Облава на волков

Троцкий не ходил домой есть, а обед вместе с ужином каждый день ему приносила жена. Когда дочери подросли, старшая сменила мать, а когда она вышла замуж, ей на смену пришла средняя, Радка. В это время неподалеку начали прокладывать шоссе из соседнего села в наше. Четыре года в каменоломне добывали камень, перевозили его, разбивали в щебень, и все эти годы Радка каждый день в одном и том же месте пересекала дорожное полотно. Ко времени окончания работ она выросла, заневестилась, и вот в один прекрасный день Жендо Иванов Разбойник послал сватов в шалаш к ее отцу. Троцкий спустился на землю и принял гостей. Выслушав их, он долго, как это делают курильщики, прокашливался, а затем выпроводил их со словами:

— В моем доме девок на выданье нету!

Хозяйство его давно уже было в плачевном состоянии, и теперь ему казалось, что если он выдаст замуж и Радку, то неминуемо придет к полной разрухе.

Жендо не только не был оскорблен решительным отказом Троцкого, но заявил, что сам пойдет к нему свататься. Всех до крайности удивило его желание во что бы то ни стало заполучить в снохи Радку, тем более что ее отец пользовался в селе славой первого лодыря, а дочь тоже не отличалась особыми достоинствами. Через несколько дней он посетил Троцкого в его соломенной резиденции, когда уже смерклось и Троцкий, готовясь к ужину, растопил очаг.

— Ну, кореш, давай говорить напрямки! — сказал Жендо после того, как они поздоровались и уселись у очага друг против друга. — Сердись не сердись, но коли у тебя дочь, а у меня сын, разговора нам не миновать. Ты купец, я — покупатель. Так заведено было в старину, и так будет во веки веков, пока есть молодые и надобно им жениться. По нраву мы тебе — отдашь дочь, не по нраву — ничего не попишешь. — Говоря все это, Жендо выложил из холщовой сумки на широкий пень, служивший столом, бутылку ракии, кусок брынзы и несколько помидоров. — Давай выпьем по глотку и обсудим дело по-людски. Ты, кореш, не сомневайся — я не уламывать тебя пришел, а своими ушами ответ твой услышать. Как скажешь — так и будет.

— Что же тебе сказать — я и сам не знаю. Как-то оно нежданно-негаданно… — Троцкий откашлялся, прикурил цигарку от очага и умолк.

Вступительное слово Жендо и польстило ему и сбило с толку — он ждал высокомерных упреков, а получил доброжелательность и уважение, так что и в самом деле не знал, что отвечать.

— Никто не требует, чтоб ты сей час ответил. Время терпит. Если б ко мне пришли сына в зятья просить, я б тоже ни да ни нет сразу не сказал. Обдумал бы все, рассчитал бы. По правде говоря, кореш, я и другую сноху могу себе найти. Чего ж не найти, я небось не порченый какой и не последний бедняк! — продолжал Жендо, в третий раз прикладываясь к бутылке. — Да вот Койчо моему приглянулась Радка, про других и слушать не желает. Оно конечно, захотел бы я, выбил бы из него эти приглядки, но сын у меня один, ладно уж, думаю, пусть будет по его. Да и Радка — девка справная, я ведь вижу, как она с малолетства в поле надрывается. Я, кореш, понимаю, какая у тебя опаска. Отдам, думаешь, девку в чужой дом, а кто в моем хозяйстве работать будет? Оно конечно, девок для чужого дома и растят. Но и это дело поправимое. Сватами станем, будем один другому помогать. До сих пор ты с другими в супряге был, теперь с нами будешь. Сегодня на нашем, завтра на вашем, все равно что на общем поле будем работать.

Троцкий смотрел на пламя, выкуривал цигарку за цигаркой и внимательно слушал. Когда Жендо обещал ему помощь в полевых работах, а это означало, что он и дальше сможет прохлаждаться на своей вышке, он сам протянул руку к бутылке, отпил и передал бутылку гостю.

— Ну, за твое здоровье, Жендо! Я что, я совсем и не прочь, да не готовы мы еще. Не готовы мы, Жендо. Если и поладим, так чтоб не раньше, чем на будущий год. С пустыми руками девку ведь не отдашь.

— Это ты на приданое намекаешь? Брось, и думать не думай! Что ж я, из-за приданого твою дочь сватаю? Если я одну сноху одеть-обуть не смогу, не зваться мне больше Жендо. Для детей своих мне ничего не жалко, и ни на какое богатство я не зарюсь. Шестьдесят декаров, дом, скотина — в могилу с собой не потащу. Все им останется, пусть себе приданое готовят, пусть живут как хотят.

Троцкий был тронут щедростью своего будущего свата, а еще больше — его чистосердечием. Годы его житейской зрелости прошли в одиночестве, вдали от людей, ни с кем никогда у него не было конфликтов, и все люди казались ему добрыми и честными. Теперь ему оставалось высказать последнее свое возражение, но уже больше приличия ради, как полагалось в таких случаях с давних времен.

— Оно бы, может, и хорошо, Жендо, да только… мала еще Радка. Восемнадцати нет.

— Скажешь тоже — мала! — отозвался Жендо. — Наши матери в эти годы замуж и выходили. Как говорится, посади девку в бидон, коли голова у ней из бидона торчит, значит, годится для этого дела. Девка, она тянется, ровно резиновая.

Троцкому нечем было крыть эту житейскую мудрость, и он согласно хмыкнул в усы. Оставалось обговорить одну формальность — когда играть свадьбу.

— В Димитров день, — сказал Жендо. — Отложим, так там рождественский пост начнется, придется за Новый год переносить. Коли взялись за дело, надо вовремя делать, не тянуть кота за хвост.

Так и сговорились. Сельчан немного покоробило единодушие сватов, они привыкли к шумному торгу, сопровождавшему всякое сватовство, но особенно поразило их то, что сваты отказались от порочного аристократического обычая извлекать из женитьбы своих детей пользу. Я как раз тогда приехал на несколько дней в село, так что тоже присутствовал на свадьбе. В воскресенье утром, в самый Димитров день, во дворе у Троцкого загудела волынка, и соседские парни повели хоро. В темноватой душной комнате подружки Радки обряжали ее под венец, мазали белилами и румянами и плакали плачи. Пришел и «заложник», Иван Шибилев, чтобы сообщить, что жених скоро прибудет и поведет невесту в церковь. В одной руке у заложника были три медовые коврижки, насаженные на ветки самшита, а другой рукой он сжимал ноги громадного петуха. На шее у петуха висел плетеный мешочек с зерном и сушеными фруктами. Петух символизировал устрашающее мужество жениха, а полный мешочек — благополучие будущей семьи. Иван Шибилев был заложником со стороны жениха. Если б тот отказался от невесты, заложник должен был бы остаться у девушки в качестве раба, чтобы искупить коварство закладчика. Фактически же заложник выполнял на свадьбе обязанности церемониймейстера, распоряжаясь тем, когда и что делать. Когда невеста была одета, он послал за женихом. В то же время из дома Жендо прибежал человек и сказал Ивану на ухо, что некому венчать. О священнике должен был позаботиться посаженый отец Стоян Кралев, но Стоян Кралев был коммунистом и категорически отказался вступать в деловые отношения с попом. Тогда этим занялся Жендо и вечером сходил к священнику, чтобы напомнить ему о венчании. Отец Энчо заверил его, что дело свое знает, а сейчас Жендо застал его в постели, где тот лежал пластом. Первой мыслью Жендо было, что старик накануне переусердствовал с ракией, и он с порога набросился на батюшку:

— Как же так, отче, свадьба ждет, а ты полеживаешь?

— Лежу, милок, лежу и двинуться не могу. Вступило в поясницу, словно топором меня разрубили.

— И никак не можешь встать?

— Никак. Только глазами и руками шевелю. И по нужде, прости господи, сходить не могу, попадья со мной, как с малым дитем, возится.

«Осел длинноухий (наши мужички и попа не оставили без прозвища), кто знает, что его прихватило, почему он надо мной измывается», — подумал Жендо и снова взъярился:

— Живой или мертвый, а чтоб в церковь пришел! Не то у меня свадьба прахом пойдет, а кто мне расходы возместит? Не можешь двигаться, мы тебя перенесем, а ты споешь два слова, и готово дело.

— Господу сверху все видно, чадо! Вздохнуть и то больно. И встать я никак не могу, а ты езжай лучше во Владимирово и позови отца Танаса, пусть он обвенчает. Мы с ним договаривались, что я к нему сегодня на престольный праздник приеду, так ты скажи ему, что я заболел и прошу меня заменить.