Каменный пояс, 1981

— Хуже! — ненавистно сказал Чумаков. — Ты, Спиридон Кувалдин, свою подлость уже ничем не окупишь.

— Но Анне ничего не известно. Это я только тебе повинился, но и то ради моей к тебе ненависти! Чем ты лучше меня, чем дороже? Ладно, я простой шоферюга, а ты, наверно, какой-то ученый…

— Обычный инженер, — поправил Чумаков.

— Тем более, коль обычный, значит разница меж нами не велика. И видом почти не красавец. Чего же в тебе есть такого, чего бы я не имел?

— Подумай, — забрасывая рюкзак за плечо и намереваясь уходить, посоветовал Чумаков. — Посеял зло, так не жди же добра!

— Стой! — резко приказал Кувалдин. — Один ты не уйдешь. И не вздумай остановиться, хотя бы намекнуть на что-нибудь Анне. Было меж вами, как не было. И веры тебе не будет…

— Ты меня опозорил перед ней и рот мне не заткнешь. Пусть Анна всю правду узнает!

Ничто не представлялось столь дорогим и крайне необходимым, чем именно это: сказать Анне правду! У задних ворот, перед входом в ограду, Чумаков оттолкнул от себя Кувалдина.

— Боишься! Душонка дрожит? Построил благодать на зыбучем песке. Не станет жить с тобой Анна!

Тот сжал кулаки, затем бешено рванул на себе ворот рубахи, а все же страх потери его образумил.

— Что ж ты, неужели несчастья ей хочешь? Наши с тобой дороги сошлись и снова на век разойдутся, а ей-то как?..

Анна неподвижно стояла у крыльца, все в тех же галошах на босу ногу, и юбка на ней, как разглядел Чумаков, была довольно застиранная, на рукаве кофты заплатка. Не от нужды. Не от плохого достатка, а от безразличия к себе, словно все прежнее давным-давно в ней погасло, и только в ясных глазах, но и то уже заосененных, еще оставалось что-то живое. Она широко раскрыла их, встретив взгляд Чумакова, быстро смахнула сверкнувшие у переносицы слезинки и пошевелила беззвучно губами, то ли здороваясь, то ли прощаясь.

Именно поэтому Чумаков не сказал ей уже готовое сорваться с языка: «Не верь! Ничему не верь. Не моя в том вина. Я тебя очень любил. Очень…» Не мог сказать. Она и без этого обездолена, лишена радостей и изранена пережитым. Пусть думает, как внушил ей Кувалдин. Это все, что теперь можно сделать для нее доброго и истинно человеческого.

Проводив его на улицу, Кувалдин протянул руку.

— Благодарю, Степан Чумаков! Ты лучше, чем я полагал.

Его руку Чумаков не принял, не ответил и, горбясь, удрученно пошел по дороге к автобусной остановке. Вокруг мирно текла тихая деревенская жизнь, на каждом шагу что-то напоминало детство, молодость, но тотчас меркло и ускользало, и вместе с тем все глуше и глуше, как ветром относимое в даль, становилось минувшее.

Владимир Бухарцев

РОДСТВО

Стихотворение

Александр Виноградов

ВРЕМЯ

Стихотворение