Тайна Сорни-най

Эй-хо-хо! На веселом снегу заволновалась, зашумела ребячья толпа. Суматоха снежная по кругу пошла. Хохот послышался, вопль и вой: все игрой, борьбой занялись. Бурное веселье вспыхнуло. Заликовало снежное игрище:

…У меня есть атя — папа. Атя большой. Голова у него черная, кудрявая. Руки сильные. Ноги быстрые. Станет на лыжи — лося догонит. Соболь от него не может уйти. Даже великий медведь складывает перед ним свои могучие лапы… Сильный у меня папа. А запоет — жаркий небесный костер опускается на землю. И само лето приходит в наш вечно заснеженный край. Только давно я не слышу песни ати. Он, говорят, ушел воевать со страшным чудовищем по имени Гитлер. Потому, наверное, лето короткое, как сладкий сон. Но сладкие сны мне все снятся. И лето на Север приходит. Не во сне, а на самом деле бывает на Севере лето. Сам помню. Помню, как помнят сны.

ЗАПОВЕДЬ МАТЕРИ

И вот мы снова у огня.

Дедушка достает кисет, сшитый из замши. Бросает щепотку. Избушка наполняется запахом пахучего табака. Угостив богиню огня табачком, Ась-ойка начинает нюхать сам. Огонь, стреляя искрами, будто чихает, как дедушка. И бабушка чихает. Только собака лежит спокойно, глядя грустными глазами на дедушку. Тоже, наверное, хочет табаку. Раза два я пытался ей дать, но Ась-ойка ругается. Говорит, собаку баловать нельзя, чутье на зверя потеряет. А то, что скажет дедушка, для меня закон. Я знаю: если не буду слушать, сказки больше не услышу, волшебства жизни не изведаю. А табаку и сам я не хочу: он горький, невкусный. А зачем он, такой невкусный, нужен мне? Я люблю сладкое. Конфеты, например. Я знаю, они такие волшебно-сладкие, как в сказке. Теперь остались у меня только сказки. Конфет в магазине больше нет. Мама говорит: «Вот кончится война — и конфеты опять будут». А когда кончится война, никто не знает. Все Гитлера ругают. Из-за него не стало не только конфет, но и сахара, хлеба, масла… И хлеба тоже хочется. Хотя бы кусочек. А то одна рыба… По словам дедушки, и ее скоро не будет. Чудовище Гитлер может сожрать не только всех людей, но и рыб, птиц, зверей. И потому с ним надо воевать. Потому вот уже который год идет большая война. Потому все папы на фронте, а мамы в реке ловят рыбу, в лесу добывают белок, промышляют соболей. А я, маленький, с бабушкой и дедушкой сижу у огня и слушаю сказку.

Когда слушаешь сказку, всегда растешь. Растешь быстро, высоко. Я хочу вырасти скорей и пойти по земле и по небу. Я принесу на землю не только северное сияние, но и конфеты, и хлеб. Чтобы у всех было много конфет и хлеба. Хорошо, когда никто не голодает! И откуда взялся этот Гитлер-чудовище! Дедушка про него даже сказку сказывать не хочет. Говорит: «Сначала научись понимать себя. Поймешь себя — другие перестанут быть загадкой. Сначала выслушай думы своей земли. Сначала научись распознавать чудовищ своей земли. Своих познаешь — другие перестанут быть загадкой. Об иноземных чудовищах расскажу потом. И нашу сказку завтра кончать будем. А пока спать. Сон тоже сказка…»

…Утро. В чувале прыгает красная лисица. Она, разгоряченная, бежит, несется. От нее исходят волны тепла. Тепло ласкает ноги, руки, расплывается по телу, как волшебная сказка.

— Давай, дедушка, расскажи сказку! — требую я, глядя то на огонь, то на Ась-ойку.

— Где кончал? Не помнишь? — спросил дедушка как бы между прочим, не отрываясь от дела. Он плел гимгу — ловушку для рыб. Председатель колхоза приезжал, просил помочь. Колхозу снастей не хватает. Мережи давно в районе нет. А гимги плести из кореньев никто, кроме дедушки, не умеет. Не женское это дело. Тут сильные руки нужны. А мужчины воюют с Гитлером. Вот дедушка и выручает колхоз. День и ночь плетет. Даже тогда, когда сказку сказывает.

— Где кончил сказку? — переспрашиваю я. — Да в том месте, когда Эква-пыгрись на большую охоту ходил.

— А-ха! — произнес Ась-ойка и надолго замолчал. Мы с Кириллом замерли в ожидании. В тишине, какая бывает только в безветренной тайге, где ни один звук не прерывает священного безмолвия великого Севера, ожили слова новой сказки.

ДОРОГА

Вырос Эква-пыгрись. Стал большой, словно дерево. А глаза все зовут его вдаль.

— Наверное, ты хочешь землю глазами померять, — говорит ему бабушка. — Хочешь, так езжай. Кому-то надо нашу землю посмотреть, какая она стала.

Нашел Эква-пыгрись коня на лужайке и сам его вымыл до блеска. И белое пятно, что было на лбу коня, засияло. Будто это серебряный месяц, словно это само золотое солнце… Сел Эква-пыгрись на коня с пестрыми боками.

Кланяется старуха внуку. И с вещими словами дает ему в дорогу шкурки мамонта, ястреба, щуки… А еще дала она обломок миски и сказала:

— Долго ли, коротко ли будешь ездить — на обратном пути возврати данные тебе вещи. В беду попадешь — вспомни меня. Счастье будет — не забывай полученное от других…

«Зачем эти наставления? — думает юноша. — Неужели всю жизнь будет она меня так поучать?!»

Мчит Эква-пыгрися конь туда, куда клонится голова, куда гнется его шея. Летит конь по земле, летит среди бегущих облаков. Радуется Эква-пыгрись простору, ласковому ветру, свободной жизни. И думает, что всегда так весело будет.

— Хорошо в пути, — вдруг по-человечьи молвил конь. — Глаза смотрят и прозревают. Уши в пути слушают и учатся слышать. Ум в пути смекает и рассуждает, уходит вдаль, постигает новую истину. А у сердца словно вырастают крылья могучей птицы. И оно, счастливое, парит высоко-высоко…

Только в жизни и зло бывает, а в пути случаются приключения. Если ты, человек, в дальнее странствие собрался, путешественником себя назвал, подумай, готов ли ты разгадать загадки, которые таит в себе, словно вечная дорога, неизвестность.

ЗАПОВЕДЬ БАБУШКИ