Годы испытаний. Книга 1

В это время из последних рядов раздался приглушенный вздох, и кто-то в сердцах сказал вполголоса:

- Ну и брешет, как по нотам поет. - И, помолчав, добавил: - Ему бы в ту свалку сунуться, где мы были…

А возбужденный Куранда продолжал:

- Наш основной закон - воевать на чужой территории. Он скоро вступит в действие… Так пусть же вспомнят фашисты, как их отцы и деды в 1918 году бежали без оглядки от молодой, только что рожденной в боях Красной Армии. Теперь Красная Армия, вооруженная первоклассной техникой, способна в короткие сроки покончить с наглым врагом, окончательно разгромить фашистов…

Еж толкнул локтем рядом стоявшего Полагуту.

- Ну и чешет!… - подмигнул он в сторону Куранды.

Полагута шикнул на Ежа, и он смолк. Но ненадолго.

- Хорошо бы и нам на такой случай сапожки хромовые заиметь! - проговорил он язвительным шепотом.

- На какой такой случай? - спросил, хмурясь, Андрей.

- А на случай обещанной легкой победы… - лукаво кивнул Еж на политрука.

- …Да, да, не пройдет и двух недель, как мы будем праздновать с вами победу в Берлине, - уверенно продолжал Куранда.

- Эх, и прошелся бы по берлинской главной улице с таким вот кандибобером! Все немки попадали бы от восхищения, - прошелестел явственный шепоток Ежа.

Заканчивая речь, Куранда неожиданно выкрикнул: «Ура!» И этот крик, подхваченный двумя-тремя бойцами передней шеренги, вспыхнул, как огонь в сыром хворосте, и тут же погас. Всем стало неловко за политрука. Сконфуженный, он весь сжался, будто кто-то его намеревался ударить, и, потупясь, направился на правый фланг к командиру роты.

Аржанцев решил выручить его и, выйдя на середину перед строем, спросил, кто желает выступить.

Из строя вышли сержант Тузловцев, Еж и несколько бойцов из других взводов. Но выступить не пришлось: прибежал связной.

- Роту немедленно на митинг батальона.

- Пошли митинговать, - бурчали некоторые бойцы. - Отдохнуть бы лучше дали, чем языком чесать.

- Митинговать - не воевать, - бросил другой.

На опушке леса подковой выстроились роты. Аржанцев подал команду и бегом повел туда свою роту.

- Ну и потеха, там кто-то за нас воюет, а мы тут по митингам вперегонки гоняем, - сказал на бегу один из бойцов.

- Товарищи бойцы, сержанты и командиры! - звонкий и тревожный голос заместителя командира батальона по политчасти Бурунова сразу привлек к себе внимание. - Вчера в четыре часа ночи мы, выполняя приказ, выступили на защиту наших границ. Нанеся коварный удар по-бандитски, из-за угла, фашисты надеются быстро сломить нашу способность к сопротивлению, посеять среди нас панику, подавить боевой дух и заставить нас капитулировать. Над Родиной нависла грозная опасность. Враг развернул свои войска и повел яростные атаки. Он вводит все новые и новые силы пехоты и танков, а его авиация непрерывно обрушивает смертоносный груз бомб на наши города и села, убивая мирных жителей, женщин, детей и стариков. Наши братья по оружию - пограничники, истекая кровью, несколько дней сдерживали бешеный натиск вражеских полчищ. И наше место там, рядом с ними, - показал рукой Бурунов на запад. - Мы будем стоять на том рубеже, на котором нам прикажут. Родина надеется на нас, товарищи. Не посрамим ее святой чести! - призывно и клятвенно закончил он свою речь и, окинув строгим взглядом ряды бойцов, сержантов и командиров, коротко бросил: - Коммунисты - ко мне!…

- Разойдись! Становись! Равняйсь! Смирно!…- метались эхом разноголосые команды.

Еж наклонился к уху Андрея и, обдавая его жарким дыханием, указал глазами на политрука Куранду и стоявшего рядом с ним Бурунова:

- С одной насести, да разные вести.

Андрей утвердительно кивнул головой.

2

Миронов долго разыскивал Жигуленко. «Куда он запропастился?» - думал лейтенант, возвращаясь в роту. По пути он встретился с Дубровым.

- Ты кого ищешь? Наверно, Евгения? Злой он сегодня. Пререкался с Курандой. Назвал его Микитой-приписником. Политрук грозился пожаловаться в политотдел…

По лицу Дуброва нельзя было угадать, говорит ли он это с радостью за то, что попало его недругу, или безразлично относится к этому случаю.

- А ты гранаты и патроны на взвод получил? - спросил, зевая, Дубров. - Приказ пришел перебросить наш полк на машинах. Говорят, немцы где-то прорвались, - сказал он об этом с таким равнодушием и спокойствием, будто все это не имело к нему никакого отношения.

Поговорив с Дубровым, Миронов заторопился во взвод и только вышел на опушку леса, как столкнулся с Евгением.

- А я тебя уже больше часа разыскиваю.

Оба молча сели на траву.

- Ну, как тебе речуга нашего Куранды Баланды понравилась? Ты не смотри удивленно, не я автор… Это ему бойцы уже прозвище придумали.

- Немного прихвастнул, конечно, насчет двух недель, - ответил Миронов, - а так вообще чем скорее, тем лучшее

Жигуленко лег на живот, подпер подбородок рукой.

- Вот за это хвастовство мы с ним и сцепились… Слыхал?

Саша утвердительно кивнул головой.

- Он меня мальчишкой обозвал, а я его приписником… Отрастил живот и ходит важничает: «Я журналист… Мне все известно…» - «Давайте, - говорю ему, - реально смотреть на войну. До Берлина все-таки семьсот километров. Минимум надо месяц, а вы такие сроки берете, будто нам не воевать с фашистами придется, а катить по асфальтовой мостовой с победными маршами, как они по Европе».

Миронов сорвал одуванчик, пожевал горьковатый стебелек губами, сплюнул и спросил:

- А как думаешь, почему Бурунов ни слова о Берлине? Что он, меньше Куранды знает, что где творится?

- Бурунов людей мобилизовать хочет, а наш-то оратор - патефонная пластинка.

- Как думаешь, Евгений, если скоро войну окончим, дадут отпуск домой?

В холодно-тусклых глазах Жигуленко тяжелое раздумье.

- Вчера Наташу убило, - сказал он тихим, приглушенным голосом.

- Наташу?! - вскрикнул, не удержавшись, Миронов. - Убило? - не веря словам, вцепился Саша в руку товарища, сжав ее до боли. - Да говори же, где убило, - тряс он Евгения, чувствуя, что не в силах больше владеть собой.

- В военном городке, во время бомбежки…

Миронов вскочил, намереваясь бежать, но его ухватил Жигуленко и с силой притянул к себе.

- Куда ты, чудак? Никому ни слова… Об этом еще никто не знает, кроме меня…

Миронов сел на землю.

Никогда еще за всю его жизнь не было ему так тяжело и противно глядеть на белый свет. И на это яркое солнце, и на задумчивый лес, и на Евгения, сообщившего ему эту горькую новость.

3

На лесной опушке приютилась одинокая бревенчатая изба. За столом сидит полковник. У двери с винтовкой и противогазом стоит красноармеец в форме войск НКВД. Полковник делает знак рукой, и конвоир вводит молодого лейтенанта. Голова его забинтована. Его обнаружили спящим в сене представители заградотряда. Один из них был в форме капитана, другой - лейтенанта. Обвинив лейтенанта в дезертирстве, они долго допрашивали его, грозили расстрелять. А потом отобрали документы и посадили в погреб.

- Лейтенант Нежинцев, - полковник смотрит в лежащий перед ним документ, - мы точно установили, что вы не дезертир, а командир-выпускник училища и направлялись в часть. - Полковник пронизывает взглядом лейтенанта,- Почему же вы, лейтенант, были пьяны и спали в сене? Объясните!

- Товарищ полковник!… - виновато твердит Нежинцев. - Я… мы… я… с товарищем следовал…

- С каким товарищем?

Лейтенант мнется: видно, ему не очень хочется вспоминать об этом.

- Я и мой товарищ лейтенант Кочура позавтракали утром в ресторане и выехали в часть на попутной машине, так как поезда на Брест теперь не ходят: говорят, немцы захватили Кобрин…

- Да при чем тут немцы? - ударяет по столу рассерженно полковник. - Вы когда должны были прибыть в часть, лейтенант? Двадцатого июня, а сегодня двадцать четвертое. Вы увиливаете от службы… прячетесь…