Собрание сочинений в 4 томах. Том 4. Рассказы и повести

«Украинцу». Убрали «Львова». Анну ищет гестапо.

«Украинцу». В ответ на ваш запрос, какой будет мой аварийный псевдоним [3], сообщаю: моим аварийным псевдонимом будет «Омар».

«Украинцу». Личному наблюдению. На аэродром Чижаны привезли 40 зениток.

Я перебралась в дом крестьянина Игнаца Торговского в селе Чулово. Игнац жил зажиточнее Каспиркевичей, а это было для меня очень важно. Ведь кормилась я всегда у тех, кто давал мне приют. Платить им? Чем? Все деньги остались у предателя Юзефа. Но никогда и никто из моих хозяев даже не намекнул на то, что я их нахлебница… Да что там хлеб, если они, — я уже не раз говорила это, — укрывая меня, рисковали жизнью.

Впрочем, обычно я задерживалась ненадолго. Три-четыре дня. И опять в путь к новому пристанищу.

Анну арестовали через несколько дней.

Надеясь на знание немецкого языка, на свое благородное происхождение и внешний вид пани, вместо того чтобы ходить пешком, Анна ездила в автобусе или останавливала легковые машины.

И в этот раз, несмотря на увещевания Вали и Михаля и мой запрет, Анна поехала автобусом.

Началась проверка документов и вещей. Анну задержали как подозрительную личность. Ей удалось отпроситься в туалет. Там она выбросила план города Кракова и собранные ею разведывательные данные, которые она должна была передать мне через Валю.

Анна не вернулась. Уже много времени спустя мне сказали, что ее видели в Бухенвальде, в Освенциме. След ее затерялся.

Случай с Анной отучил меня от опрометчивых суждений о людях. Анну пытали в гестапо — она не выдала никого! А ведь жила избалованным ребенком. Юзеф, наоборот, много всякого претерпел в жизни. Казалось бы, закаленный, преданный человек! А что вышло?

Тяжело было у меня на душе в эти дни. Но я продолжала работать и передавать за линию фронта радиограммы.

15.6. «Украинцу». Личному наблюдению. Происходит мобилизация мужчин на оборонительные работы по реке Сан. Роют окопы в рост. Большинство людей с работы убегают. «Комар».

15.6. «Украинцу». Личному наблюдению. Через станцию Плашев по ж. д. Краков — Сказины прошло 10 эшелонов противника. Три эшелона — солдаты, остальные — танки, тяжелые орудия. «Комар».

17.6. «Украинцу». Личному наблюдению. 150 метров восточнее села Беланы, 200 метров южнее костела подвале склад боеприпасов. Подвоз совершался 3 дня. «Комар».

Квартиры я меняла часто. Немцы могли легко запеленговать мою радиостанцию, вот и приходилось заметать следы.

Чтобы охранять меня, рацию, отыскивать мне новые места жительства, комитет ППР отозвал из партизанского отряда двух замечательных парней. Это были действительно храбрые, дерзкие, находчивые люди: Казек (Станислав Вненцек) и Метек (Метек Кава). Они учили меня польскому языку и всегда сопровождали при переходе с места на место. Ходить с ними было весело даже долгими и опасными дорогами.

Когда кончалось питание к рации, эти парни, рискуя жизнью, снимали аккумуляторы с немецких машин.

Я передавала в день иногда два-три сообщения. Нам разрешалось быть в эфире десять минут, но бывали случаи, когда я сидела у рации двадцать и тридцать минут. Меня не ругали за это. Лишь советовали быть осторожнее.

Поступающие разведданные мне часто приходилось проверять самой. Посылать в штаб фронта недостоверные сведения я не могла. Поэтому нередко приходилось делать длинные, мучительные переходы, чтобы точно установить опознавательные знаки частей, отправляемых немецким командованием на наш фронт, выяснять дислокацию штабов. Последнее давалось сравнительно легко: как увидишь в селе необыкновенное скопление легковых машин у какого-нибудь дома и усиленную охрану, значит, здесь наверняка расположился штаб. Узнаешь, какой воинской части этот штаб принадлежит, следишь за его передвижением. Ошибалась я сравнительно редко.

Ходила я по сельским дорогам и шоссе босая, в потасканном платьишке, в платочке: моя стрижка могла выдать меня с головой.

И никогда не забывала, что я немая для всех, кроме людей, с которыми работала, кто мне помогал или давал приют.

В роль немой я вошла так хорошо, что, когда проходила по какому-нибудь селу, мальчишки узнавали меня и кричали вслед:

— Немая, немая! Вон идет немая!

И это было мне очень на руку.

Однажды я проходила через окраину не помню какого села. На меня напала стая гусей. Они начали меня клевать, бить крыльями, а я, отбиваясь, размахивала руками. Но крикнуть, попросить о помощи не могла — ведь я немая! И так обработали меня эти гуси, просто ужас! А отбили меня деревенские мальчишки.

Даже немцы, которые охраняли паром через Вислу, знали меня как немую. Когда я появлялась у парома, они давали мне подзатыльники, щелчки, но через реку перевозили.

Облавы немцы делали очень часто, да и люди попадались разные. Мне приходилось прятаться где попало — в мякине, в навозных ямах, в жите. А однажды — тут мне помог мой малый рост — пришлось прожить несколько дней в собачьей будке. И не одной, а с собакой.

Дочитав стенограмму до этого места, Елизавета Яковлевна заметила мой недоуменный взгляд и, отложив листки, принялась рассказывать.

Дело было так. Казек и Метек привели меня на хутор километрах в тридцати от небольшого польского города. Парни сказали хозяину хутора, чтобы он охранял меня, не объяснив, конечно, кто я такая. Устроив меня в стодоле, ребята ушли добывать разведывательные данные. Задание было важное, сопряженное с серьезной опасностью для моих помощников. Надо было точно установить размах оборонительных работ на реке Сан, протяженность сооружений и их профиль, узнать, кто ими руководит, сколько занято рабочих. На выполнение задания требовалось дней пять-шесть.

Я раскинула антенну, связалась со своими… И тут появился хозяин. Ему было лет сорок. Угрюмый, с рыжими усами, с очень сильными, как я потом узнала, руками. Злым человеком он оказался! Напрасно надеялись на него Казек и Метек. Но ведь и их обвинять нельзя: в мысли человеческие не заглянешь.

Так вот, зашел хозяин в стодол, увидел, чем я занимаюсь, постоял и молча вышел. Когда свечерело, снова пришел и напрямик потребовал от меня, чтобы я жила с ним. Я закатила ему пощечину. Он скривил рот и сказал:

— Ладно, посмотрим, как ты запоешь в гестапо!

— Уйди! — крикнула я. — Уйди, убью!

В кармане я всегда носила «лимонку» — единственное оружие, бывшее у меня. Конечно, я не могла бросить ее: взрыв гранаты мог бы привлечь внимание немецкого патруля.

Впрочем, я и не успела достать ее. Хозяин схватил меня за руку. Я вырвалась, ударив его ногой в пах. Он перегнулся пополам и корчился, валяясь на сене. Я быстро собрала антенну, уложила рацию в хозяйственную сумку и бросилась к двери.

Не тут-то было! Хозяин, превозмогая боль, схватил меня и потащил в дом, который состоял из двух половин: одна жилая, другая — хлев. Они разделялись широкими сенями. Там, рядом с деревянной, довольно большой и высокой конурой, спал пес. Я часто вижу во сне эту лохматую белую, с желтыми подпалинами огромную собаку. Длинная цепь позволяла ей ходить по сеням, оберегая двери в жилую часть дома и в хлев.

При моем появлении собака проснулась и глухо зарычала.

Не мешкая, я юркнула в конуру и забилась в дальний угол. Хозяин, все еще покряхтывая от боли, злой как сатана, подошел к конуре с очевидным намерением вытащить меня оттуда.

И тут случилось то, чему я никогда бы не поверила, если бы слушала подобную историю от других: пес, словно бы поняв, в какую беду я попала, так грозно зарычал на хозяина, что мне стало страшно. Хозяин мигом отскочил от конуры, выкрикивая ругательства и угрозы.

Между тем пес стоял у лаза в конуру, шерсть на загривке поднялась дыбом, из пасти вылетало угрожающее рычание.