли, то спичек, но оказалось, это был Костричкин. Его приходу Зоя, конечно, удивилась. После того вечера, когда она выставила Костричкина из квартиры, он лишь изредка звонил ей по телефону, но в гости напрашиваться опасался, а тут вдруг почему-то пришел, и без предупреждения.

— Ну что, вижу, не ждала меня сегодня?.. — кривя рот в вымученной улыбке, спросил Костричкин и, понурый, прошел к столу, сел на диван.

Запахнув плотнее банный халат, который надела после ванны на голое тело, Зоя скрестила руки на высокой груди и остановилась посредине комнаты, обескураженная странным видом Костричкина. В его бегающих глазах сейчас не было прежней плутоватой живости, плоский утиный нос сильно отвис и покраснел, и сам он стал похож чем-то на старого общипанного петуха. Зоя поначалу пожалела его своим бабьим сердцем, но скоро поборола в себе эту слабость и безразлично сказала: