Глубокое течение

Это было направление главного удара. От удачи здесь зависел общий успех операции.

С западной стороны станции, сразу же за последней стрелкой, железную дорогу пересекала небольшая речушка. По обе ее стороны до самого леса тянулось кочковатое болото. И болото и речка за лето пересохли.

Немцы, очевидно, понимали, что это — самый удобный и самый близкий путь для нападения на станцию, и охраняли его особенно тщательно. Насыпь около моста имела пятиметровую высоту, и в ней, под полотном железной дороги, они построили дот. Он выступал с обеих сторон насыпи уродливыми железобетонными наростами и слепыми глазами амбразур смотрел в лес. Метрах в ста от этого места, в большом здании бывшей лесоконторы, разместилась охрана. Разведчики подсчитали, что тут живет, примерно, половина гарнизона станции.

Вот почему командование бригады и решило нанести главный удар именно с этой стороны.

План был простой, но в этой простоте и была его сила.

Опытные пластуны должны бесшумно снять часовых — их было двое: один стоял на мосту, другой — около казармы. После этого, по сигналу пластунов, отряд блокирует казарму. За несколько минут станция окажется, в сущности, без охраны.

Лесницкий очень тщательно отбирал людей для этой операции. На учебной насыпи часового лучше всего «снимал» Майборода — он ни разу не «засыпался».

— Черт, а не человек, — с восхищением говорил потом комиссар бригады.

Другим таким опытным пластуном оказался командир подрывной группы Гнедков. Он попросил разрешения взять в помощь себе еще одного человека.

— Для смелости, — шутливо объяснял он и серьезно добавил: — На всякий случай… Для связи, например…

Ему разрешили, и он взял Карпа Маевского.

…Когда хлынул дождь, они поднялись и во весь рост побежали к железной дороге, уверенные, что дождь заглушит звуки их шагов.

Маевский еле поспевал за своим командиром.

Выполняя самые опасные задания, Карп никогда не чувствовал страха — это чувство было незнакомо ему. Но в таких случаях он каждый раз вспоминал о своем возрасте и жалел, что ему не двадцать три года, как тому зубоскалу — Майбороде, и даже не сорок, как Гнедкову.

Около насыпи они залегли, прислушались и внезапно услышали шаги. Над их головами по полотну дороги по направлению к мосту прошли, тихо разговаривая, два солдата.

У Карпа тревожно забилось сердце. Еще ни разу не билось оно с такой тревогой.

«Все провалится… Если Майборода уже снял часового, они накроют его…» Стало обидно за хлопца. Вспомнились слова Павла Степановича: «Операция будет иметь не только тактическое, но и громадное политико-моральное значение. Она поднимет окружающее население на еще более активную борьбу. Нам станут помогать еще больше. А фашисты по-настоящему почувствуют партизанскую силу».

И вдруг такая операция Провалится. И из-за чего? Из-за простой случайности. Нет, не может быть!

Шли минуты.

На мосту было тихо, только дождь, шумел. Но вскоре снова послышались шаги — солдаты прошли обратно.

У старика словно тяжелый камень свалился с сердца.

Гнедков шепотом спросил:

— Ну, а нам что делать?

Карп удивился:

— Как что? Продолжать свое дело.

— Ситуация изменилась, Карп Прокопович. Это патрули, о которых мы ничего не знали. А часового около казармы, видать, нет, иначе он окликнул бы их. Нужно снять этих. Сможешь?

И они шепотом начали обсуждать план действий.

— До моста их допускать нельзя — там уже, наверно, часовым стоит Петро…

Они вползли на насыпь и, стиснув в руках ножи, залегли на краю, около самых шпал.

Минут через пять снова послышались шаги. Карп снова заволновался: сможет ли он, хватит ли сил? И от этого впервые стало страшно.

Вот шаги и ненавистный чужой говор уже над самой головой. Если протянуть руку, можно было бы схватить немца за ноги.

Гнедков толкнул старика в бок, и Карп сделал все, что нужно: схватил солдата за лицо, стиснул рот, и рука его не дрогнула. Но тот неожиданно рванулся и закричал нечеловеческим голосом. Гнедков вновь схватил его, заткнул ему рот и бесшумно прикончил. Но было уже поздно. На станции прогремел выстрел, поднимая тревогу. Ракета прорезала заслон дождя, зашипела в вышине и погасла. С разных сторон затрещали выстрелы.

Карп мгновенно понял все, что случилось, но не растерялся.

— Быстрей!.. Казарму… гранатами! — крикнул он Гнедкову и бросился к казарме, до которой было не больше пятидесяти шагов.

Там уже слышались крики; через Щели плохо замаскированных окон пробивался свет.

Маевский бросил гранату в окно. В этот момент темноту ночи пересекла широкая полоса света — в казарме открылась дверь. Маевский метнул туда вторую гранату.

Гранат было пять, и он бросил их все, спокойно подсчитывая взрывы. Из казармы долетали панические крики, ругань. Звенели стекла, трещало дерево: очевидно, солдаты выскакивали через окна с противоположной стороны дома. На станции началась беспорядочная стрельба. Время от времени в небо взлетали ракеты. Карп и Гнедков отбежали к насыпи и легли в канаве между пустых бочек.

— Сейчас наши двинутся… Как бы нечаянно не задели… Пуля — дура. Смотри, сколько я шуму наделал, — Карп тяжело вздохнул: — Рука, значит, ослабла. Не те годы. Зря ты брал меня, Свирид Захарович. Видно, пора мне в обоз.

— Не горюй. В таком деле всяко бывает… Особенно в первый раз.

На насыпь выскочили люди. Послышалась сочная русская ругань, знакомая команда. Карп узнал голос сына.

— Наши!

Они окликнули Николая, вылезли из канавы. Но в этот момент около казармы застрочили немецкие автоматы, над головой запели пули.

— Ложись!

Кто-то вскрикнул, застонал.

— Эй, санитары!

— Махотка! Казарму прочесать и сжечь! — голос Николая был ровный, казалось, даже немножко равнодушный.

— Гнедков! Живы?

— Живы!

— Что это вы шуму столько наделали? Не могли без шуму?

Слова сына укололи Карпа в самое сердце.

«Вот из-за меня люди гибнут…»

Они переползли через линию железной дороги и увидели Николая на другой стороне насыпи.

— Гнедков! Собирай своих подрывников. Взорви сперва мосты, потом — водокачку и стрелки. Только быстрей!

На станции гремели взрывы гранат, трещали автоматы. Партизаны отряда Павленко добивали остатки гарнизона. Организованное сопротивление гитлеровцы оказали только за деревней, с другой стороны станции, где действовал отряд Кандыбы. Но это сопротивление далеко за пределами станции только облегчало действия тех партизан, которые были уже у цели. Загорелся бензосклад — главный объект нападения. Пробитые пулями цистерны разбрызгивали бензин, и он горел громадным огненным фонтаном, освещая все окружающее. Через минуту бензосклад взорвался со страшной силой, разбрасывая пламя по всей территории станции — на постройки, вагоны, склады.

Подрывники разрушали то, что не мог уничтожить огонь. Взлетел на воздух мост, покачнулась и осела водокачка. Лесницкий, неожиданно появившийся у подрывников, приказал положить под нее еще один заряд.

— Свалить, чего бы это ни стоило! От станции должно остаться голое место!

«Для политико-морального значения», — подумал Карп. Он действовал спокойно, аккуратно и старательно — делал все по-хозяйски, внимательно наблюдая за молодыми подрывниками. Но мысль о том, что операция началась не так, как была задумана, и поэтому потребовала, очевидно, лишних жертв, не давала ему покоя. Ни одну неудачу он еще не переживал так мучительно, как эту.

От второго взрыва водокачка повалилась. Вся станция горела, и дождь был бессилен залить это море огня.

В воздух взлетели три ракеты — белая, красная, зеленая — сигнал отхода.

Через то же сухое болото отряд Павленко отошел на лесную опушку. В отряде было только четверо раненых. Операция удалась. Партизаны полностью разгромили станцию, вынесли много трофейного снаряжения и взяли в плен девять гитлеровцев, в том числе — начальника станции.

Узнав об этом, Карп немного успокоился и не обижался на веселые шутки партизан.